Для нас тотчас устанавливают на террасе, где прохладно, три раскладные кровати. Их покрывают одеялами и кладут на них подушки. Тут же вносят ковер и вытряхивают его возле нас, но после песчаной бури нам это нипочем. Бесшумно ступая, появляется расторопный и молчаливый слуга с большим медным подносом. На нем  чай — предмет наших всегдашних мечтаний. Это единственный напиток, способный утолить постоянную жажду. Он обжигающе горяч, с наслаждением пьем его маленькими глотками.

Один за другим к омда приходят именитые лица деревни, церемонно кланяются и рассаживаются на скамейках. Их исполненные достоинства жесты и манеры—сама медлительность и серьезность.

Беседовать трудно. Хотя мы и сделали кое-какие успехи в арабском языке, на котором говорят в Судане, однако наши возможности объясняться все еще очень ограниченны. Наступают длинные паузы, которые мы изо всех сил стараемся укоротить. Разворачиваем карту Нила, показываем на ней их деревню — это,  впрочем,  не  слишком их  заинтересовывает,— достаем семейные фотографии, также не имеющие того успеха, на который мы рассчитывали. Они же не делают никаких усилий, чтобы поддержать разговор. Завернутые в белые одежды, не шелохнувшись, сидят на лавках, предоставляя нам возможность созерцать их немые фигуры. Очень трогательно, но под конец становится скучновато. Нам остается последовать их примеру и молчать. Это сильно упрощает положение!

Так мы и проводим остаток дня, подремывая на лежанках, — после ночных приключений чувствуем себя разбитыми. Один за другим старейшины удаляются. Но к вечеру они снова возвращаются, чтобы почтить своим присутствием вечернюю трапезу.

Впервые принимаем участие в настоящем суданском ужине. Усаживаемся вокруг низенького стола, на котором стоит поднос со всякой снедью. Слуга из медного кувшина льет нам воду на пальцы рук — это тем более уместно, что нам предстоит обходиться без ложек и вилок.   

На подносе груда аппетитного вида лепешек — "кессера"; это хлебцы не из дурры, грубые и неудобоваримые, которые в ходу у простых людей, а чудесные пшеничные. Рядом остро приправленное рагу из баранины, много яиц и жаренной в растительном масле рыбы, фиников и других местных фруктов, а также "мулукия". Это неотъемлемое блюдо суданского стола представляет собой зеленоватый бульон, густой и вязкий, сваренный из овощей, напоминающих шпинат. Откровенно говоря, вид у него малопривлекательный. Однако мы быстро к нему привыкаем, как,  впрочем, и ко всему остальному.

Прежде чем приняться за еду, приглядываемся к нашим хозяевам. Каждый берет по лепешке, отламывает от нее небольшую толику, свертывает ее, как блин, и начинает вылавливать из блюда то, что ему по вкусу. Разрешается даже вытаскивать приглянувшийся кусок пальцами. Омда, сидящий рядом со мной, пользуется ими усердно и гостеприимно протягивает мне лакомые куски.

На следующее утро нас будит щебетание маленьких  птичек, гнездящихся  под старой  кровлей  дома, приютившего нас на одну ночь. Они приветствуют первые лучи солнца и словно уверяют, что жить хорошо. Хотелось бы верить им.

Ветер стих окончательно. Кошмар песчаной бури позади. Пора в дорогу. Омда с сыновьями, его друзья и слуги провожают нас до бухточки, где причалены наши лодки. Я словно сейчас вижу четырех сыновей омда, гордо выступающих рядом с ним, — Ахмеда, Мухаммеда, Абду и Фарука. Ахмеду страшно хочется сесть в каяк. Пока мы укладываем вещи, он внимательнейшим образом разглядывает лодку и просит разрешения попробовать в ней прокатиться. Было бы нелюбезно ему отказать. Он усаживается. Его широкие развевающиеся одежды свисают за борт, рукава а воде, но он, вооружившись веслом, устремляется на простор реки. Однако его неловкие движения вызывают смех и шутки у присутствующих. Бедный Ахмед теперь рад был бы поскорее причалить к берегу. Спешим ему на помощь и благополучно возвращаем на твердую землю.

11 апреля. Ровно шесть месяцев назад мы начали поездку по Кагере. С тех пор около четырех тысяч километров осталось у нас позади. Впереди еще почти две с половиной тысячи километров. Если проплывать в день по тридцати километров, то нам предстоит провести в дороге три месяца, прежде чем мы доберемся до Средиземного моря.  

Сухой климат, в котором мы живем уже больше месяца, благоприятно влияет на наше здоровье. Приступы малярии не повторяются, Жан больше не страдает от гайморита, у Джона восстановилось нормальное кровообращение. Под влиянием жары мы страшно похудели, но чувствуем себя превосходно. Сегодня форсируем пятый порог. Судя по карте, до него осталось около двенадцати километров.

Около одиннадцати часов течение стало стремительнее, и вода, скользящая по камням, забурлила. Быстро приближаемся к первым стремнинам. Русло Нила и на  этот раз становится шире, теряясь среди множества островков,— в этом лабиринте приходится все время быть начеку и лавировать. Малейшая оплошность — и, зацепившись за камень, порвешь прорезиненную обшивку каяка или попадешь в водоворот, а то и на коварный перепад, где неминуемо опрокинешься.

Перепады становятся все выше. Рев воды усиливается. Делаем остановку и приводим себя в боевую готовность. Упаковываем все, что лежит открыто, в мешки, тщательно увязываем их и крепко принайтовываем в углублениях, специально устроенных на носу и корме. В случае крушения эти мешки должны сыграть роль поплавков и не дать каяку потонуть. Решаем держаться как можно ближе друг к другу, чтобы в случае аварии оказывать помощь. Кроме того, троим легче, чем одному, правильно ориентироваться в пути.

Трогаемся, выстроившись гуськом. Каяки мчатся по воде, подпрыгивая на волнах. Иногда задевают каменистое дно или сильно вздрагивают на водоворотах. Однако серьезных препятствий пока нет.

День на исходе, а мы все еще на пороге. Не дав темноте застигнуть нас на воде, останавливаемся, предусмотрительно выбрав для этого большой скалистый остров. Вытащив каяки на берег, осматриваем их днища. Они сплошь в ссадинах от камней. Накладываем на них заплаты, как на обыкновенные автомобильные камеры.

На следующий день раню утром танец на волнах  возобновляется. Нам приходится непрерывно отталкиваться веслом, лавируя между подводными рифами. Серьезной опасности пока нет: нам благоприятствует низкий уровень воды в реке. Можно себе представить, какие бешеные потоки устремятся по этим скалам в половодье через несколько месяцев. Тогда, вероятно, тут и костей не соберешь!

Около полудня минуем, наконец, порог. Чтобы пройти его, мы затратили более суток. Общая протяженность порога, по-видимому, значительно больше двенадцати километров, как это указано на карте.

В конце порога мы заметили развалины  крепости, построенной, вероятно, во время восстания махдистов. Она венчает огромную базальтовую скалу, постепенно разрушающуюся и нагромоздившую свои обломки на берег Нила. Ветер понемногу засыпает обширный внутренний двор крепости песком и наметает пологие склоны у глинобитных стен. Спугиваем шакала: поджав хвост, он убегает от нас. Через пролом забираемся на крепостную стену и обходим ее кругом. Отсюда открывается замечательный вид. Внизу, среди зеленых островов и блестящих на солнце черных камней, течет Нил — отражающая голубое небо лента воды, окаймленная зеленью и скалами. А дальше раскинулась желто-серая пустыня.

Еще  сто десять  километров  порогов

15 апреля. Прибываем в Абу-Хамид. Полдня отдыхаем, перед тем как форсировать четвертый порог. Температура продолжает подниматься: в три часа пополудни она достигает +50°. Однако сухой климат позволяет сравнительно легко переносить этот тропический зной. В Сэддах температура никогда не превышала 35°, но влажность воздуха заставляла нас буквально обливаться потом.

От Абу-Хамида Нил поворачивает к югу и петляет по пустыне на протяжении почти тысячи километров вплоть до египетской границы. Здесь на обширной площади залегают глубокие базальтовые отложения. Покидаем Абу-Хамид в середине дня, запасшись необходимой провизией. Нам пришлось буквально охотиться за яйцами, овощами и фруктами по лавкам арабских торговцев, в которых почти ничего не было, если не считать сушеных фиников, — их можно было достать в любом количестве. Они — один из главных продуктов питания местного населения. С финиками мы не рискуем погибнуть от голода.