— Мы с Мэри не будем дебютировать, — твердо заявила одна из девушек. — Теперь, когда вы знаете о нашем решении, можете покинуть этот дом.

Мадлен тяжко вздохнула. Похоже, она здесь надолго. Значит, та, что злится — это Кейт, а с грустными глазами — Мэри.

— Могу я поинтересоваться, каковы причины отказа? — спокойно спросила Мадлен.

— Мы не хотим, и точка. — Мэри разгладила складки черного платья. — И еще… дело в том, что…

— Траур? — тихо спросила Мадлен. — Не беспокойтесь, может кто-то и бросит в вашу сторону пару косых взглядов, но все знают вашу историю. Думаю, никто не будет возмущаться.

Кейт громко фыркнула.

— Мы бы давно сняли траур, если бы за последние четыре года нам не покупали только черные платья. А то, что мы еще не дебютировали, — это полностью вина старика, и мы совершенно не скучаем по нему.

— Тогда почему вы отказываетесь? Если вы танцуете столь же безупречно, как и музицируете, то станете настоящей сенсацией сезона. После первого бала ваш несчастный брат будет завален предложениями от самых перспективных женихов.

Мэри и Кейт переглянулись.

— Я видела остальных претенденток, ни одна и в подметки вам не годится, — продолжала Мадлен.

Она решила немного польстить девушкам, чтобы быстрее закончить этот разговор и вернуться домой. Но тут она увидела, что у Мэри задрожали губы. С девушками творилось что-то неладное.

— Скажите мне правду, пожалуйста! Что вас беспокоит?

Сестры снова переглянулись. Было видно, что девушки привыкли доверять только друг другу и не искать поддержки у посторонних. А потом они начали рассказывать, сбиваясь и заканчивая фразы друг за друга. Они сравнивали свою предыдущую жизнь с тюрьмой. И все, чего они теперь хотели, — это немного свободы.

— Вы говорили об этом Фергюсону? — спросила Мадлен.

— Мы хотели, но он такой же тиран, как и наш покойный отец, — с горечью сказала Кэйт. — Он хочет как можно быстрее избавиться от нас и уехать в свою Шотландию.

Мадлен побледнела. В разговорах с ней Фергюсон никогда не упоминал о своих планах. С другой стороны, несмотря то, что теперь он играл определенную роль в ее жизни, он совершенно не был обязан отчитываться перед ней. Элли, заметив ее бледность, произнесла:

— Позвольте предложить вам чай, леди Мадлен. Вы выглядите немного расстроенной.

Мадлен оценивающе посмотрела на нее. Элли открыто ненавидела Фергюсона, так что от нее можно было ожидать насмешки, но, похоже, к Мадлен она относилась с симпатией. Разлив чай, Элли обратилась к сестрам:

— И все же наш брат не такой, как отец. Но в будущем обязательно станет таким. Думаю, он не будет намеренно портить вам жизнь и не выдаст насильно замуж, чтобы только проявить свою власть. Конечно, он хочет избавиться от нужды заботиться о вас, но специально не ищет для вас несчастий.

— Значит, мы не повторим вашей судьбы? Ведь именно это произошло с вами? — не без любопытства спросила Кейт. — Отец никогда не рассказывал подробностей, но все время предупреждал, что, если мы будем плохо себя вести, с нами случится нечто ужасное.

Мэри охнула, пораженная прямотой девушки, но Элли только рассмеялась:

— Моя история слишком скучна, так что не будем об этом. Скажу лишь одно: постарайтесь найти себе мужей, с которыми сможете создать настоящую семью, которые будут защищать вас. Больше вам не на кого будет положиться. К сожалению, нашему брату в этом смысле доверять нельзя.

Кейт и Мэри притихли, осмысливая житейскую мудрость сестры. Они были тронуты тем, что она, правда, без особого успеха, пыталась скрыть свою боль. Похоже, они никогда не думали о будущем муже, как о любимом и родном человеке. Но Мадлен восприняла ее слова совершенно иначе. Сколько она себя помнила, всегда мечтала жить с мамой и папой, жить в своем доме, и о муже думала, как о том, кто подарит ей семью, которой она была лишена. Но ни один из знакомых ей мужчин не разделял этих ее представлений, и она потеряла надежду, смирившись с участью старой девы.

Только Фергюсону удалось пробудить в ней давнюю мечту. И он же, несомненно, разобьет ей сердце.

Мадлен сделала глоток чая, и они вернулись к обсуждению дебюта. Мадлен заверила, что не станет оказывать на них давление и влиять на выбор. В конце концов сестры согласились дебютировать в следующем месяце. У них будет достаточно времени, чтобы составить расписание приемов и обновить гардероб.

Через некоторое время прибыла Софрония и как раз успела к обсуждению списка гостей, меню обедов и гардероба сестер. Мадлен никак не могла сосредоточиться, ее мысли постоянно возвращались к Фергюсону, к тем чувствам, которые он в ней вызывал. Элли словно говорила о каком-то другом человеке. Мадлен подумала о том, что это ее поведение, а не его, было неприемлемым, но по иронии судьбы все считали ее образцом добродетели, а Фергюсона — чудовищем. Кроме того, Мадлен понимала, что привязанность к родным может быть не самым главным чувством в жизни мужчины. Если бы это было не так, ее отец уехал бы из Франции вместе с ней.

Тем не менее все говорило о том, что Фергюсон в ближайшее время уедет из Лондона. Было ли здесь дело только в желании идти наперекор воле отца, даже давно почившего в могиле, или это было простой трусостью, на которую намекала Элли, Мадлен не знала. Но что, если все ошибаются на его счет, если он — тот избранный, который спасет ее от всех невзгод? Рискнет ли она довериться ему? Или гибель неизбежна, и он отвернется он нее, как только игра в благородного рыцаря наскучит ему?

Через неделю Мадлен уже с уверенностью думала о будущем. Она почти поверила в то, что театральное приключение закончится, не причинив вреда ее репутации. Никто, похоже, и не подозревал, что мадам Герье была не той, за кого себя выдавала. Свет был в восторге от очаровательной французской актрисы, ее постоянно хотели видеть на сцене и никто не задавался вопросом, откуда она родом и где выступала прежде.

Постепенно восторги публики заставили ее забыть об осторожности. Аристократы видели только то, что хотели увидеть, на простых людей им и вовсе было наплевать, и Мадлен решила, что легко сможет их обманывать и дальше.

Однажды, когда Фергюсон провожал Мадлен после очередного спектакля, она призналась:

— Я бы хотела всегда заниматься этим. Разве это не прекрасная жизнь?

Бристоу принял их пальто и шляпы.

Фергюсон, кажется, не услышал вопроса. Он взял со стола конверт и, не распечатывая, разорвал его пополам.

— Если Каро не прекратит отправлять вам письма с угрозами и отвратительными сплетнями обо мне, я не знаю, что сделаю с ней!

— Честно говоря, меня мучает любопытство. Ведь она пишет Маргарите, значит, предупреждает об опасностях, которые грозят куртизанке, а не старой деве. Интересно, о чем она может ее предупреждать?

Фергюсон пристально посмотрел на Мадлен, как будто силясь уловить подлинный смысл ее слов. Наконец, видимо, что-то для себя решив, твердо заявил:

— Мад, прошу, ни секунды не сомневайтесь в моих чувствах к вам. У меня честные намерения.

Она понятия не имела, о чем он говорит. Неужели этими словами он дает обещание больше не целовать ее? Всю прошлую неделю он вел себя как настоящий джентльмен, хоть она и не возражала бы против поцелуев. В то же время он, определенно, не охладел к ней: на всех балах и раутах он танцевал только с ней, и они подолгу беседовали в их тайном доме — болтали обо всем на свете: о книгах, искусстве, театре, делились последними новостями и сплетнями. Он слушал ее с неподдельным вниманием и всегда интересовался ее мнением. Она рассказывала ему о сцене, о том, что чувствует, когда играет. Ей нравилось делиться с ним мыслями, казалось, он — единственный, кто понимает ее чувства, но все же она полагала, что интерес Фергюсона к ней угасает. Ведь недаром говорят, что распутник никогда не будет беседовать с женщиной, имея возможность затащить ее в постель. Она начинала думать, что поцелуй в карете был простым озорством. Но теперь, услышав о его намерениях, она вновь обрела надежду. Может, он ее действительно любит?