— Так-так-так, — выпятил нижнюю губу отец. — Ну, что тут у тебя?

— Я играю во флэшмоб, — пояснил Володя. — А дорога взяла и сломалась.

— Она не сломалась, — покачал головой отец и кивнул на одинокую фигурку в телогрейке, из «Киндер-Сюрприза». — Это стрелочник Иван Мессершмидт по кличке Партизан перевёл стрелку. И теперь поезд кружит и кружит по запасному пути.

— А зачем он это сделал?

— Я ему велел.

— А зачем ты вмешался в мою игру?

— Меня заставили.

— Кто?

— Мама. После того, как ты её выдумал. Потом, когда ты заигрался и не дал ей спокойно приготовить холодец, она придумала выдумать меня, чтобы я выдумал стрелочника Мессершмидта и спас шесть километров людей от верной погибели.

— А она не перестанет тебя выдумывать, пока ты не починил дорогу?

— Если только не убежит с майором Тыщиным.

— Надо сделать так, чтобы не убежала, — сказал мальчик. — Я не хочу, чтобы не было холодца.

— Я тоже, — кивнул отец. — Пусть лучше убежит холодец. Поэтому я пойду дописывать рассказ, ладно?

— Да. А поезд?

— Ну, это просто. Скажи стрелочнику Мессершмидту, чтобы он перевёл стрелку обратно на главный путь.

Вернувшись к себе в кабинет, отец так и не исправил опечатку в рассказе. Он подумал, не удалить ли его вообще, но решил пока не торопиться и кликнул мышиным курсором окошечко так и не разгаданного судоку. Однако компьютер вдруг завис намертво, выпав в синий экран смерти.

Эпилог

Любой главный герой имеет право на эпилог. Пётр Сергеевич тоже имел на него право, поэтому, вернувшись домой и, как и ожидалось, не обнаружив там жены, он скучно и без аппетита поужинал холодной котлетой. Чтобы не ложиться спать раньше времени (ведь было пятнадцать двадцать, и спать ему совершенно не хотелось), он вышел прогуляться по привокзальной площади.

Площадь была совершенно пуста в этот поздний тёмный час, если не считать горящих фонарей и бледного мальчика лет восьми, в белой ночной пижаме, который стоял посреди старых истёртых плит, устилавших площадь, и растерянно оглядывался по сторонам. Где-то далеко разгульный хор Богаделенских бабушек отчаянно распевался на «Room of Angel» Акиры Ямаоки.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Пётр Сергеевич.

— Володя, — отозвался мальчик. — Володя Ульянов.

— Ты заблудился? — сочувственно спросил Бредяев.

— Нет, я ищу стрелочника Мессершмидта, — сказал мальчик. — Я чистильщик.

— Стрелочник — твой папа?

— Нет, мой папа — стрелочник. А этого я просто выдумал.

— А-а, — кивнул Пётр Сергеевич. — Ага. Но ты неправильно его ищешь.

— А как нужно искать?

— Нужно искать его под откосом, у железной дороги, в зарослях бузины. В этот час он обычно там спит.

— Вы поможете мне его найти? — с надеждой произнёс мальчик. — Я не знаю, что такое откос и бузина.

— Нет. Найдёшь ты его, или не найдёшь, это ничего не изменит в череде событий.

— Почему? — спросил мальчик удивлённо и, кажется, был готов заплакать.

— Потому что на самом деле сегодня тебя нет, ты мне снишься во вчера, — ответил Пётр Сергеевич.

И проснулся.

Полежав немного, зевнул, поднялся, выпил чашку мате, съел бутерсброд, как любил он выражаться, и отправился на вокзал.

Там он поднялся на второй этаж, в «Дом бытовых услуг» и забрал свои часы. Часы Петра Сергеевича всё ещё показывали тринадцать двадцать по москве.

— Ремонту не подлежат, — то ли сердито, то ли обиженно произнесла толстая женщина-приёмщица в ответ на вопросительный взгляд Бредяева.

Пётр Сергеевич похолодел от ужаса.

— А вы не скажете, где я могу найти стрелочника Мессершмидта?

— Понятия не имею, — отвечала толстая женщина, почему-то брезгливо. — Обратитесь к дежурному по вокзалу. Он должен знать.

И спрятала глаза-циферблаты под козырёк бейсболки.

Пётр Сергеевич надел часы (не выбрасывать же подарок жены, пусть и бывшей), спустился на первый этаж, углубился в служебные помещения и долго бродил среди них, пытаясь найти в череде пустых и гулких коридоров кабинет, в котором мог бы находиться дежурный по вокзалу. Но не находил. А служебные помещения очень нервно реагировали на чужака: то и дело в самых неожиданных местах появлялись вдруг стены, громко хлопали двери в никуда, коридоры вдруг обрывались пропастями, завывал ветер и звучали чьи-то голоса. А один раз над самой головой Петра Сергеевича пролетел птеродактиль. Бредяев непременно подумал бы, что продолжает спать и всё ему снится, но птеродактиль больно клюнул его в темечко и нагадил на рукав.

Уже совсем отчаявшись, Пётр Сергеевич зашёл в зал ожидания и там увидел неприметного человека в форме железнодорожника, который стоял посреди пустующего зала, заложив руки за спину, и пел а капелла: «Где же ты, моя Сулико-о-о?..» Голос его красиво и звонко отражался от давно не крашеных стен. На красной повязке, обхватившей рукав форменного пиджака, было написано белыми трафаретными буквами: «Дежурный по вркзалу».

— У вас повязка с ошибкой, — обратился к нему Пётр Сергеевич, подойдя.

Дежурный небрежно посмотрел на белые буквы, махнул рукой:

— Опечатка. Обычное дело — то «жжлезная дорога», то «вркзал», то ещё что-нибудь. Никак не привыкну к новой клаве.

— Меня птеродактиль клюнул, — пожаловался Бредяев.

— А вы не ходите без спросу в чужое подсознание, — пожал плечами дежурный. Но всё же протянул Петру Сергеевичу платочек, чтобы оттереть рукав.

— Хорошо, — сказал Пётр Сергеевич, покончив с гуано, — я не буду больше ходить в ваше подсознание, только скажите, где мне найти стрелочника Мессершмидта.

— Глупый, — улыбнулся дежурный по вокзалу, который собрался уже было продолжить песню. — Глупый Бредяев, вы до сих пор не догадались, что стрелочника Мессершмидта не существует?!

— Но кто-то же должен вернуть на место стрелку, — возразил Пётр Сергеевич, стараясь не обижаться на «глупого». — Кто-то же перевёл её на запасной путь.

— Неужели вы ещё не поняли, кто?

— Нет, — помотал головой Бредяев. Потом задумался и похолодел. — Неужели… Не может быть!..

— Да, мой дорогой, да! — возликовал дежурный. — Именно!

— А вы можете перенести меня обратно в то время? — с надеждой спросил Пётр Сергеевич. — Ведь это же вы всё придумали.

— Увы, — покачал головой дежурный. — В тот момент, когда вы перевели стрелку часов, в самом начале рассказа, вы собственными руками отрезали себя от канвы произведения.

— И что же теперь делать? — обречённо вопросил Пётр Сергеевич.

— Ждать московский.

— Который никогда не придёт? Но почему?! — почти закричал Пётр Сергеевич. — Почему всё так безнадежно?!

— Потому что моя жена убежала с майором Тыщиным, а вслед за ней убежал и холодец. И всё из-за ваших дурацких часов. Ох и намудрили вы в сюжете, дорогой мой!

— Моя жена тоже ушла от меня, одрако же я не… — возразил Пётр Сергеевич.

— У вас тоже опечатка, — перебил дежурный. — Что касается вашей жены, так это ваше личное дело, как вы переживаете свою трагедию.

— Постойте, постойте, — улыбнулся Пётр Сергеевич. — У меня тоже опечатка, вы сказали?..

— «Одрако», — подтвердил дежурный по вокзалу.

— Странно… Подождите… Так значит, я… Значит, вы — моё второе я? Значит, это я, я всё придумал?!

— Как бы не так, — усмехнулся человек с повязкой. — Это вы моё второе я. Впрочем, хрен редьки не слаще.

— Постойте, а какую песню вы сейчас пели?

— Сулико. Слова и музыка — народные.

— Да, да, — забормотал Пётр Сергеевич, будто в бреду. — Слова народные… Сулико… Сулико Родионовна, кажется… Тетенникова.

— Вы всё поняли? — грустно улыбнулся дежурный.

— Нет, — покачал головой Бредяев. — По-прежнему ничего не понимаю. Перечитал уже всё с самого начала на пять раз и ничего не понимаю.

— Я тоже, — пожал плечами дежурный.

— А что было бы, если бы я не перевёл стрелку? — задумчиво спросил Пётр Сергеевич.