– Как на переговоры? – растерялся Нарутович. – Откуда вы говорите?

– Из Праги!

У премьера похолодело сердце. Русские в предместье Варшавы!

– Если вам требуется время для принятия решения, я могу перезвонить через полчаса, – предложил Бокий. – Больше времени дать не могу. Если через полчаса вы не дадите вразумительного ответа, мы войдём в Варшаву!

Эти слова подействовали на Нарутовича отрезвляюще.

– Нет! – воскликнул он. – Я выезжаю.

Премьер подошёл к отложенной трубке и сообщил ожидавшему его Холлеру:

– Русские войска заняли Прагу. Меня вызывают на переговоры. Отложи штурм до моего возвращения.

События минувшей ночи и утра обсуждали по всей Варшаве.

«Пан Казимир, вы слышали? Ночью русские танки ворвались в Прагу и уже готовились перейти Вислу, но Нарутович выехал им навстречу и остановил их!» – «Да, пани Ядвига, это великий подвиг! То, что совершил Нарутович, подобно чуду. Чуду на Висле!» В разговор вмешивается пан Янек: «А Пилсудский-то подал в отставку!» – «Было бы странно ему этого не сделать, – замечает пан Казимир. – Так подставить нацию!» Пани Ядвига согласно кивает головой, потом горестно вздыхает: «Матка Бозка, что теперь будет с Польшей?» – «Будем уповать на Нарутовича, – стараясь придать голосу уверенности, говорит пан Янек. – Раз он сумел остановить русских, может, сумеет с ними и договориться?» – «Дай-то Бог!» – крестится пани Ядвига.

Этот небольшой придорожный ресторанчик отныне будет приносить своему хозяину солидный постоянный доход. Ведь именно тут случилось «Чудо на Висле», а сказать проще, в нём состоялась беседа между Бокием и Нарутовичем.

То, как держится премьер – министр, импонировало Бокию, поэтому он старался говорить щадящим великопольское самолюбие тоном. Но как ни старался Бокий, его слова сыпались на Нарутовича, как удары кнута, тот от них разве что не вздрагивал.

– Как только командованию нашего Западного фронта стало известно, что ваша 5-ая армия оставила позиции и отходит к Данцигу, наши части, двигающиеся в направлении Эльблонга, получили новый приказ, и форсированным маршем прибыли в район Седлице, где в течение нескольких часов совместно с находящимися там частями осуществили полное окружение вашей 6-ой армии и присоединившихся к ней остатков 3-ей и 4-ой армий.

Нарутович слушал, прикрыв глаза. Его состояние выдавала лишь чрезмерная бледность да лёгкое подрагивание век.

– После этого наш бронетанковый корпус беспрепятственно достиг пригородов Варшавы, в чём вы, господин премьер-министр, смогли убедиться лично.

Левая щека Нарутовича нервно дёрнулась.

– Но даже не это главное, тем более что к началу наших переговоров всё это вам было в той или иной степени известно. Главная беда для Польши заключается в том, что не далее как вчера в Стокгольме завершились секретные переговоры между Россией и Великобританией.

Нарутович раскрыл глаза и уставился на Бокия напряжённым взглядом.

– Завершились подписанием ряда соглашений, которые обязывают страны-подписанты взять на себя ряд обязательств по отношению как друг к другу, так и к третьим странам.

Напряжение во взгляде Нарутовича возрастало с каждым словом.

– По так называемому «Польскому вопросу» стороны договорились о следующем. Правительство России не позднее 4 часов по варшавскому времени сегодняшнего дня предлагает польскому правительству начать переговоры по урегулированию возникшего между сторонами конфликта, что и было сделано. Теперь, думаю, самое время объявить о начале перемирия, пока на время переговоров.

– Я готов, – сказал Нарутович.

– Простите меня, – мягко, но настойчиво произнёс Бокий, – но я вынужден уточнить: на что именно вы готовы?

– Я готов, – твёрдо повторил Нарутович, – возглавить переговоры от имени польского правительства и объявить о начале перемирия!

– Но вы, насколько мне известно, не являетесь главой государства, – усомнился в возможностях Нарутовича Бокий. – Я предвижу осложнения со стороны господина Пилсудского.

– Пусть это вас не беспокоит, – скривил губы в лёгкой усмешке Нарутович, – если от указанной вами «стороны» и возникнуть какие-либо проблемы – я их решу.

– Что ж, – поднялся с места Бокий, – будем считать, что начало переговоров было успешным. Однако советую поторопиться с передачей в войска приказа о прекращении всех боевых действий. Особенно это касается войск вашего Северного фронта, которые вот-вот начнут штурм Данцига.

– Не начнут, – так же поднявшись, произнёс Нарутович. – Перед тем, как отправиться сюда, я отдал соответствующее распоряжение.

Бокий посмотрел на польского премьера с уважением.

– Вы поступили очень мудро. Штурм Данцигского укрепрайона закончился бы крахом для польской армии.

– Вы в этом уверены? – надменно вскинул голову Нарутович.

– Абсолютно, – улыбнулся Бокий. – Одним из пунктов соглашения между Россией и Великобританией стал пункт о передаче мандата Лиги Наций по контролю за соблюдением прав Вольного города Данцига от Великобритании к России. Конечно, на это требуется одобрение самой Лиги Наций, но вы ведь понимаете – это всего лишь формальность. Потому английская эскадра уже освободила внешний рейд Нейфарвассера. Дальше, я думаю, можно не продолжать?

Нарутович посуровел лицом, коротко кивнул, повернулся и направился к выходу из ресторана.

Бокий буровил ему спину взглядом победителя. То, что Россия одержала ещё одну победу малой кровью, сомнений не было. Пусть сегодня при прощании обошлось без рукопожатия – обе стороны к этому пока не готовы. Впереди непростые переговоры, которые закончатся подписанием мирного договора, по которому Польша получит-таки выход к морю, но будет вынуждена признать Западно-Украинскую Народную Республику. Данциг останется вольным городом под присмотром России, которая сохранит протекторат над частью Западной и большей частью Восточной Пруссии.

Пробуждение – промежуток между не-явью и явью, в течение которого сон рвётся в клочья и исчезает, как разгоняемый ветром туман – предсказуемо завершилось: я окончательно проснулся.

Вагон мерно покачивает. Под полом стучат колёса. Открываю глаза. За задёрнутыми занавесками мелькают в рассветном сумраке какие-то неясные тени. Дверь в туалет прямо из купе. Удобно. В коридор выхожу полностью прибранным. Напротив своего купе что-то выглядывает за окном Куропаткин.

Здороваемся. Тут же спрашивает:

– Вас тоже ишак разбудил?

Ишак?

– Какой ишак?

Старик пожимает плечами.

– Не знаю. Я пока пробуждался, поезд уже тронулся, и я не успел на него взглянуть. Но кричал за окном точно ишак. Вам, Михаил Макарович, доводилось слышать, как кричит ишак?

Доводилось ли мне? О да! Я ведь родился в Туркмении более полувека назад лет этак через сорок! Но сегодня я ничего не слышал. Проклятое снотворное! Нет, неверно! Зачем я ругаю лекарство, которое только и позволяет мне уснуть?

Старик Куропаткин, не дождавшись ответа, вопрос повторить не осмелился, пожевал губами и произнёс:

– Могу я предложить вам чаю с печеньем? Завтрак подадут ещё нескоро…

– Пожалуй! – принял я предложение, зная, что у Куропаткина в купе есть термос.

Попив чайку, мы решили скоротать время до завтрака за шахматной доской. Старик, хотя забаву эту любил, играл, между нами говоря, слабо. Что ж, есть время, не сильно тревожась о проигрыше, кое о чём поразмышлять…

«Восток – дело тонкое…» И от себя добавлю: место сказочное!

Жил некогда в Центральной Азии могучий богатырь Туран. Жил, как все богатыри живут: то он кого побьёт, то его кто поколотит. Когда пришла пора помирать, разделил Туран наследство между двумя сыновьями: Западным Туркестаном и Восточным Туркестаном. Про восточного брата умолчу, а вот Западный Туркестан – багатур, скажу я вам, на загляденье. Ноги в море-Каспии омывает, головой в Поднебесную упирается, левым плечом Иран, Афганистан, и Индию поддерживает, правым плечом Урал-камень да Сибирь подпирает. И кто мог такого молодца «мягким подбрюшьем России» окрестить? Мм-да… Впрочем, справедливости ради сказать, теперь, когда в такт движения поезда мерно звенят в затейливых подстаканниках пустые стаканы, а старик Куропаткин, обхватив седую голову руками, обдумывает очередной ход, ни о каком подбрюшье и речи не идёт. А Россия… Что ж, это не тайна. Прихватизировала (мне это слово нравится больше расхожего «колонизировала») Россия-матушка весь Западный Туркестан. Притом сравнительно недавно, в конце прошлого, то бишь 19-го века. Прихватизировать-то прихватизировала, а что со всем этим добром делать, так до сего времени толком и не решила. На наши головы заботу, стало быть, оставила. И я – заметьте, добровольно! – в эту арбу и впрягся, на радость родственникам того длинноухого, что разбудил давеча восторженным рёвом Куропаткина. А куда деваться, коли родился я на этой земле, пусть в ТОМ времени меня тут, как советского офицера, причислили к оккупантам.