Но Дарка недолго наслаждалась этой встречей: вскоре вышел сын Хоялхота Тавтык и привязал щенков к кольям.

Вечером, когда Петот вернулся домой, Дарка улеглась напротив него и глазами спросила: «Зачем ты отдал моих детей в чужую ярангу, хозяин? Ты знаешь, как я их люблю. Это же мои дети».

Петот виновато развел руками, замычал, объясняя ей, что ему нечем кормить ее детей, что уже пора им определяться к делу, к хозяевам. В тундре каждый должен кормить себя сам. А он стар и не может даже ее прокормить. Она ведь сама кормится и его, старого своего хозяина, подкармливает. Да, во всем виновата его старость.

Через два дня Тавтык отвез сыновей Дарки на остров, что находился посредине Апуки, ниже стойбища. На этом голом островке летом жили ездовые собаки, Здесь они отдыхали, отсыпались всласть после тяжкой зимней работы. Им жилось совсем неплохо, хоть и были они лишены простора и ели не всегда вдосталь. Но зато здесь — в отличие от их сородичей, которые проводили лето в стойбище и которым чаще перепадала пища, — здесь, на острове, их не донимали комары, поскольку над рекой беспрерывно тянули ветры. А вот бедные собаки в стойбище день и ночь беспрестанно выли и визжали от боли и злости. Несметные полчища комаров и гнуса без передышки кружили над привязанными к кольям собакам. Спасаясь от мучителей, собаки рыли себе ямки, засовывая туда морды. Но даже это мало спасало от вездесущих, беспощадных летучих злодеев-кровососов. У многих собак вокруг глаз комары и мошкара выедали кровоточащие ранки, отчего казалось, что собаки нацепили бледно-розовые очки. Летучая кровожадная рать забивалась в шерсть, искала потертости на шее, кусала подушечки лап и пила, пила собачью кровь, доводя бедняг до исступления.

На острове среди матерых собак находились и щенки, те, кому зимой предстояло заменить в упряжках больных и старых.

Волчата недолго беззаботно резвились на островке среди взрослых, могучих псов: на второй день Тавтык привез два небольших, но увесистых бревнышка и привязал их к ошейникам щенков. Теперь и шагу нельзя было сделать без натуги — бревно приучало щенка к тяжкому труду ездовой собаки, растягивало жилы и мышцы, а ремённый ошейник, к которому было привязано бревно, натирал мозоли на шее. Так на Севере приучали к упряжке всех ездовых собак.

Тавтык был заботливым хозяином: каждый день он сплавлялся на бату к острову и привозил своим собакам свежей рыбы — гольцов и хариусов. Тавтык был умным хозяином: он палкой отгонял взрослых собак от щенков, терпеливо ожидая, пока те не наедятся до отвала. В реке рыбы много. Лови — не ленись.

Волчонок, тот, что был похож на отца, вожака стаи, никак не хотел мириться с тяжелым бревном, которое сразу лишило его свободы передвижения, самостоятельности. Его натура восставала против ненавистной тяжести, и он временами принимался неистово кружиться на месте, стараясь отделаться от бревна. Зов отца, зов предков — вольных и сильных полярных волков, — не давал покоя, и Крепыш, как прозвал его хозяин Тавтык, с каждым днем становился все раздраженнее, злее. Зато его более покладистый брат смирился с бревном сразу и только жалобно скулил, если приходилось удирать от какого-нибудь задиристого глуповатого пса, вздумавшего заранее приучить молодого к будущему почитанию в упряжке.

— Э-э, молодец, Крепыш! Однако хороший вожак для моей упряжки получится из этого волчонка, — говорил Тавтык, наблюдая во время кормежки за собаками. Он даже немного баловал Крепыша, подбрасывая ему лишнего хариуса.

Но Крепыш не стал вожаком собачьей упряжки. Ему была уготована другая участь…

Дарка беспокойно бегала по стойбищу, по ближним перелескам, стараясь отыскать следы сыновей. Воздух был напоен тысячами запахов, сотни следов чуяла она, но родные запахи ее детей словно ветер унес.

Прошли еще три дня. На четвертый день ее словно кто-то подтолкнул, и она побежала по берегу туда, где находился островок, на котором жили теперь ее сыновья. Ветер как раз тянул с противоположного берега. Еще издали Дарка услышала громкий лай повздоривших между собой псов. Она замерла, вглядываясь в реку, и побежала дальше, Вскоре она остановилась напротив острова и увидела на нем собак. Псы уже успокоились, и лишь самые драчливые продолжали задиристо лаять. Вдруг ей почудилось, что она слышит голоса сыновей. Дарка напружинилась, подбежала к самой воде.

Завидев ее, псы, словно по команде, приблизились к реке и на разные голоса принялись облаивать незнакомку.

Но Дарка не обращала внимания на их лай. Она увидела своих сыновей! Да, это были они, и в густом пахучем клубке запахов, что доносил ветер, мать явственно ощутила родной запах детей. Они тоже тявкали, но их слабенькие голоса тонули в разноголосом хриплом хоре взрослых.

Дарка заметалась по берегу, зашла в воду, благо здесь была отмель, но дальше река не пускала, грозя сбить с ног и унести, утащить с собой. И все же до острова можно было добраться вплавь. Дело в том, что находился он как раз на кривуне, а от него тянулась коса, наискосок к противоположному берегу. Стоило только пройти чуть выше, до начала поворота, и тогда вода сама донесла бы до островка, вернее, до косы. Хозяева собак, привозившие на островок рыбу для кормежки, так и делали: садились в бат и без особого труда приставали к берегу.

Дарка, пометавшись взад-вперед, нашла этот путь! Видно, недаром старый Петот верил, что в нее вселилась душа очень умного человека, Она долго смотрела на реку, словно примериваясь. Наконец решилась — прыгнула в воду и поплыла, быстро перебирая лапами. Могучий инстинкт матери сделал ее безумно храброй, ибо вообще-то собаки Севера боятся воды.

Течение хотя и гасло на мелководье, но все же чуть не пронесло ее мимо. Однако Дарка, рванувшись из последних сил, уже почти совсем окоченевшая, сумела выползти на сушу. Отдышалась, отряхнулась и бросилась к щенкам.

Сыновья сразу признали ее и заскулили-заплакали, жалуясь на свое житье на этом острове. Дарка, обнюхав поочередно каждого, грозно зарычала, на подошедших псов, уже определивших, что приплывшая, собака может стать подругой счастливчика. Но увидев вздыбленную шерсть на ее загривке и страшный оскал белых крепких зубов, ухажеры поспешили отойти подальше.

Дарка радостно облизала сыновей и тут же повалилась на бок, подставляя сосцы. Но щенки уже не были теми младенцами, какими хочет подольше видеть своих детей почти каждая мать. Они поочередно ткнулись в материнский живот и неуклюже затоптались вокруг нее, волоча за собой тяжелые бревна.

Дарка вскочила и недоуменно уставилась на детей. Ее материнское чувство было немного оскорблено таким равнодушием к ее желанию накормить их.

Сыновья снова принялись скулить, жалуясь на хозяина. Дарка наконец догадалась, что деревяшки причиняют боль сыновьям, мешают им. Она обнюхала ремень из нерпичьей кожи, который сделал неразлучными ее Крепыша и бревно. Потом обнюхала ремень и на белогрудом. Немного подумав, мать прижала лапой к земле Крепыша и принялась перегрызать ремень у самой шеи сына. Ей пришлось изрядно повозиться, поскольку ремень был из сырой, вязкой кожи и его приходилось перетирать передними короткими резцами. Наконец ремень лопнул. Почувствовав, что ненавистный груз больше не тянет его к земле, Крепыш запрыгал от радости, закружился возле матери. А та, прижав теперь к земле белогрудого, снова принялась за дело.

Вскоре сыновья, хмелея от свободы, заметались по острову под осуждающие, угрюмые взгляды взрослых псов.

Дождавшись, когда дети наиграются, Дарка позвала их и пошла к воде; надо было выбираться на берег. Но как? Она приблизилась к тому месту, где выбралась на остров, и опять долго глядела на воду, потом на противоположный берег. Дарка поняла: обратный путь будет опасным. Но там, на большой земле, ее ждет хозяин. Рядом с ней уселись сыновья. Обнюхав их, Дарка боязливо вошла в воду. Щенки бесстрашно последовали за ней, ибо они еще многого не знали и потому не испугались воды, видя, что мать, не раздумывая ступила в нее…