Процессия достигла площади перед дворцом. Это была просторная площадь, по ее сторонам расположились правительственные здания, министерства и штаб армии. Посреди площади стоял освященный веками дворец, его внушительный вид слепил глаза. По великолепию дворец не уступал своему собрату в Мемфисе. Гвардейцы расположились на его стенах и стояли в два ряда у главных ворот. Когда шествие во главе с посланником оказалось на уровне ворот, оркестр заиграл приветственный гимн. Пока процессия пересекала дворцовую площадь, Хаян подумал про себя: «Неужели Секененра примет меня с белой короной на голове? Он живет подобно царям, соблюдает их церемониал и правит соответствующим образом. Появится ли он передо мной с короной Юга на голове? Осмелится ли он сделать то, на что не решались его предки и отец?» Посланник вышел из колесницы у входа в длинную колоннаду и обнаружил, что его встречают распорядитель дворца, начальник царской гвардии и высшие офицеры. Все отдали честь и впереди него направились в царский зал приемов. Вестибюль, ведущий к двери зала, с обеих сторон украшали сфинксы. По углам стояли офицеры-великаны, отобранные из самых крепких жителей Хабу. Все поклонились посланнику и расступились, давая ему дорогу. Гофмейстер Гур вошел в зал впереди него. У порога Хаян заметил, что на некотором удалении от входа возвышается трон, царский трон, на котором восседал человек с короной Юга на голове, скипетром и посохом в руке. И справа и слева от трона расположились по два человека. Гур, за которым следовал посланник, приблизился к трону, почтительно поклонился своему повелителю и по обыкновению спокойно произнес:

— Мой повелитель, представляю вашему величеству верховного гофмейстера Хаяна, посланника царя Апофиса.

После этих слов посланник поклонился в знак приветствия, царь тоже ответил поклоном и жестом пригласил его расположиться в кресле, стоявшем перед троном. Гур встал справа от трона. Желая представить придворных послу, царь указал посохом на человека, который находился ближе к нему справа и сказал:

— Это Усер-Амон, главный министр. — Затем он указал на следующего придворного и произнес:

— Нофер-Амон, верховный жрец Амона. — Царь повернулся налево, указал на человека, находившегося рядом с ним, и сказал:

— Каф, командир флота. — Затем он представил следующего придворного: Пепи, командир армии.

Когда представление закончилось, царь обратил взор на посланника и заговорил голосом человека, наделенного непринужденным благородством и занимающего высокое положение:

— Вы явились сюда и желанны не менее чем тот, кто облек вас своим доверием.

— Да хранит вас Бог, уважаемый правитель, — ответил Хаян. — Я действительно рад тому, что меня избрали посланником в вашу прекрасную страну со славной историей.

Царь расслышал слова «уважаемый правитель» и понял их смысл, но его лицо не выдало внутреннего волнения. В то же мгновение Хаян устремил взгляд своих выпуклых проницательных глаз на египетского правителя и убедился, что тот производит впечатление — высокий рост, овальное красивое очень смуглое лицо, заметно выступают передние верхние зубы. На вид он дал ему лет сорок с лишним. Царь подумал, что посланник Апофиса явился с Севера, следуя давно укоренившемуся обычаю — истребовать камни и зерно. Цари пастухов считали это данью, а цари Фив — взяткой, при помощи которой можно избавить себя от посягательств захватчиков.

Царь ответил спокойно и с достоинством:

— Я с удовольствием выслушаю вас, посланник могущественного Апофиса.

Посланник заерзал на кресле, точно собирался вскочить и учинить драку. Резким голосом он сказал:

— Уже двести лет посланники Севера посещают Юг и каждый раз возвращаются довольными.

— Надеюсь, этот прекрасный обычай сохранится, — ответил царь.

Хаян продолжил:

— Правитель, фараон поручил мне передать вам три просьбы. Первая касается моего повелителя фараона, вторая — его бога Сета, третья — дружественных отношений между Севером и Югом.

Сейчас царь полностью сосредоточил свое внимание на посланнике, и на его лице появились признаки тревоги. Посланник продолжал:

— В последнее время царь, мой повелитель, жалуется на страшные боли, лишающие его покоя ночью, и на ужасный шум, режущий его благородный слух. Царь стал жертвой бессонницы и недомогания. Отчаявшись, мой повелитель пригласил врачей и поведал тем о своих ночных мучениях. Врачи тщательно осмотрели его и ничего не обнаружили. Они все высказали мнение, что царь в отличном здравии. Совсем отчаявшись, мой повелитель обратился к прорицателю храма Сета, и этот мудрец тут же догадался о природе его недомогания. Прорицатель сказал: «Источником всех ваших страданий является рев обитающих на Юге гиппопотамов, который проникает в самое сердце повелителя». Прорицатель заверил, что нет иного пути к исцелению, как истребить этих животных.

Посол знал, что гиппопотамы, водящиеся в озере Фив, священны, и тайком взглянул на правителя, чтобы оценить, какое впечатление произвели на того эти слова. Однако его лицо хранило каменное выражение, хотя и немного покраснело. Хаян ждал, что скажет правитель, но тот не проронил ни слова и, казалось, слушал и ждал, что последует дальше. Поэтому Хаян продолжил:

— Пока мой повелитель болел, к нему во сне явился наш бог Сет во всем своем ослепительном великолепии и упрекнул его такими словами: «Разве справедливо, что на всем Юге нет ни единого храма, где упоминалось бы мое имя?» И мой повелитель дал клятву, что попросит своего друга, правителя Юга, возвести Сету храм в Фивах рядом с храмом Амона.

Посол умолк, но Секененра тоже молчал, хотя сейчас у него был вид человека, которого застали врасплох и удивили чем-то таким, что ему раньше никогда в голову не приходило. Однако Хаяна не беспокоило мрачное расположение духа царя. Возможно, посланником двигало желание вывести его из равновесия. Гофмейстер Гур, догадываясь об опасном характере подобных требований, наклонился к уху повелителя и прошептал:

— Будет лучше, если мой повелитель сейчас не станет обсуждать эти вопросы с посланником.

Царь согласно кивнул, хорошо понимая, к чему клонит гофмейстер. Хаяну показалось, будто гофмейстер передал своему повелителю слова, только что сказанные им. Поэтому он выдержал небольшую паузу. Но царь лишь спросил:

— Вы имеете еще что-нибудь сообщить мне?

Хаян ответил:

— Уважаемый правитель, до сведения моего повелителя дошло, что вы носите белую корону Египта. Он удивлен и находит, что это идет вразрез с нашими хорошими отношениями и узами традиционной дружбы, которые связывают семью фараона и ваше славное семейство.

Удивленный Секененра воскликнул:

— Но белая корона ведь является головным убором правителей Юга!

Посланник ответил уверенно и требовательно:

— Наоборот, ее носили цари, и именно по данной причине вашему славному отцу и в голову не приходило надевать корону, ибо он знал, что в этой долине есть всего один царь, который имеет право на это. Я надеюсь, уважаемый правитель, что вы учтете искреннее желание моего повелителя укреплять добрые отношения между династиями Фив и Мемфиса.

Хаян умолк, и снова воцарилась тишина. Секененра предался грустным размышлениям, резкие требования царя пастухов тяжелым камнем легли на его сердце. Они посягали на истоки веры в его сердце и гордости в его душе. Эти чувства нашли отражение в бледных каменных лицах придворных, окружавших его. Внимая совету Гура, царь не стал отвечать, а лишь сказал голосом, который звучал спокойно, вопреки всему, что он услышал:

— Посланник, ваши требования носят деликатный характер, затрагивают нашу веру и традиции. Поскольку дело обстоит так, думаю, будет лучше, если я сообщу вам о своем мнении завтра.

— Лучшее мнение то, которое достигнуто в результате обсуждения, — ответил Хаян.

Секененра повернулся к гофмейстеру Гуру и сказал:

— Проводите посланника в крыло, которое отведено для него.

Посланник поднялся всем своим коротким тучным телом, поклонился и удалился самодовольной и высокомерной походкой.