В служебных кругах, в которых вращался Мерецков, культивировался именно такой тип работника, и он стремился ему соответствовать. Если раньше при знакомстве он называл просто имя либо фамилию, то теперь представлялся Кириллом Афанасьевичем. Поначалу давило стеснение, было не по себе — надо же, как подаешь свою персону! — но постепенно привык.

Так что теперь он был уже не Кирилл, а Кирилл Афанасьевич.

В 1930-е годы Украинский, Белорусский и Ленинградский военные округа называли советскими форпостами перед Европой, угрожавшей СССР.

В один из этих форпостов — центральный (БВО) — в апреле 1932 года Мерецков получил назначение на должность начальника штаба.

С Московским округом БВО не шел ни в какое сравнение. Он был неизмеримо крупнее по территории, которая равнялась 290 тысячам квадратных километров. Округ охватывал Белорусскую ССР и Западную область. Западная область включала в себя Великолукскую, Смоленскую, Брянскую области, части Калининской и Калужской областей. На занимаемой округом площади проживало 12 миллионов человек. Дислоцировавшаяся здесь группировка войск была весьма значительной, ее составляли полнокровные стрелковые, кавалерийские, танковые и авиационные соединения.

Как потом отметит Мерецков, войска возглавляли опытные командиры. Многие были известными участниками Гражданской войны. Во главе корпусов стояли расчетливые и в то же время решительные командиры С.Е. Грибов, Е. И. Ковтюх, А.Д. Локтионов, С.К. Тимошенко. Дивизиями командовали волевой начальник и лихой кавалерист Г.К. Жуков, бывший комиссар корпуса на Восточном фронте И.С. Конев, талантливый генштабист В.Д. Соколовский (впоследствии Маршалы Советского Союза) и другие способные военачальники.

Из начальников штабов корпусов выделялись В.Я. Колпакчи, А.А. Новиков. В штабе одного из корпусов служил перспективный красный офицер И. X. Баграмян. Все они выросли в больших военачальников: Колпакчи — генерал армии, Новиков — главный маршал авиации, Баграмян — Маршал Советского Союза.

Руководящее ядро округа тоже состояло из толковых, хорошо знающих свое дело командиров, уже получивших в стране широкую популярность. Заместителем командующего был А.Я. Лапин, членом Военного совета — Л.М. Аронштам, а затем П.А. Смирнов, начальником артиллерии — Д.Д. Муев, начальником бронетанковых войск — С.С. Шаумян, начальником отдела боевой подготовки — Н.А. Шумович. Заместителями начальника штаба округа служили Ф.М. Чернов и И.Г. Клочко, люди образованные, обладавшие незаурядными организаторскими способностями.

Мерецков обратил особое внимание на состав оперативного отдела штаба округа. Начальником отдела работал М.В. Захаров, а в самом отделе — Р.Я. Малиновский, В.В. Курасов, А.П. Покровский, Ф.П. Озеров, Г.И. Шанин, К.А. Журавлев, Н.А. Кузнецов. Многие из них в Великую Отечественную войну проявят себя с самой лучшей стороны.

Такой подбор руководящего состава управления округа и войск не был случайным: рядом находилась граница с потенциальным агрессором, и советская армейская группировка должна была соответствовать противнику.

Округом командовал Иероним Петрович Уборевич. Мерецков, как мы знаем, боготворил его и поэтому был рад вновь служить с ним вместе.

После Московского округа Уборевича назначили начальником вооружений РККА и первым заместителем председателя РВС СССР. Он потом говорил, что Ворошилов принял его с прохладцей, так как издавна питал к нему нелюбовь, а в конце 1920-х годов стал демонстративно проявлять недоброжелательность. Об этом он пожалуется в письме Серго Орджоникидзе 17 августа 1936 года: «В 1927 году решил, что мало мне знаний и опыта, которые получаю в РККА. Организовал поездку на учебу в Германию, причем немедленно в связи с отъездом был снят с должности Комвойск СКВО, чтобы быть смешным и без авторитета за границей. После меня ездили учиться в Германию многие комвойски, ни с кем Ворошилов такой истории не проделывал». И далее, рассказывая о работе в Наркомате по военным и морским делам, Уборевич пишет: «…на второй день он (Ворошилов. — Н. В.) мне заявил, что по существу первого зама не будет, а перед всей армией повел дело так, что первым замом считался Гамарник. Будучи начальником вооружения, я работал как никогда в жизни, без выходных дней, ночами, очищая невероятную заваль и запущенность. Будучи начальником вооружения, я знаю сейчас, в 1936 г., что много было сделано, очень много ошибок. Оправданием мне служит одно: я чертовски боялся войны в 1930 и 1931 годах, видя нашу неготовность. Я торопился. Когда торопишься, делаешь ошибки чаще».

Уборевич понял, что ему не сработаться с Ворошиловым, и попросил направить его на командную работу в войска. В результате оказался в БВО.

Об Уборевиче в то время и позже было много разных отзывов. Большинство похвальных, но немало и нелицеприятных. Г.К. Жуков: «Это был настоящий советский военачальник, в совершенстве освоивший оперативно-тактическое искусство. Он был в полном смысле слова военный человек. Внешний вид, умение держаться, способность коротко излагать свои мысли, — все говорило о том, что И.П. Уборевич незаурядный военный руководитель. В войсках он появлялся тогда, когда его меньше всего ждали. Каждый его приезд обычно начинался с подъема частей по боевой тревоге и завершался тактическими учениями или командирской учебой». И.С. Конев считал Уборевича самым крупным военным деятелем того времени, оценивал его чрезвычайно высоко, прежде всего его опыт, приобретенный в период Гражданской войны, и затем его деятельность как командующего округом, прекрасно знавшего войска, самым тщательным образом занимавшегося боевой подготовкой, умевшего смотреть вперед и воспитывать кадры. По мнению Конева, Уборевич был человеком с незаурядным военным дарованием, в его лице наша армия понесла самую тяжелую потерю (в период репрессий), ибо этот человек мог и успешно командовать фронтом, и вообще быть на одной из ведущих ролей в армии во время войны.

Иероним Уборевич получил признание в войсках и репутацию одного из самых талантливых и самых молодых «революционных генералов».

Подобно многим красным командирам, поднявшимся на гребне революционной волны в молодом возрасте к вершинам ранней воинской славы и власти, он был пронизан честолюбивыми настроениями. Уборевич, по свидетельству его приятелей по военному училищу, еще в юнкерстве как-то обронил знаменательное признание: «Ну уж если Наполеону суждено появиться, то им буду я».

Среди руководящего состава Красной армии ходили всякие легенды, даже анекдоты о его наполеоновских замашках. Будто, выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны 1—4 июня 1937 года, где осуждались участники контрреволюционного заговора в РККА, В.К. Блюхер сказал: «У Уборевича на письменном столе в его кабинете налево — портрет Ленина, а направо — портрет Наполеона. И когда ему говорят, что как-то это не вяжется, то он обычно отвечает: "Он тоже был артиллерийским поручиком!"». (Вспомним: Уборевич в старой русской армии был артиллерийским поручиком.)

В военной среде росло число людей, завидовавших его яркой и стремительной карьере. Это — с одной стороны. А с другой — уж действительно слишком бросались в глаза завышенные амбиции быстро поднимавшегося по служебной лестнице краскома. Потому у определенной части военной и партийной элиты СССР складывалось негативное мнение об Уборевиче.

В партийно-политических кругах его считали человеком беспринципным и дьявольски самолюбивым. Многие помнили, что во время XVI съезда ВКП(б) при выборах в ЦК Уборевич получил несколько сотен голосов «против». Кандидатура его обсуждалась довольно горячо, кто-то прислал в президиум записку, смысл которой примерно таков: человек он способный, но в партийном отношении партией мало проверенный, того и гляди возомнит себя Наполеоном.

Мерецков оставался твердым приверженцем Уборевича. Он видел в нем прирожденного командира, воспитателя войск.