Почему только Эре всё вокруг в новинку? Девочка нередко задумывалась об этом. Ненормально это. Оглядываясь назад, Эра могла вспомнить, как испугалась белого сияния шестилампового светильника, как больно грохнулась на пол и с ужасом обнаружила, что совсем одна в незнакомом тесном мире. Это было дном её памяти. Глубже некуда. Будто до того момента её и вовсе не существовало. После были ещё прятки в темноте, страх от звуков и голосов, тогда ещё совсем неизвестных людей. Потом появилась Инна, красивая и добрая. Ей сразу же захотелось довериться. Она подарила Эре одежду, приносила еду, научила разговаривать и читать. Она взяла её к себе домой и стала мамой. Но что было до этого? Не могло же ничего не быть!

Мама говорила, что помнить не всегда хорошо. Неприятные воспоминания – это тяжкий груз.

Вот и сейчас в её голове, должно быть, шевелятся те самые черные дни. От того-то чуть припухшие глаза полны безнадежной тоски.

Вдруг на щеке Инны блеснул тонкий ручеек. Заметив это, Эра сама едва не расплакалась. В глазах внезапно защипало, подбородок задрожал. Тоже чудное человеческое чувство: чувствовать чужую боль как свою собственную. Трудно было удержаться, чтобы не заплакать на пару с женщиной. Клен и тот всплакнул, обронив размашистый липкий листок рядом с плитой из серого гранита.

Сегодня они пришли возложить цветы к этому камню, как это делают все люди, приходящие в это место к своим камням и крестам. Ох, и тяжела, должно быть, эта плита, а ещё тяжелее имя, что высечено на ней: «Настя Алаева».

Это и есть та нелегкая ноша Инны. Всё самое горькое связано с этим именем. Эра знала это, хотя мама упоминала о событиях того дня всего однажды, да и то потом очевидно пожалела, что взялась рассказывать. Все же горесть лежала на поверхности. Девочка была уверена: всё то, что запрятано глубоко внутри, на самом деле всегда было осязаемым для самой Инны. Стоит ей только припомнить, ковырнуть, помыслить - и перед глазами разом воскресала картина того ужасного дня. Словно всё это произошло даже не вчера, а длится до сих пор.

Ничего не померкло, всё так же ясно, как ясен был тот день: солнечная комната, распахнутое окно и улыбка того злоехидного воздушного змея, запутавшегося в ветвях деревьев за оконной рамой.

Если бы не этот змей. Если бы не ветер, что побуждал пятилетнюю Настю поскорее выйти на прогулку и запустить в небо недавно купленную игрушку. Так и прыгала от возбуждения! Инна просила дочь потерпеть, обещала, что они отправятся на улицу, как только она закончит стирку.

Не стоило оставлять тогда девочку в комнате одну…

Должно быть, в тот момент, сгорая от нетерпения, малышка открыла окно настежь и, усевшись на подоконник, подбросила вверх свою игрушку. Оранжевый змей с нарисованной улыбчивой рожицей несколько раз качнулся в воздухе, а затем резко метнулся вверх, вырвав нитку из рук Насти. Воздушный змей взмыл в высоту и тут же запутался в ветвях большого дерева.

Каким тогда было лицо девочки? Быть может, она хотела позвать маму на помощь, но тоненький хвост змея раскачивался туда-сюда, дразнил малышку, словно нашептывая «Попробуй поймать меня»?

Инна не слышала крика, но когда вернулась, Насти уже не было. Пустую комнату заполоняли солнечные лучи, пробивающиеся через открытое окно. Сквозь квадратный проем были видны качающиеся от ветра деревья и улыбающаяся квадратная рожица, плененная их ветвями. Резкий порыв ветра хлопнул окном, и звенящее стекло на мгновение отразило искаженное ужасом лицо женщины.

Можно ли представить что-то более ужасное?

- Мама. Что дальше происходит с людьми после того, как их закапывают в землю?

- Ничего, - не сразу ответила задумчивая Инна. – Они просто лежат в земле. Ничего не делают, ничего не чувствуют и не думают. Для них всё закончилось. Навсегда.

- Как навсегда?

Женщина скривилась. Судя по всему, ей было не очень приятно рассуждать об этом, но она никогда не оставляла вопросы девочки без внимания.

Мало Эра ещё знает, даже для своего возраста.

- Просто угасают и всё. Помнишь увядшую герань? Цветок был, а потом его не стало, так же и с людьми. Это, конечно, трудно представить, что когда-нибудь и мы с тобой исчезнем, но это так.

- Как так исчезнем? – удивилась девочка. - И нас не будет? Совсем? Нигде?

- Многие люди верят в жизнь после смерти. Говорят, что, умерев, приобретаешь другую жизнь или вовсе попадаешь в другой мир. Рай или ад. Утверждают, будто никакой смерти нет, - не без иронии проговорила Инна.

- А это не так?

Целлофан затрепетало от резкого чиха ветра, и букет перевалился на другой бок, вплотную прильнув к гранитной плите. Женщина тяжело вздохнула, обронив ещё одну слезу.

- Никто точно не знает. Но я в этом сомневаюсь. Не верю теориям, которые много обещают. Люди боятся смерти, от того и надеются на жизнь после нее. Непонятно мне это. Зачем тогда нам эти уязвимые тела, обремененные сотней потребностей, если и без них можем обойтись? Мертвые продолжают существовать только в памяти живых. В этом я убеждена, и с этим я могу смириться.

- Значит, и прошлых жизней нет? – спросила девочка, вспомнив истории, что читала в книгах.

- Не думаю, - пожала плечами Инна.

Глаза Эры снова кольнуло, она зажмурилась, но капельки всё равно просочились сквозь плотно сжатые веки. Девочка кинулась к матери и крепко-крепко обхватила руками её талию.

- Тогда я никогда не умру, чтобы никогда не причинить тебе такой боли, - глотая слезы, просипела девочка. – И ты, пожалуйста, не умирай. Я не хочу, чтобы тебя не было. Я хочу, чтобы ты всегда была.

Инна молча обняла девочку за шею. Как было бы здорово просто принять и дать такое же обещание. Но, увы, человек не властен гарантировать его исполнение.

***

- Почему люди боятся темноты? – спросил Максим то ли самого себя, то ли гаденыша, что притаился в глубине коридора. - Почему сознание выдумывает все эти страшные образы? Они подсознательно боятся невидимого врага. Как черви на уровне инстинктов боятся птиц, которых никогда не видели. Люди боятся этих страшных существ, их тоже нельзя увидеть, потому что зрительные органы человека слишком примитивны для этого. Человек их может почувствовать только тогда, когда стальные когти схватят его за шею. Но тот, кого сцапали, уже не сможет рассказать другим о страшном хищнике. Так оно и должно быть. Другие не должны знать, что хищник на самом деле существует. Пусть боятся темноты, пусть ощущают иное присутствие, но не знают о нем наверняка. Тогда им не спастись.

Гаденыш молчал. Его не интересовали размышления перепуганного парня. Да и зачем ему говорить? Едва ли он испытывает жажду общения. Он не человек, хотя и подражает людям. Как дикие кошки на охоте подражают голосу своих жертв. Ему нужна речь, чтобы, издавая крики о помощи или жалобный плач, заманить человека и уволочь его во тьму.