Так же по ночам по питерским улицам колесили закрытые кареты Тайной канцелярии, свозя в Петропавловку арестованных по домам «государственных злодеев». Так, сам Ушаков и его подручные освоили метод ареста и пыток прислуги для получения показаний на их высокопоставленных хозяев. Так, по оговору под пытками его слуги будет арестован кабинет-министр Волынский, князь Дмитрий Голицын и другие репрессированные канцелярией деятели российской элиты тех лет.
А вот пример борьбы с коррупцией. Из числа самих высокопоставленных сотрудников Тайной канцелярии в эти годы аннинских репрессий пострадал только лишь один человек. Это был глава ее московской конторы Каза-ринов, поставленный на эту должность еще при Петре I и восстановленный поначалу в ней Ушаковым. Он лишился должности и попал под следствие по причине откровенного злоупотребления служебным положением, выявленных фактов взяток ему со стороны подследственных и махинаций с конфискованным имуществом. Этот служака был изгнан из Тайной канцелярии.
Заметим, что историки Тайной канцелярии отмечали еще одну знаковую черту деятельности этой службы: ее полную неподконтрольность праву. Это как раз то, о чем писал Никколо Макиавелли, считая, что даже силовое подавление оппозиции государю должно быть облечено в формы написанного этим же государем закона. В период Анны Иоанновны (как, впрочем, и всегда) в Российской империи силового воздействия сыска на народ было предостаточно. И это в целом было в рамках закона. Правовая сторона деятельности Тайной канцелярии действительно ничем не была регламентирована.
Указ Анны Иоанновны о воссоздании сыска определял только цели существования этого органа, а действующее на тот момент уголовное «Уложение Алексея Михайловича» (1649 г.) только ограничивало круг государственных преступлений, которыми канцелярия должна была заниматься. Весь же внутренний процесс (по старой формуле: донос — арест — допрос — пытка — приговор) строился самой Тайной канцелярией по традициям (по праву прецедента) и по написанным самим генералом Ушаковым внутренним инструкциям-указаниям. В целом таково было реальное отношение к закону в Российской империи времен царицы Анны Иоанновны.
Была одна особенность новой канцелярии, которой мы не найдем ранее в черновых вариантах приказов и в первом петровском варианте тайной полиции.
Впервые эта система политического сыска применена в России для организации расправы с династическими соперниками правящего монарха. При этом, в отличие от уничтожения Петром Великим старорусской оппозиции и следствия о побеге за границу царевича Алексея, в архивах Тайной канцелярии историки находят не явные свидетельства вскрытия очевидных антиправительственных заговоров, а нередко созданные следствием очень сомнительные дела.
Если известный заговор царевича Алексея (сына Петра I) был взят под особый контроль высших лиц (но все же он был реальным заговором — имелась тайная группа не последних в государстве людей с планом смены режима), то в архивах Тайной канцелярии императрицы Анны остались уже явно сфабрикованные^ придуманные для нужд власти заговоры.
Достаточно вспомнить самое показательное из таких дел — расследование «измены» офицера Шубина, бывшего любовника дочери Петра Великого Елизаветы. Его арест и пытки в Тайной канцелярии позволили вырвать признание в несуществующем заговоре неких сил, собирающихся возвести на престол взамен Анны Иоанновны кого-то из других претендентов, а здесь в те годы особенно подозревали в этом прямую наследницу — дочь Петра Великого и будущую императрицу Елизавету Петровну.
После этих страшных признаний, полученных пытками на дыбе лично Ушаковым, подследственному сохранили жизнь, но выслали в вечную ссылку на Камчатку. Интересно, что никаких арестов по этому делу затем не последовало, что само по себе наводит на догадку: никакого настоящего политического заговора здесь не было. Шубина, как легкомысленного болтуна и друга цесаревны Елизаветы, просто изгнали со своих глаз, а его показания использовали, чтобы приструнить ближайшее окружение дочери Петра Великого. Это отмечал и исследовавший аннинскую эпоху историк Е.В. Анисимов: «Слежка за цесаревной и ее гостями, возможно, была связана с розыскным делом гвардейцев, обвиненных в заговоре в пользу Елизаветы. 22 декабря 1731 года Анна Иоанновна писала Б.Х. Миниху: «По отъезде вашем отсюда открылось здесь некоторое злоумышленное намерение у капитана от гвардии нашей князя Юрия Долгорукого с двумя единомышленными его такими же плутами, из которых один цесаревны Елизаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Барятинский, которые уже и сами в том винились».
И хотя «по розыску других к ним причастников никаких не явилось», тем не менее Анна приказала арестовать бывшего придворного и фаворита Елизаветы А.Я. Шубина.
«Роман» был прерван по распоряжению Анны Иоанновны, сославшей Шубина в Ревельский гарнизон, а потом приказавшей арестовать его по делу А. Барятинского. По-видимому, несчастный Шубин был арестован незаконно. Б.Х. Миних писал: «Присланные (с арестантом) письма я рассмотрел, и явились его деревенские партикулярные и полковые, а особых писем (то есть связанных с причиной ареста) никаких не имеется». Тем не менее в январе 1732 года Шубин был сослан в Сибирь «за всякие лести». Что имелось в виду под этим? Известно лишь, что бедный Шубин провел на каторге десять лет и, конечно, был освобожден волей новой императрицы, причем курьер, везший документ о прощении, с большим трудом нашел лишенного имени и фамилии арестанта».
Доказательств заговора в его бумагах не было также дальнейших арестов (вероятно, не собирались двадцатилетние офицеры Шубин с Барятинским вдвоем поднять гвардию против императрицы Анны), и еще невнятный приговор Шубину «за всякие лести», который историки последующей эпохи так и не смогли расшифровать.
После этих событий Ушаков приказал арестовать еще одного близкого друга пресловутой Елизаветы, Семена Нарышкина. Он происходил из семьи, близкой к императорскому роду. Родился в 1710 году в семье Кирилла Алексеевича Нарышкина и его жены Анастасии Яковлевны, урожденной княжны Мышецкой. Семен получил домашнее образование. Вскоре был пожалован в камер-юнкеры. Ходили слухи о его амурных отношениях с Елизаветой Петровной. «Отношения» были настолько прочными, что разошлись слухи о возможном браке или даже тайном венчании. Его посылают при Петре II служить за границу.
Он тайно бежал из страны и обосновался во Франции, где уже действительно попытался сколотить заговор из русских эмигрантов, нащупать контакты с недовольными в России и сотрудничать в своих начинаниях с иностранными разведками. Так «липовые» заговоры, плодя обозленных преследованиями стойких оппозиционеров, вызывали к жизни заговоры уже настоящие. А группа сторонников Елизаветы под началом Семена Нарышкина в Париже становится в нашей истории одной из первых групп политических оппозиционеров-эмигрантов. Раньше, еще даже и в эпоху правления Петра I, для такого феномена, как политическая русская эмиграция, не было ни идейной почвы, ни самой кадровой базы из достаточного числа русских эмигрантов за пределами России.
Пока же первыми эмигрантами, тревожащими их, стали обиженные дворяне и сановники, мечтающие о более подходящем для себя монархе на русском престоле, да еще убежденные раскольники-староверы, у них была своя политико-религиозная эмиграция. Нарышкин же, проживавший во Франции с чужим паспортом с фамилией Тенкин, закончив в эмиграции Сорбоннский университет и подружившись в Париже с самим Вольтером, одним из первых русских политэмигрантов вступил в откровенное сотрудничество с иностранной разведкой против единого врага — существующего в России режима императрицы Анны. Именно через этого эмигранта и его соратников сторонники цесаревны Елизаветы из России позднее установят связь с дворами Франции и Швеции в надежде на поддержку грядущего переворота в пользу Елизаветы Петровны в России. И пусть эти контакты не станут определяющими в свершившемся в 1741 году военном перевороте русской гвардии с призванием Елизаветы на трон, пусть этот переворот станет в большей мере внутрироссийским заговором, сам факт очень примечателен.