Андрей Косенкин

Михаил Тверской: Крыло голубиное

Михаил Тверской

1271−1318

Михаил Ярославич — великий князь тверской. Родился в 1271 г., стол занял около 1285 г.; в 1286 г. успешно преследовал литовцев, напавших на тверскую землю.

В 1288 г. за то, что Михаил «не восхот поклонитися великому князю Дмитрию», последний с большим войском явился в тверскую землю, опустошил окрестности Кашина и дошел до самой Твери, но тут был заключен мир и Михаил жил в согласии с Дмитрием до смерти последнего (1294).

Зато с первых же лет княжения его брата Андрея открывается борьба, несколько раз прекращаемая духовенством.

В 1301 г. Михаил пошел на помощь новгородцам против шведов, построивших на Неве, против Охты, крепость Ландскрону, но с полпути вернулся, узнав, что эта крепость уже сожжена новгородцами и их союзниками. В том же году он участвовал на съезде князей в Дмитрове, где переговаривали, вероятно, о Переяславле.

С 1304 г., когда, по смерти великого князя Андрея, множество его бояр отъехало в Тверь, начинается продолжительная борьба Москвы с Тверью из-за великого княжения. Получив в 1304 г. от хана ярлык, Михаил пошел с большою ратью на Москву, но, не будучи в силах взять ее, вернулся, заключив мир с Юрием.

В 1308 г. снова пошел на Москву, бился под городом и «много зла сотвори». Вслед за тем Михаил Ярославич был приглашен в Новгород для разбора возникших там споров по поводу тверских владений в новгородской области и уладил дело, не возвращая земель. Но в 1314 г. новгородцы, воспользовавшись пребыванием Михаила в Орде, куда он отправился за получением ярлыка от нового хана Узбека, прогнали его наместников и пригласили к себе Юрия Даниловича.

Вернувшийся Михаил разбил новгородцев под Торжком, взял с них окуп в 5000 гривенок серебром, равно с жителей Торжка и казнил главных виновников возмущения, продолжая в то же время не пропускать в Новгород хлебных обозов.

В 1316 г. Михаил Ярославич снова поднялся на новгородцев со всею низовскою землею, но до сражения дело не дошло. В следующем году против него поднялся получивший ярлык на великое княжение и женившийся на сестре Узбека, Кончаке, Юрий, пользуясь содействием новгородцев, но потерпел страшное поражение при селе Бортеневе (1318), после которого был заключен мир; Михаил Ярославич, боясь татар, согласился на уступки.

В 1319 г. Михаил казнен по приказанию хана, обвиняемый в утайке дани и отравлении пленной Кончаки. От брака с Анной Дмитриевной Ростовской Михаил имел сыновей Димитрия Грозные Очи, Александра, Константина, Василия и дочь Федору.

Из Энциклопедического словаря.

Изд. Брокгауза и Ефрона

Т. XIX, СПб., 1896

Часть первая

1

С самого Покрова ждала Ксения Юрьевна досады от племянника Дмитрия. Всю зиму в глухих борах под Торжком и на Селигерском пути держала дозорных. Однако молчал Дмитрий Александрович[1], будто не было промеж них никакого раздору. Одни обозы купеческие санный путь укатывали. Укатали — поверила Ксения Юрьевна в кротость князеву, понадеялась, что забыл он обиду ради мира соседского, ан нет, не забыл, у змеенышей Александровых память долгая.

Весть про то, что великий князь Дмитрий Александрович с новгородцами и ростовским князем Дмитрием Борисовичем идет на Тверь, пришла в ночь накануне дня святых первоверховных апостолов Петра и Павла[2]. Было время до света принять решение — вот и сидели бояре в княжеской гриднице, рядили каждый по-своему. Одни, в голове с воеводой Помогой, стояли за то, чтоб встретить Дмитрия на Тверце, а коли что, укрыться в городе и, покуда сил хватит, обороняться со стен. Другие же держались тысяцкого[3] Кондрата Тимохина, предлагавшего повиниться перед великим князем и дать ему откуп, какой ни возьмет, а мир — не позор…

— А я говорю: не надоть нам этого, — в который уж раз твердил Кондрат.

— Да что ж ты одно заладил? Что нам, пригородом новгородским быть?! — Воевода Помога чуть не сплюнул под ноги.

— Да не о Новгороде речь, Помога Андреич! — Кондрат сокрушенно помотал головой. — Я говорю, пошто нам теперь против великого князя лезть!

— Али ты, Кондрат, супротив него не ходил? — напрягшись шеей, зло выкрикнул Ратибор[4]. Когда-то и сам новгородский тысяцкий, земляков своих Ратибор не любил, да и они его не жаловали с тех пор, как переметнулся он к тверичам. Страшен был Ратибор наружно: с одним живым глазом, с вывернутыми губами, с серой, пергаментной кожей, искусно посеченной пыткой в Орде — резали-то татары, а доносили новгородские. Тогда покойный князь Ярослав насилу откупил его у поганых. — Не надоть… — протяжно передразнил он тысяцкого и шапкой вытер лицо от пота.

— А я говорю, не надоть, — с угрозой повторил тысяцкий. — Замирились они ныне с Андреем-то, а и тот раз супротив Дмитрия Александрыча я не по своей воле ходил.

— По чьей же? — ехидно спросил Ратибор, хоть знал про то не хуже малого отрока.

Семь лет тому позади городецкий князь Андрей Александрович[5] встал на брата, великого князя Дмитрия. Встал неправедно. Да ведь кто силен, тот и прав. А Андрей, оболгавши брата в Орде, привел с собой татар от Менгу-Тимура[6], тогдашнего хана, отдал им Русь от Рязани и Мурома до Торжка. Много зла они в тот год сотворили по всей земле. До сих пор кости белеют по некоторым пустошам, где и мертвых прибрать никого живых не осталось. И у Твери пожгли посады дотла. А Тверь устояла молитвами княгини-заступницы да тем, что князь Святослав Ярославич[7] крест целовал Андрею в том, чтобы стоять вместе с ним против Дмитрия…

— Так по чьей же, боярин? Али ты не по своей воле со Святославом ходил? — зловеще повторил Ратибор.

— Да что ж это, матушка Ксения Юрьевна! — вскинулся руками Кондрат к княгине. — Али он нарочно меня срамит! — Он встал со скамьи, стиснул ладонью червленную золотом рукоять поясного ножа. — Ты меня, Ратибор, не лай! Я из города своего не ходил и отчине своей измены не искал никогда.

Слышно было, как хрустнули суставы в коленях Ратибора, когда, жилистый и прямой, он поднялся навстречу тысяцкому, — так стало тихо.

Михаил, будто в дреме сидевший на княжьем месте — старой резьбы стольце[8] с высокой зубчатой спинкой — чуть приоткрыл глаза: ужели посмеют сцепиться, как псы над костью?..

Ксения Юрьевна, властная сорокалетняя женщина в простом черном волоснике, низко, будто у инокини, повязанном над бровями, покуда молчала. Только недобро глядела на супротивников. Высохши тонким и строгим лицом, она была еще красива той красотой, что дается молитвой и воздержанием.

Пятнадцать лет прошло, как овдовела княгиня, пятнадцать лет держала она в исправе княжество, возвысила его до того, что богатство тверское великому князю глаза колет, пятнадцать лет, забыв про себя, как скаредная ключница, пошлины берегла, в страхе и добронравии чернь блюла, так нет, среди больших бояр баловство пошло, своеволие, мало им послаблений, каждый перед княгинею другого обойти норовит, а там, поди, не сразу и разберешь, кому какая корысть. Вот и теперь — оба ведь и умом не слабы, и ей преданы, а тянут врозь, как псы на тороках[9], до того уж, что готовы вцепиться друг другу в бороды, а то и ножами посунуться. Господи! Кто поможет? Кому поверить? Дмитрий Тверь воевать идет, а они вон какую потеху затеяли!