Наконец, весной 1741 года осторожный Генрих Иоганн Фридрих Остерман пошел ва-банк. Он рискнул обратиться к Анне Леопольдовне:

— Ваше императорское высочество, сегодня империя Российская близка к гибели. Еще один или два дня — и фельдмаршал перевернет все вверх дном в России. Это же грубый вояка, наемник. Умоляю, верните в мое ведение политические заботы — дела иностранные и внутренние. Тем самым позвольте мне спасти вас и огромную страну!

Почти одновременно в унисон Остерману пришла записка временщика Бирона из Шлиссельбургской тюрьмы:

«А ежели ее высочество Анна Леопольдовна чем-либо вызвала неудовольствие и гнев Миниха, то передайте ей от меня, что она может быть подвержена смертельной опасности. Фельдмаршал Миних таков, что крови не побоится».

Что решила после этого двадцатидвухлетняя правительница Анна Леопольдовна?

Миних, убрав Бирона с политической сцены, оказался сам на высотах власти. Но его положение было не таким прочным, как ему казалось. Принц-генералиссимус не мог поладить с честолюбивым и талантливым первым министром. Будучи выше Миниха по чину, принц тяготился зависимостью от ума первого министра и даже иногда жаловался, что Миних хочет стать чем-то вроде великого везиря Турецкой империи. Он к тому же обвинял фельдмаршала безмерном честолюбии и необузданности нравов. Итак, сложился молчаливый заговор против военачальника.

Во главе этого «заговора» мог оказаться только Остерман. Так оно и получилось. Позже его усилиями из трех пунктов обязанностей Миниха были вычеркнуты два (иностранные и внутренние дела). В его непосредственном подчинении оставалась армия. «Безмерное честолюбие и необузданность нравов» ранее, в годы царствования великого Петра и позже — Анны, не были помехой в делах самых значительных. Высшим счастьем военачальник считал честь служить России.

И можно усомниться в правоте слов Христофора Ман-штейна, который напишет в своих записях: он (Миних) «арестовал герцога Курляндского единственно с целью достигнуть высшей степени счастья, то есть он хотел захватить всю власть, дать великой княгине звание правительницы и самому пользоваться сопряжением с этим званием властью, воображая, что никто не посмеет предпринять что-либо против него». Следующая фраза мемуариста: «Он ошибся». Это может быть понято иначе. Миних скорее не ошибся, а просто не мог разобраться в хитросплетениях политики, попав в паутину Остермана.

В этот недолгий период правления Брауншвейгской династии Бурхард Миних (чужеземец, иностранец на русской службе) показал себя подлинным патриотом России, которая стала его второй родиной.

Произошло следующее. Остерман, дав волю своим политическим интригам, заключил от имени России договор с Австрией. По этому соглашению Россия обязывалась помогать австрийцам-«цесарцам» в их противостоянии против прусского короля. В ответ на этот поступок канцлера Миних на приеме у Анны Леопольдовны выступил с небольшой речью.

— Ваше высочество! Я нахожу отвратительным договор, направленный к тому, чтобы лишить престола и владений государя, который был вернейшим союзником России. Российская империя почти сорок лет вела тяжкие войны и нуждается в мире для приведения в порядок внутренних дел государства. Когда вступит в права ваш сын, я и все министерство вашего высочества должны будем дать ему отчет, если начнем новую войну с Германией, тогда как нам грозит еще война со Швецией. Венский двор хочет, чтобы ему предоставили тридцать тысяч русских солдат, и не упоминает ни одним словом, где будут употреблены эти силы и как они «там» будут содержаться. Я уже упоминал австрийскому посланнику, что в последнюю турецкую войну щегольские «венцы» не поспешили на помощь России. И мне удивительно: как это Австрия чувствует себя в крайности, когда ее противник прусский король действует против нее всего с двадцатью тысячами войск? Видно, что им трудно удерживать в повиновении страну, народ которой сам добровольно сдается неприятелям!

В марте 1741 года, оскорбленный попытками «оттереть» его от власти, фельдмаршал добровольно отказался от должности первого министра. Это решение очень ярко показывает, во-первых, как он относился к самой власти, а во-вторых, относительно характеризует эту «власть». Нужен ли был власти такой человек? Да и было ли само правление Анны Леопольдовны властным?

Рано утром жителей столицы разбудил барабанный бой, который обычно возвещал о казни или поимке важного преступника. Под оглушительную трескотню барабанов был зачитан указ о том, что первый министр и фельдмаршал Бурхард Христофор Миних «за старостью» от службы увольняется. Ему было 58 лет.

Иоганн Остерман, артистически плача, говорил:

— Нельзя, нельзя оставлять в стране этого злодея. А за границу выслать еще опаснее! Может быть, мы пошлем его в Сибирь? Но страшный Миних и там казаков на бунт поднимет...

Ему, Миниху, было высочайше велено переехать на Васильевский остров, за Неву, подальше от императорского дворца. Что получил он за свои заслуги в деле очищения власти от бироновщины?

Сохранились сведения о том, что Миних в эти дни явился к Елизавете Петровне и обещал ей устроить еще один дворцовый переворот и таким способом возвести ее на престол. Цесаревна Елизавета якобы отвечала так:

— Ты ли, фельдмаршал, тот человек, который короны раздает, кому хочет? Но знай, что я оную и без тебя получить имею право.

После прихода к власти Елизаветы так называемых виновных судили.

А начиналось все очень просто и традиционно.

Была ночь с 24 на 25 ноября 1741 года. Снова к дочери Петра явились солдаты из столичных казарм. Они объявили цесаревне Елизавете, что если она струсит, то они силой заставят ее занять престол. Здесь собрались деятели, близкие к дочери Петра Великого. Это были Гендриковы, Ефимовские, Скавронские, юный Алексей Разумовский.

— С богом, поехали! — сказала Елизавета, поднимаясь с колен. На нее накинули шубу. Сани остановились около казарм лейб-гвардии Преображенского полка. Обращаясь к преданным ей гренадерам, она произнесла:

— Ребята, вы знаете, кто я такая. Худого вам не хочу, а лишь добра желаю! Умрем сегодня за Россию вместе.

Через полчаса, счастливые от предвкушения победы, гренадеры уже на руках несли Елизавету. От процессии отделились отряды для ареста Остермана, Миниха, Левенвольде, а цесаревну внесли прямо в покои Зимнего дворца.

— Сестрица, Анна Леопольдовна, — сказала цесаревна правительнице, войдя в ее спальню, — хватит спать, пора вставать...

Манифестом Елизавета объявила себя императрицей. За время следствия пытки не применялись. Миниха было трудно осудить. За что? Если он и был виновен в том, что содействовал продвижению Бирона к регентству, то сам же потом и сверг Бирона.

В числе судей был князь Никита Трубецкой. Как говорили в столице, вор, нажившийся на лишениях русских солдат, став прокурором. Он нагло спрашивал Миниха:

— Признаешь ли ты себя виноватым?

Миних, в эти критические минуты проявивший железную волю, отвечал своим палачам, которых позже назовут следователями:

— Перед судом Всевышнего мое оправдание будет лучше принято, чем перед вашим судом! Зачем не повесил тебя, князь, когда ты... во время турецкой войны был обличен в похищении казенного имущества.

Это был достойный ответ храброго человека. Все его черты характера — и дурные, и положительные — проявились в дни следствия особенно ярко. Известно, что другие подсудимые дерзить судьям не решались. Они смертельно боялись расправы.

В январе 1742 года на Васильевском острове сколотили эшафот. Здесь в день казни присутствовало около шести тысяч солдат. К месту ожидаемой казни стекался народ. Остерман, поднятый палачами на плаху, потерял сознание. Миних вел себя иначе. Он здоровался с солдатами, просил посторониться тех, кто стоял у него на пути к месту казни. По мнению очевидцев, он держался так, будто сейчас получит чин генералиссимуса. Приговор ему звучал страшно: «Рубить четыре раза по членам, после чего — голову».