В эти годы Лавкрафт начал усердно читать издания этого столетия, которые в доме были спрятаны в комнатке без окон на третьем этаже. Он вспоминал: «И что же я делал? Что же, скажите на милость, как не ходил со свечами и керосиновой лампой в этот загадочный и темный, как ночь, надземный склеп — покидая солнечные комнаты девятнадцатого века внизу и прокладывая через десятилетия путь в конец семнадцатого, восемнадцатый и начало девятнадцатого посредством бесчисленных рассыпающихся, с длинными f, томов всех размеров и типов…»[19] Лавкрафт перечитал почти весь сохранившийся в его семье запас книг этого времени.

Позднее он писал: «Думаю, что я, вероятно, единственный из ныне живущих, для кого старинный язык восемнадцатого столетия является действительно родным для прозы и поэзии… естественно принятой нормой и основным языком реальности, к которой я инстинктивно возвращаюсь вопреки всем объективно усвоенным уловкам… Я действительно чувствовал бы себя более уютно в мундире с серебряными пуговицами, бархатных коротких штанах в обтяжку, треуголке, башмаках с пряжками, парике “рамийи”, шейном платке “штенкерк” и во всем остальном, что входит в это одеяние, от шпаги до табакерки, нежели в простом современном наряде, который лишь здравый смысл заставляет меня носить в эту прозаическую эпоху. У меня всегда было подсознательное чувство, что все после восемнадцатого века нереально или иллюзорно — вроде абсурдного кошмара или карикатуры»[20].

Пристрастие к XVIII в. у Лавкрафта сочеталось с увлечением Античностью. Еще в четыре года он был поражен гигантским виадуком с громадными арками в Кантоне (городке между Провиденсом и Бостоном). Мать сообщила Лавкрафту, что римляне тысячи лет назад строили такие же акведуки, и это вызвало у него невероятное восхищение мощью Древнего Рима. В возрасте пяти или шести лет он прочитал «Книгу чудес» Н. Готторна, а затем и другие произведения про Древнюю Грецию и Рим, в том числе и те, что входили в детскую хрестоматию.

Его дед также подогревал пробуждающийся интерес к Античности. Он бывал в Европе, в том числе и в Риме, и привез из Италии много редкостей, которые внук очень любил рассматривать. Лавкрафт хорошо запомнил, что Уиппл Филлипс всегда носил на манжетах пару редких запонок вместо пуговиц. На одной из этих запонок был изображен Колизей, на другой — Форум.

В первых детских литературных опытах Лавкрафт начал воспевать богов и героев Античности. К семи годам он прочел всю «Одиссею» в переводе Поупа и попытался написать подражание ей. На свет появилась более чем восьмисотстрочный текст, сделанный, правда, не в стиле Поупа, а, скорее, Кольриджа, столь любимого маленьким Лавкрафтом. Писатель позднее утверждал, что стихотворение было написано в 1897 г. Чуть позже Говард создал похожие переложения «Илиады» и «Энеиды», а также пересказы греческой и египетской мифологии.

Лавкрафт позднее вспоминал: «В возрасте примерно семи или восьми лет я был истинным язычником, столь опьяненным красотой Греции, что приобрел почти искреннюю веру в старых богов и природных духов. Я в буквальном смысле воздвиг алтари Пану, Аполлону и Афине и высматривал дриад и сатиров в сумеречных лесах и полях. Раз я твердо поверил, что узрел неких лесных созданий, танцевавших под осенним дубом, — что-то вроде “религиозного опыта”, в некотором смысле такого же истинного, что и субъективный экстаз христианина»[21].

Судя по всему, в эти же годы Лавкрафт начал скептически относиться к христианству. Он утверждал, что, едва начав ходить в воскресную школу при Первой баптистской церкви, сразу же вступил в конфликт с преподавателями. Он так вспоминал о своем детском антихристианстве: «Нелепость мифов, в которые меня, призывали поверить, и мрачная унылость всей веры в сравнении с восточным великолепием магометанства определенно сделали меня скептиком и послужили причиной того, что я стал задавать такие опасные вопросы, что мне позволили прекратить посещения. Ни один ответ по-матерински добросердечной наставницы на все те сомнения, которые я честно и доходчиво выражал, не показался мне убедительным, и я быстро стал меченой “особой” из-за своего дотошного иконоборчества»[22]. Но, скорее всего, Лавкрафт преувеличил степень своего детского антиклерикализма. В другом письме он сам утверждает, что конфликт разразился, когда ему было уже двенадцать лет, и последняя версия выглядит правдоподобнее.

Впрочем, проблемы на уроках в воскресной школе могло вызвать и его раннее увлечение Античностью. Так, маленький Говард, узнав о гонениях на христиан, стал сочувствовать вовсе не гонимым, а римским властям. Тогда же он придумал себе вымышленное имя «Луций Валерий Мессала» и воображал, как пытает христианских мучеников на арене цирка.

С 1896 г. Говард увлекся театром. Первой увиденной им сценической постановкой стала пьеса Денемена Томпсона «Восход солнца в райском переулке». Вскоре Лавкрафт познакомился и с первой в его жизни драмой Шекспира, которой оказался «Цимбелин». В итоге малыш Говард устроил собственный маленький кукольный театр, где целыми неделями разыгрывал сцены из шекспировской пьесы.

Увлечение драматическим искусством сохранялось у Лавкрафта надолго, не меньше чем на пятнадцать — двадцать лет. С не меньшим энтузиазмом он позже воспринял и кинематограф.

В то же время в возрасте восьми лет Лавкрафт столкнулся с тем, что, пожалуй, в наибольшей степени повлияло на его становление как писателя. Он прочитал Эдгара Аллана По. Лавкрафт с иронией и одновременно каким-то трогательным сентиментальным чувством писал об этом позже: «Это была моя гибель, ибо в возрасте восьми лет голубой небосвод аргонавтов и Сицилии для меня затмился миазматическими испарениями могил!»[23]

На долгие годы он остался заворожен творчеством По. Свидетельствуют об этом и самые ранние его рассказы. Даже в детских пробах пера фантаста проявляется это воздействие, впрочем, сочетающееся с влиянием популярной и массовой американской беллетристики конца XIX в. (Подобную литературу и позднее Лавкрафт читал много и бессистемно.) Однако удивительно то, что с книгами других заметных мастеров «литературы ужаса», помимо По, он ознакомился существенно позже. Так, например, о произведениях Амброза Бирса он узнал только в 1919 г., а еще позднее столкнулся с творчеством Роберта Чэмберса.

И все же влияние По на ранние тексты будущего фантаста оказалось определяющим. Первый из рассказов Лавкрафта, который он назвал «Благородный соглядатай», был написан в 1897 г. Сюжет рассказа уже почти «лавкрафтианский». В тексте описывается, как маленький мальчик подслушал в пещере, как некие подземные существа на тайном собрании обсуждали свои таинственные дела. «Дом с призраками» соответствует своему названию и является рассказом о сверхъестественном.

Другие произведения того же времени («Маленькая стеклянная бутылка», «Тайная пещера, или Приключение Джона Ли», «Тайна кладбища, или Месть мертвеца», «Таинственный корабль») лишены всякой примеси мистики или сверхъестественного и были написаны под влиянием обычной приключенческой литературы, которую читал маленький Лавкрафт. Ни один из ранних рассказов будущего фантаста, за исключением «Таинственного корабля», где четко обозначен 1902 г., даты не имеет. Написаны же они, скорее всего, в промежутке между 1898 и 1902 гг.

«Маленькая стеклянная бутылка», названная ее автором «попыткой написать юмористическое произведение», рассказывает о корабле, которым командует капитан Уильям Джонс. Матросы с этого корабля натыкаются в море на бутылку с запиской внутри. Автор записки, некий Джон Джонс, обещает, что в месте, которое помечено на карте, зарыто сокровище. (В рукописи Лавкрафта в качестве иллюстрации к этому моменту повествования прилагалась грубая карта Индийского океана.) Сама записка датирована 1 января 1864 г. Капитан Джонс отправляется искать клад и в указанном месте находит новое послание от Джона Джонса, где утверждается, что он просто пошутил. Джонс замечает, что пусть его выходка послужит уроком наивным искателям кладов. Тем не менее издержки капитана оплачиваются зарытой рядом с запиской железной коробкой, где находится двадцать пять долларов. Капитан Джонс в заключение рассказа произносит следующую фразу: «Я бы этому гаду башку снес!»