– Вы за это ответите, генерал!
– Если и да, то не перед вами! – парировал Слащёв.
Тухачевского сгубила гордыня, густо замешанная на тщеславии – или наоборот, если вам будет угодно. А иначе чего бы он сначала по уши завяз в заговоре Троцкого, которого, между нами, не сильно-то и жаловал, а теперь вознамерился лично привести к знаменателю самую значимую из оставшихся на сей день в столице фигуру: председателя ВОК Ежова, личность загадочную, влиятельную, и, по совокупности, опасную. Ну, должно это было его (Тухачевского) хотя бы насторожить – но нет. Поднялся по ступеням, и, сопровождаемый личным конвоем, вошёл в вестибюль, как к себе домой, где их тут же окружили люди в чёрном – любимый цвет спецназа НГБ.
«Однако! Быстро Лацис подсуетился», – подивился начальник Генерального штаба и тут же поделился мыслью с командиром спецназовцев. Тот страшно удивился, но маска на лице скрыла это от Тухачевского. А командир спецназовцев уже взял себя в руки и подтвердил: да, мол, они выполняют распоряжение товарища Лациса.
– … Но дальше вас будут сопровождать мои люди, а ваши пусть подождут здесь.
Тухачевский лишь пожал плечами, отдал короткий приказ и направился к лестнице, с которой начинался путь к кабинету Ежова.
В приёмную наркома вошёл в сопровождении людей в чёрном и проследовал прямо в кабинет, небрежно отодвинув бросившегося было на перехват адъютанта.
Во взгляде, которым встретил его Ежов, Тухачевский не обнаружил ни растерянности, ни раздражения – одно лишь стоическое терпение.
«Хорошо держится», – не мог не отметить Тухачевский. Он выхватил от стола ближний к месту Ежова стул, не спрося разрешения хозяина кабинета сел, закинул ногу на ногу, сверкнув начищенным до зеркального блеска сапогом, достал портсигар, поискал глазами пепельницу, не нашёл, взял со стола чистый лист бумаги, ловко свернул его в нечто напоминающее чашку, поставил творение рук своих рядом с собой и закурил.
Ежов молча встал, подошёл к окну и отворил форточку, куда сразу устремился табачный дым. Вернулся на место и стал терпеливо ждать, пока папироса будет докурена. Когда окурок очутился в самодельной пепельнице, сказал:
– Покурили? Теперь либо говорите, чего вам тут надо, либо убирайтесь вон!
Но Тухачевский, который чувствовал себя хозяином положения, лишь усмехнулся.
– Ну, что вы, право, Николай Иванович, стоит ли так горячиться? Впрочем, извольте…
И начальник Генерального штаба разразился спичем, в котором, отдав должное таланту и заслугам хозяина кабинета, предложил оному либо присоединиться к начавшейся в стране «истинно пролетарской революции», либо… Тут Тухачевский красноречиво замолчал, предоставив визави возможность самому додумать негативные для себя последствия.
Ежов выслушал его со всем вниманием, потом сказал:
– Всё, что вы сейчас изложили, крайне интересно. Непонятно одно: почему вы мятеж именуете революцией?
В глазах Тухачевского промелькнула злоба, которая с языка слетела уже издёвкой:
– Я не стал бы увлекаться терминологией на месте человека, чья приёмная захвачена спецназом!
– Разве? – удивился Ежов. – Сейчас проверим! – И вызвал секретаря.
Когда тот вошёл и прикрыл за собой дверь, самодовольство на лице начальника Генерального штаба сменилось беспокойством.
– Что там «захватчики»? – спросил Ежов.
– Пьют чай, ждут указаний, – коротко ответил секретарь.
– Как видите, – чуть раздвинул губы в улыбке Ежов, – спецназ есть не только у товарища Лациса. Кстати, его люди в настоящий момент блокированы войсками Петроградского гарнизона, во исполнение вашего, между прочим, приказа.
Тухачевский попытался встать, но Ежов уже навис над ним, опершись обеими руками на стол. «Сядьте!» в его исполнении прозвучало хлёстко, как револьверный выстрел. Лёгшая на плечо рука адъютанта помогла выполнить приказ. Ежов тоже вернулся на место.
– Сдайте оружие, генерал! – приказал Ежов, так же достаточно категорично, но на полтона ниже.
Когда оружие Тухачевского перешло к адъютанту, Ежов распорядился совсем буднично:
– Организуй-ка и нам чайку!
– Вам это не поможет! – Тухачевский был бледен, но пытался хорохориться.
– Чай? А чё ж он мне не поможет-то? – с нескрываемой иронией произнёс Ежов.
Тухачевский насупился.
– Может, хотите подискутировать? – поинтересовался Ежов. – А почему нет? Давайте! Время терпит.
Когда перед ним одна за другой легли радиограммы из ставки командующего Центральным военным округом, заместитель начальника Генерального штаба впервые за день расправил плечи. А уже через несколько минут во все уголки России полетели радио– и телефонограммы.
«Всем! Всем! Всем! В связи с болезнью Председателя Совета Народных Комиссаров товарища Ульянова (Ленина) В.И., и в соответствии со статьёй 56 Конституции России, обязанности Председателя Совета Народных Комиссаров исполняет зам. пред. Совнаркома товарищ Сталин И.В., вплоть до решения Съезда Советов по данному вопросу…»
«… О кадровых назначениях в руководстве Наркомата государственной безопасности и Всероссийской чрезвычайной комиссии по делам государственной безопасности… В связи с гибелью наркома НГБ и председателя ВЧК товарища Дзержинского назначить исполняющим обязанности наркома НГБ и председателя ВЧК товарища Ежова Н.И. …»
«… О кадровых перестановках в руководстве Наркомата обороны и Генерального штаба… Отстраняется от занимаемой должности нарком обороны товарищ Троцкий Л.Д. Исполняющим обязанности наркома обороны назначается генерал армии Абрамов Г.В. …
… Отстраняется от занимаемой должности начальник Генерального штаба генерал-полковник Тухачевский М.Н. Исполняющим обязанности начальника Генерального штаба назначается генерал-лейтенант Бонч-Бруевич М.Д. …»
Дискуссия между Ежовым и Тухачевским была в самом разгаре, когда в кабинет вошёл адъютант. Он положил бланки телефонограмм на стол перед начальником, сам встал в стороне на случай возможных указаний. Ежов прочитал, потом перебросил бланки Тухачевскому.
– Вот вам мои последние аргументы! – И продолжил с досадой в голосе: – Эх, Михал Николаевич, Михал Николаевич… а ведь маршалом могли стать! – И адъютанту: – Вызывай конвой!
Ежов, Слащёв и Абрамова склонились над картой Петрограда, которой мало было столешницы: края чуть обвисали.
– Очаги сопротивления находятся здесь, здесь, здесь, здесь и здесь. – Слащёв отмечал красными фишками места на карте. – Правда, везде пока только митингуют, а вот тут, – Слащёв поставил рядом с одной из фишек ещё одну, – уже стреляют.
– Здание НГБ? – уточнил Ежов.
– Точно так! Прикажете ввести в дело войска?
– Не прикажу, – отрицательно покачал головой Ежов. – Войска исключительно для блокады. Туда уже отправился Бокий. В его распоряжение поступает весь лояльный нам спецназ, а это трёхкратное превосходство над людьми Лациса – справятся; дело семейное и решать его будем по-семейному!
– Как скажете, – коротко кивнул Слащёв.
В кабинет стремительно вошёл председатель Петроградского Совета и Первый секретарь ЦК РКП Киров.
– Здравствуйте, товарищи! – произнёс он, направляясь к столу.
– Ты как здесь? – спросил Ежов, пожимая Кирову руку.
– С неба свалился, – без улыбки ответил Киров. И тут же пояснил: – Как ЭТО началось, я сразу на аэродром.
– Что в Москве? – спросил Ежов и добавил: – Про Феликса и Машу с Мишей мы знаем.
– А связи разве нет? – удивился Киров. – Я, честно говоря, от вас новости узнать рассчитывал.
– Связи нет уже несколько часов, – вздохнул Ежов. – Телефон молчит, а в эфире сплошные помехи, видно, глушат друг друга.
– Ясно. – Киров взглядом обвёл присутствующих. – Худо в Москве, товарищи. Можно сказать, паршиво! Троцкий и компания прямо с начала утреннего заседания съезда Советов попытались провести резолюцию о передаче им всей полноты власти в стране. Когда не вышло – покинули зал заседаний. Сразу после этого пошёл слух, что в город входят латышские стрелки в помощь московским гэбистам, которые выступили на стороне Троцкого со товарищи. – Киров сокрушённо покачал головой. – А я ведь, как и многие, до конца верил, что леваки (наши и эсеровские) не только не выступят с оружием против своих, но и объединиться-то не сумеют! Э, да что там говорить…