Он смотрел на девушку, и капитан, внезапно вспомнив о его присутствии, почти виновато произнес:

— Разрешите представить: господин Таченский — мисс Алида Шенли.

Молодой человек поклонился, Алида присела в реверансе. Капитан собирался что-то сказать, но к нему подошел стюард и протянул листок бумаги.

— Извините, мисс Шенли, — произнес он и спешно удалился.

— Вы русский, господин Таченский? — поинтересовалась Алида.

— Нет, слава Богу! — ответил тот. — Я британец, но родился в России.

— Я так и думала, — заметила Алида, пораженная горячностью его слов.

Поняв, что допустил грубость, молодой человек извинился:

— Простите меня, но я не смог бы поехать в Россию, если бы ваша страна любезно не позволила мне принять британское подданство после пятнадцати лет жизни в Англии.

— И теперь вы возвращаетесь на родину? — спросила Алида.

— Я хочу разыскать матушку, — резко ответил господин Таченский.

Посмотрев на него, Алида подумала, что этот человек немало выстрадал. Об этом говорили мрачноватый взгляд и резкие морщины на лице, слишком ранние для его возраста.

— Ваша матушка не могла уехать с вами? — осведомилась она. Молодой человек не ответил, и, помолчав немного, Алида быстро произнесла: — Извините мою назойливость, мне просто интересно все, связанное с Россией. Поймите, для меня увидеть страну, где вы родились, — увлекательное приключение.

— Тогда будем молиться, — ответил господин Таченский, — чтобы вы увидели только князей и дворцы, а не истинную Россию!

— Но я хочу увидеть именно настоящую Россию, — не замедлила ответить Алида. — Я хочу познакомиться с русскими людьми и побольше узнать об их жизни, их трудностях, испытаниях и несчастьях.

Господин Таченский невесело засмеялся:

— Что можете вы узнать о моей запуганной, невежественной родине, вы, молодая женщина, англичанка, воспитанная нянями, окруженная любовью, выросшая в свободной стране? — В его голосе было столько боли и горечи, что Алида отвернулась и стала смотреть на море. — Простите. Я не имею права навязывать свои чувства!

— Вы мне ничего не навязываете, — успокоила собеседника Алида. — Мне интересно беседовать с вами. — Она повернулась к нему и поймала его недоверчивый взгляд.

Немного помолчав, он сказал:

— Я верю в вашу искренность и хотел бы побеседовать с вами, если позволите.

Алида чуть заметно улыбнулась:

— Похоже, здесь нам никто не помешает!

Оглядевшись, господин Таченский убедился, что капитана в салоне нет. Они были одни среди обитых плюшем диванов, позолоченных кресел и мраморных столов.

— Может быть, присядем? — предложила Алида. Она опустилась на диван, и господин Таченский сел рядом с ней.

От девушки не ускользнула его крайняя худоба: пальцы, как клешни, впалые щеки. Она представила себе, как под черным костюмом выпирают его ребра.

Будто угадав ее мысли, он сказал:

— В течение многих лет мне приходилось работать изо всех сил. Я был вынужден работать даже больным, чтобы выжить. Наконец я накопил некоторую сумму — не так уж много, но для меня это целое состояние. Тогда я смог позволить себе это путешествие.

— Я рада за вас!

— Теперь я смогу увидеть матушку, — сказал он.

— Вы покинули Россию по своей воле? — спросила Алида.

Господин Таченский глубоко вздохнул:

— Мой отец был государственным преступником. Вы знаете, что это значит? — Алида покачала головой. — Во время царствования Николая I, отца нынешнего царя, двести пятьдесят государственных преступников были сосланы в Сибирь.

— Так много! — воскликнула Алида.

— Но это еще не все, — продолжал господин Таченский. — Многие из них, особенно поляки, были запороты до смерти. Русские пользуются кнутами, которые разрывают тело до костей!

Алида вскрикнула в ужасе:

— О нет!

— Моего отца, как я понимаю, убили именно так, — мрачно произнес молодой человек.

— Не могу поверить! — воскликнула Алида. — Я знала, что с крепостными в России обращаются очень сурово. Мне также рассказывали и о жестоких наказаниях в армии.

— Это правда! Мой брат служил в армии. От него я узнал что рукоприкладство и порка розгами за малейшую провинность были самым обычным явлением.

— Невероятно! — прошептала Алида.

— Даже в Кадетском корпусе, где учатся только дети аристократов, кадету за курение назначалась порка розгами перед строем.

— Неужели это правда? — не поверила Алида.

— Да, правда. Брат рассказывал, что врач обычно присутствовал при порке и приказывал прекратить наказание только тогда, когда считал, что у мальчика вот-вот остановится сердце!

— Но я думала, что хоть дворянам в России живется свободно!

— Конечно, над ними не издеваются, как над простым народом. Брат видел, как судили обычных солдат. — Помолчав, он медленно произнес: — Приговор был таков: тысячу человек ставили в две шеренги лицом друг другу и каждому давали розгу толщиной в палец.

— Пожалуйста, замолчите! — умоляла Алида.

— Приговоренного, — безжалостно продолжал господин Таченский, — прогоняли сквозь строй три, четыре, пять, а то и семь раз, и каждый солдат наносил ему удар розгой. — Он с горечью закончил: — Если человек погибал под розгами, экзекуция продолжалась над его телом.

Алида заткнула уши.

— Я не могу… больше этого слышать, — запинаясь, произнесла она.

— Вы хотели узнать Россию, — отрезал господин Таченский. — Вот я вам и рассказываю. Англичанам нас не понять. Вы отзывчивы и способны сострадать, но в вашей стране больная собака видит больше сочувствия, чем умирающие от голода дети в России. — Немного помолчав, он добавил: — Помню, в детстве я слышал, как в селе Борисове засекли до смерти сорок четыре крепостных, столько же ослепили и тринадцать человек изувечили. — Посмотрев на бледное лицо Алиды, он продолжал: — За пять лет до моего отъезда из России, в 1844 году, еврейских детей старше шести лет отняли от родителей и определили на воинскую службу в самых дальних уголках страны.

— Но зачем? — не поняла Алида.

— От них требовали принять христианство. Тех, кто отказывался, нещадно истязали.

— Но это же зверство!

— Тысячам девушек — иудейкам и католичкам — приходилось еще хуже. Их заставляли удовлетворять похотливые желания солдат.

Алида слабо вскрикнула:

— Но не может… не будет же народ терпеть такую жестокость? Я слышала, кое-где крепостные поднимали бунты.

— С пустыми руками против пушек? — усмехнулся молодой человек. — Вы хоть понимаете, что из шестидесяти миллионов жителей России пятьдесят миллионов — крестьяне? Из них почти сорок миллионов — крепостные.

— То есть фактически рабы?

— Они полностью принадлежат своим хозяевам. Крепостного можно купить, продать или подарить на Рождество!

— Это же бесчеловечно!

— Конечно бесчеловечно! Но кого волнует, что происходит в России? Да и как в Европе могли знать о нашей жизни, если Николай I сам контролировал газеты, отказывался строить железные дороги и вообще препятствовал всякому прогрессу?

— Но новый царь, конечно, не таков?

— Так мне говорили, но я не поверю, пока не увижу это собственными глазами! И все же если моя матушка жива, я постараюсь взять ее с собой в Англию.

— Я буду молиться, чтобы вы нашли ее!

— Скорее всего ей пришлось жестоко голодать. Немногие отваживаются помогать семьям государственных преступников, навлекших на себя гнев царя.

— Но вам все-таки удалось убежать!

— Я нелегально покинул Россию с помощью друзей моего отца, которым посчастливилось избежать ареста. Моя мать была очень больна и не могла бежать со мной. Меня привезли в Англию, где я с тех пор и живу. Но я считал дни, часы и даже минуты до тех пор, пока смогу вернуться и отомстить за отца!

Его голос звучал довольно зловеще, и Алида незамедлительно спросила:

— Вы анархист?

— Именно так по-английски называется человек, который стремится создать общество без всякого правительства. Да, если хотите, я анархист. Но я скорее считаю себя человеком, восстающим против несправедливости, жестокости и садизма.