Не считая уместным в мемуарах рассказывать о послевоенной жизни и деятельности флотов, все же хочу коснуться некоторых сугубо личных моментов этого периода.
Как всеми признано, мемуары субъективны и автор обязан лишь придерживаться фактов, а не заниматься вымыслами. Иное дело — размышления автора — они могут не совпадать с точкой зрения других, и тот, кто не согласен с ними, может придерживаться своих взглядов как на характеристики людей, так и на события. Я излагаю здесь личную точку зрения на тех людей, с которыми приходилось встречаться, и описание пережитого мною, вероятно, будет субъективным.
Когда задумываюсь над былым и составляю мнение о некоторых людях, невольно возникает мысль: а стоит ли писать что-то нелицеприятное? Но одновременно гвоздем в голове сидит другая мысль: если кто-то мог отнестись ко мне грубо, несправедливо, попросту клеветнически, то почему я должен это скрывать и восхвалять их, представляя черное белым? Я решил написать правду и высказать свое мнение, которое, возможно, не будет правильно понято некоторыми, но я пишу то, в чем убежден, и только правду. Так или иначе, эти воспоминания — на сугубо личные мотивы, и поэтому позволительно писать именно то, что я думаю и что могу подтвердить фактами и документами.
Почему я решил вспомнить о своих переживаниях и крутых поворотах в службе?
Несколько месяцев тому назад[3] мне позвонила сотрудница горвоенкомата В.М. Волкова и известила, что у них лежит орден, которым я был удостоен монголами. «Кем»? — удивился я. «Монголами», — невозмутимо повторила она. Уже давно неизбалованный какими-либо награждениями, я был удивлен, но, узнав, что это делалось по очень большому списку, нашел этому объяснение. Однако дело не в этом.
Адрес дома, который она назвала и куда я должен был явиться, мне что-то напомнил, хотя я еще неясно представлял, какие события связаны с ним, — улица 25 Октября, № 23.[4] «Почему мне знакома эта улица и номер дома?» — подумал я, но вскоре забыл и об ордене, и об адресе. Однако в мае 1973 года мне поступила бумага за подписью генерал-майора Морозова, который просил «изыскать время и зайти для вручения награды». И я в первый же свободный день поехал туда, снова раздумывая, почему все-таки мне знаком этот адрес.
Но вот я нашел тот самый дом и понял свое первоначальное смутное беспокойство. Когда я вошел в помещение, то на меня нахлынули грустные воспоминания. Оказывается, именно в этом доме в 1948 году я, как бывший нарком ВМФ, был судим Военной коллегией Верховного суда. По тем временам я мог ожидать самого строгого приговора Невольно черной нитью потянулись и другие воспоминания из области наказаний — о моих товарищах тех лет Л.М. Галлере[5], В.А. Алафузове[6], и Г.А. Степанове[7] (они ушли уже «в лучший мир»), об этом доме, откуда они были увезены в тюрьму, что, конечно, не способствовало укреплению их здоровья.
Вот тогда мне и захотелось кое-что переложить на бумагу и как бы разрядиться. В том помещении, по комнатам которого мне пришлось пройти в июне 1973 года, четверть века назад четыре адмирала, отдавшие все свои силы в годы Великой Отечественной войны борьбе с врагом, — Л.М. Галлер, В.А. Алафузов, Г.А. Степанов — и один адмирал флота (бывший нарком ВМФ) Н.Г. Кузнецов были судимы и понесли наказание, хотя обвинение явно не имело под собой оснований. Закон и правда молчали. Этого могло и не быть, если бы люди, которым поручили разобраться, одновременно сделав намек на примерную степень наказания, имели мужество объективно считаться с фактами и «свое суждение иметь»[8].
Проходя по этим помещениям, я вспоминал, как ровно в 9 часов утра мы вошли в этот дом еще надеясь, что все обойдется (казалось уж слишком нелепым и нелогичным судить только для того, как я потом узнал, «чтобы другим неповадно было иметь дело с союзниками»). Когда пишутся эти строки (июль 1973 г.), этот суд выглядит еще более странным. Однако тогда мы с каждым часом убеждались, что председательствующий Ульрих мало интересуется сутью вопроса, что он уже получил указание и ему осталось подогнать процедуру под нужные статьи закона или, вернее, беззакония.
К сожалению, мне довелось пережить не только этот печальный эпизод, и поэтому рассказ оказался довольно длинный, но из «песни» нельзя выкинуть самое памятное для меня…
Жизнь плавная, как тихая река, всегда представлялась мне скучной, такая жизнь не соблазняла меня, когда я выбирал жизненный путь. Возможно, поэтому я принял решение поступить в Военно-морское училище. Однако, признаться, тогда я не думал, что доведется переживать очень крутые повороты, на которых легко не только поломать руки или ноги, но и свернуть себе шею.
Я никогда не страдал большим честолюбием и не стремился забираться на вершины служебной лестницы, но, признаться, мечтал стать командиром корабля — большого или малого — и, стоя на мостике, управлять им. Примером для меня являлись такие командиры, как К.Н. Самойлов, который командовал линкором, или Л.А. Поленов, которому довелось на крейсере «Аврора» служить мичманом в дни штурма Зимнего дворца и командовать этим же кораблем, когда мы в 20-х годах, будучи курсантами, ходили на нем в заграничные плавания.
Но судьбе было угодно в силу ряда причин то «поднимать меня высоко, то кидать вниз» и принуждать начинать службу сначала. Доказательством этого является буквально уникальное изменение в моих званиях. За все годы службы я был дважды контр-адмиралом, трижды — вице-адмиралом, носил четыре звезды на погонах адмирала флота и дважды имел высшее воинское звание на флоте — Адмирала Советского Союза[9].
До командирского мостика я проходил службу нормально: вахтенный командир, помощник командира, старший помощник командира крейсера и уже после окончания Военно-морской академии был назначен командовать крейсером «Червона Украина». Три года я буквально наслаждался хотя и тяжелой, но такой приятной обязанностью управлять крупным кораблем[10]. Что может быть лучше, когда чувствуешь, как крейсер, оснащенный четырьмя мощными турбинами, движется по твоей воле в нужном направлении. А когда был приобретен немалый опыт, то и совсем хорошо служилось на корабле, который я за пять лет службы на нем крепко полюбил. В 1936 году о моем перемещении задумалось начальство, а я опасался пуще всего береговой службы в штабе, куда меня собирались перевести.
В книге «На далеком меридиане» я рассказываю, как в один из спокойных дней мирной боевой учебы я получил приказ выехать в Москву неведомо зачем, а оттуда, уже не вернувшись на свой корабль, вылетел в Париж и Мадрид…
За год пребывания в Испании я невольно сроднился с испанскими моряками, участвовал в боевых походах и до конца гражданской войны не мечтал о перемене места службы. Но вот совершился новый и довольно крутой поворот. Вызов в Москву «для доклада», кратковременный отпуск в Сочи и назначение на Дальний Восток. И снова, не сдавая дел своему заместителю, я спешно выехал во Владивосток. Резкий подъем, как у водолаза, всегда опасный и связанный с большой нагрузкой, совершился не по моей воле. Мне ничего не оставалось, как выполнять приказ. Всего несколько месяцев пробыл я в должности замкомфлота, и состоялось назначение на должность командующего огромным Тихоокеанским флотом. А тут еще известные хасанские события в 1938 году[11] и напряженное положение на границе с Японией.
3
Данный эпизод относится к 1973 г.
4
Улице 25 Октября ныне возвращено прежнее название — Никольская.
5
Галлер Лев Михайлович (1883—1950) — адмирал, в 1937 г. — заместитель начальника Морских сил НКО СССР, в 1938—1940 гг. — заместитель наркома ВМФ по кораблестроению, в 1947—1948 гг. — начальник Военно-морской академии. В 1948 г. репрессирован, в 1950 г. умер в тюрьме.
6
Алафузов Владимир Антонович (1901—1966) — адмирал, в 1937—1938 гг. воевал в Испании, с 1938 г. — заместитель начальника Главного морского штаба, с 1943 г. — начальник штаба Тихоокеанского флота, затем начальник Главного морского штаба. В 1945— 1948 тт. — начальник, а в 1953—1958 гг. — заместитель начальника Военно-морской академии.
7
Степанов Георгий Андреевич (1890—1957) — вице-адмирал, с 1939 г. — начальник Военно-морской академии, в годы Великой Отечественной войны командовал Беломорской военной флотилией, с 1943 г. исполнял обязанности начальника Главного морского штаба, с 1944 г. — начальник управления военно-морских учебных заведений. В 1948 г. репрессирован.
8
В начале ноября 1947 г. адмиралам Н. Г. Кузнецову, Л. М. Галлеру, В. А. Алафузову и Г. А Степанову было предъявлено обвинение в незаконной передаче союзникам во время войны секретной документации на парашютную торпеду. Основанием для подобного обвинения явилось письмо офицера минно-торпедного управления ВМФ капитана 1-го ранга В. И. Алферова.
11 декабря 1947 г. вопрос рассматривался на совещании у Н. А Булганина, занимавшего тогда посты заместителя Председателя Совета Министров СССР и министра Вооруженных Сил СССР. На следующий день И. В. Сталин подписал постановление Совета Министров СССР о предании бывших руководителей Наркомата ВМФ «суду чести». Санкционированное свыше судилище состоялось 12—15 января 1948 г. в клубе Главного морского штаба. Обвиняемые адмиралы выслушали множество незаслуженных упреков, однако вина их так и не была доказана. 16 января И. В. Сталин подписал постановление Совета Министров СССР, утвердившее решение суда. Дело (уже как уголовное) было передано в Военную коллегию Верховного суда СССР. Расследование поручалось главному военному прокурору Вооруженных Сил СССР, слушание дела намечалось провести в закрытом судебном заседании Военной коллегии без участия защиты. 2—3 февраля Военная коллегия рассмотрела «дело» четырех адмиралов и вынесла приговор: В. А. Алафузов и Г. А. Степанов присуждались к 10 годам лишения свободы, Л. М. Галлер — к 4. Н. Г. Кузнецов был признан виновным, но, учитывая большие заслуги адмирала, решено было не применять уголовного наказания, а ходатайствовать перед Советом Министров СССР о снижении его в воинском звании до контр-адмирала.
9
В личном архиве Н. Г. Кузнецова имеется следующая запись: «1944 году Сталин неожиданно для меня поставил вопрос в Ставке ВГК о присвоении мне очередного звания. У нас к этому времени не было звания выше адмирала, а значит, не было предусмотрено и соответствующих погон. Я доложил, что в других флотах существует звание адмирала флота. «Чему это будет равно в наших Вооруженных Силах?» — спросил Сталин. Я ответил, что если выдерживать ту же последовательность, что и в армии, то адмиралу флота следует присвоить погоны с четырьмя звездочками, но это тогда не будет самым высшим званием, какое имеют сухопутные военачальники, то есть звание маршала.
Тогда же было решено учредить пока звание адмирала флота с четырьмя звездочками на погонах, не указывая, кому это звание присваивается в сухопутных силах. Итак, я получил очередное звание адмирала флота с необычными для флота погонами. Носил я их сравнительно недолго. В мае 1944 года было решено заменить эти погоны на маршальские, с одной большой звездой. А когда обсуждался уставной вопрос и в табели о рангах нужно было решить, кому же равен по своим правам адмирал флота, то черным по белому было записано: «Маршалу Советского Союза».
К сожалению, на этом я не могу поставить точку. Позднее (в 1948 г.) я был лишен этого звания и по второму разу надел погоны контрадмирала. Получил очередное повышение, будучи командующим Тихоокеанским флотом (по второму разу) в 1950 году, а после смерти Сталина восстановлен в прежнем звании Адмирала Флота Советского Союза (в 1953 г.).
Уже после войны встал вопрос: следует ли адмиралу флота иметь и носить маршальскую звезду? Помнится, маршал Жуков предложил изменить тогда и название на «Адмирал Флота Советского Союза». Правительство решило внести такую поправку в высшее звание ВМФ, и я вместе с группой маршалов из рук Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова получил маршальскую звезду. Однако фортуна еще раз отвернулась от меня, и я был понижен в звании до вице-адмирала. Думаю, это уникальный и единственный случай в истории всех флотов. Там же, где я получил маршальскую звезду, я вернул ее, сохранив за собой звание вице-адмирала...»
10
Прекрасной иллюстрацией к сказанному являются воспоминания А. Н. Петрова: «После полугодового отсутствия я появился на крейсере «Красный Кавказ». Увидел нового старпома Н. Г. Кузнецова и просто поразился происшедшими переменами. Разработан абсолютно точный распорядок дня, чего не было прежде. С точностью до минуты соблюдается корабельное расписание. Команда в безупречно чистом рабочем платье. Все, что каждому положено, делается в срок — увольнение, обед, баня. А тенты в жару на рейде? Раньше их с трудом успевали поставить за два-три часа — теперь вслед за командой «отдать якорь» шла команда «поставить тент». И за 15—18 минут все палубы были под тентами.
Новый старпом был ближе команде, чем его предшественники, сам хлебнул матросской жизни. Не было у него фанаберии, как еще кое-где тащилось от старого флота.
Впервые я видел, как новый старпом заставил всех командиров боевых частей, да и нас, флагманских специалистов, разработать методику боевой подготовки. Раньше никакой методики не было. Старослужащие обучали молодых, как и что нужно делать. Но это пригодно для одиночек. А действия подразделения? А взаимодействие? А ученья по боевым частям, по кораблю в целом?
Все, по сути, началось с крейсера «Красный Кавказ». В полной мере эту работу Кузнецов развернул, когда стал командиром крейсера «Червона Украина». Все потом вылилось в «Курс боевой подготовки в масштабе флота. Мы тогда только рожали БУМС — временный Боевой Устав Морских Сил. Это академия работала. А «Курс на корабле» — его инициатива и заслуга. Он, помнится, вроде бы и не работал. Стоим на рейде, выглянешь — старпом на юте, а всюду все вертится. И это было чудом». (Личный архив Н. Г. Кузнецова. — Воспоминания. Автограф.)
11
Бои у озера Хасан шли с 29 июля по 11 августа 1938 г. Советские войска разгромили и отбросили вторгшиеся на территорию СССР японские войска.