Деревья с ободранной корой торчат среди леса словно скелеты

Экология слонов была для меня совершенно новой темой. Моей заветной мечтой был Серенгети, но, потягивая чай, я с интересом слушал Джона Оуэна, излагавшего мне то немногое, что было известно о слонах Маньяры.

Их точное количество не установлено. Смотритель парка говорил ему, что во время засушливого периода, с июня по сентябрь, слоны покидают парк и перебираются в бескрайний влажный лес, который лежит на гребне отвесного склона рифтовой долины за пределами парка. Джон Оуэн хотел знать причины этой так называемой миграции, если она действительно существует.

Свой рассказ он закончил словами: «Но если вы займетесь этой работой, Иэн, то фонды вам придется добывать самому. У нас нет денег. Мы предоставим вам старенький „лендровер“ и разборный домик, который вы сможете поставить в парке, где вам заблагорассудится, но подальше от туристских глаз».

Предложение жить в национальном парке и путешествовать вместе со слонами выглядело крайне соблазнительным. Я согласился, вернулся в Оксфорд к учебникам, готовясь к сдаче экзаменов, и одновременно приступил к поискам фондов для моей исследовательской программы.

На доске объявлений зоологического факультета были вывешены приглашения на работу. Королевское общество предлагало стипендию имени Леверхалма тем молодым ученым-биологам, которые желают обрести опыт в тропических странах. Стипендия включала расходы на проезд и часть оборудования, а также 800 фунтов на личные нужды. Я выбрал тему «Кормовое поведение слонов и его влияние на изменение растительности», набросал план исследований и переслал его в Королевское общество. Я сознательно не остановился на конкретных методах исследования, чтобы иметь возможность приспособиться к местным условиям. Многое зависело от реакции слонов на мое присутствие, от того, как они поступят, почуяв мою персону: бросятся па меня или обратятся в бегство.

Несколько недель спустя пришел вызов из Лондона. Меня ввели в комнату, отделанную панелями темного дерева, где за красивым полированным столом сидело шесть респектабельных джентльменов. Один из них осведомился, не опасно ли подбираться к слонам пешком. Откуда я мог знать: мне еще не приходилось с ними общаться. Я ответил, что не опасно, если действовать осторожно. Второй спросил, буду ли я собирать образцы лесной растительности, наблюдая за насыщающимися слонами. По-настоящему трудным оказался лишь один вопрос: «А какую пользу принесет, по вашему мнению, изучение слонов?» Я ответил, что повсюду в Африке количество слонов сокращалось, а ареал их последние два тысячелетия сужался и что даже теперь, в условиях резерватов, избыточность популяций грозила им полным уничтожением. И только благодаря исследованиям появится возможность эффективно решить проблему популяции слонов.

Мне так и не удалось узнать, кто были те джентльмены, но я испытал к ним бесконечную признательность, когда в ноябре получил извещение, что мне предоставили годовую стипендию общей суммой 1500 фунтов, из которых:

Билеты на самолет в Танзанию и обратно………………………………250

Расходы на передвижение по Танзании, в том

числе и воздушное наблюдение………………………………………..570

Личные расходы и питание……………………………………………500

Научное оборудование……………………………………………….180

Я почувствовал себя Крезом, поскольку к моменту получения приятной новости уже истратил все свои сбережения на приобретение билета в Восточную Африку, где собирался обучаться пилотированию самолета. (Правда, деньги кончились у меня раньше, чем я научился водить самолет, и пилотом я стал лишь три года спустя.) Получив письмо, я попросил приятеля, летевшего на своем самолете в Серенгети, захватить меня с собой. Оттуда до Маньяры было рукой подать.

Карта

Когда я прибыл в Серонеру, Майлса Тернера не было дома, но его жена Кей сказала, что вскоре он должен вернуться, и предложила мне переночевать у них. Всю вторую половину дня я ловил хамелеонов для коллекции мелких животных, которую с увлечением собирала их дочь. Майлс и Мюррей прибыли вечером. Они уточняли с воздуха пути миграции антилоп гну. Я с огромным удовольствием снова встретился с ними, и мы увлеченно обсуждали наши дела.

В тот вечер они рассказали мне, как занимались слонами Маньяры и оказались виновниками одного недоразумения. Два дня подсчетов с воздуха поголовья слонов и буйволов в пределах парка Маньяра дали следующий результат — 420 слонов и 1500 буйволов. Несложный расчет позволил им сделать вывод о плотности популяции слонов: 5 животных на один квадратный километр. Эта цифра намного превышала среднюю по всей Африке. Исходя из полученных результатов, они выдвинули гипотезу о перенаселенности заповедника и необходимости выборочного отстрела с целью воспрепятствовать чрезмерному росту популяции слонов. Они опубликовали свои выводы в «Ист Африкен Уайлд-лайф Джорнел».

Статья вызвала нарекания. С одной стороны, Джон Оуэн выразил недовольство публикацией в прессе результатов подсчета и их выводов, с другой — в то время казалось немыслимым производить отстрел животных в самом заповеднике.

Поэтому Тернер с Майлсом предостерегли меня от скоропалительных решений и настояли на включении в мою программу пункта о регулярном подсчете слонов, это позволило бы проверить, сохраняется ли в Маньяре столь высокая концентрация животных в течение всего года, или она носит временный характер. Поразмыслив, я решил не полагаться на мнение других, а добывать фактические данные самому. Меня не покидала уверенность, что после тщательных наблюдений и подсчетов факты скажут сами за себя и станут ясны основные пути управления парками.

После ночи отдыха, снова наполненной львиными рыками, я сел в машину к одному туристу, и мы покатили по пыльной равнине в направлении кратера Нгоро-нгоро и озера Маньяра.

Спускаясь по склону Нгоро-нгоро, я впервые разглядел нависающий над озером Маньяра рифтовый обрыв, тонущий в молочно-голубой дымке. Через 12 километров каменистая, в рытвинах дорога резко свернула налево. Мы остановились па вершине того самого обрыва, откуда я любовался открывшимся видом два года назад. С неподдельным восхищением я всматривался в лес, который тянулся к югу на многие километры; лишь изредка в нем виднелись поляны, поросшие травой, и речки, пробившие себе дорогу к озеру. Вдали я различил несколько стад слонов, которые отсюда казались скоплениями букашек.

Несколько минут спустя мы уже катились вниз по довольно крутому склону. Дорога проходила но северной границе парка, и там, где слоны пересекали ее, виднелись кучи помета. Кустарник по обе стороны дороги был такой густой, что я невольно спрашивал себя, смогу ли я двигаться вслед за слонами. Еще через три километра, у подножия обрыва, мы въехали в лес и наконец очутились в деревеньке Мто-ва-Мбу. На этом мое автомобильное путешествие должно было закончиться.

Жизнь в деревне кипела. Прилавки вдоль улиц были завалены бананами, помидорами, аноной, плодами дынного дерева, яркими хлопчатобумажными тканями и лекарственными травами. Люди покупали, продавали, катались на велосипедах, что-то обсуждали, собравшись в группки, или же просто отдыхали на травянистых склонах.

Когда я вылез из машины, чтобы купить бананов, рядом остановился древний, дребезжащий «лендровер» с надстройкой из досок. За рулем сидел европеец, одетый в темно-зеленую куртку, перехваченную кожаным ремнем. На ногах у него были коричневые сапоги до колен. Этот крепкий мужчина походил на первопроходца: темные очки скрывали глаза и придавали его морщинистому лицу, обрамленному седыми волосами, властный вид. На его груди красовался круглый значок — импала в кольце золотых и зеленых букв «Национальные парки Танганьики». Это был Десмонд Фостер Вези-Фитцджеральд (для коллег просто Вези), или Бвана Мунгози (Господин Кожа), прозванный так африканцами из-за своих неизменных сапог.