Цельс, языческий философ II в., заявлял: «Род христиан и иудеев подобен стае летучих мышей или муравьев, вылезших из дыры, или лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, которые устроили бы собрание и стали бы спорить между собою о том, кто из них грешнее, и говорить, что, мол, "Бог наш все открывает и предвозвещает", что, "оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, он занимается только нами", что, мол, есть Бог, а затем следуем мы, рожденные Богом, подобные во всем Богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Все это более приемлемо, когда об этом спорят между собою черви и лягушки, чем иудеи и христиане»[3].

Отзвук этих нелестных замечаний слышен в словах величайшего врага христианства, римского императора Юлиана, который написал целый трактат «Против галилеян». Юлиан, названный христианами Отступником, писал в 362 г.: «Уместно поэтому спросить Павла: если то был Бог не только евреев, но и язычников, чего ради он послал евреям обильную пророческую благодать, и Моисея, и помазание, и пророков, и закон, и чудеса, и чудесные мифы?., а к нам — ни пророка, ни помазания, ни учителя, ни вестника предстоящей и нам, хотя бы и позже, милости от него. Итак, в течение десятков тысяч или, если вам угодно, тысяч лет он не обращал внимания, что все люди, пребывая в таком невежестве, поклоняются, как вы выражаетесь, идолам, все от востока до запада и от севера до юга, за исключением небольшого племени, живущего даже еще неполных 2000 лет в уголке Палестины»[4].

Эти выпады против христиан и евреев дошли до нас только потому, что церковные иерархи считали необходимым опровергать их в специальных сочинениях. Таким образом, аргументы Юлиана и Цельса известны нам из вторых рук, из христианских трудов, посвященных опровержению утверждений язычников.

Необходимо отметить, что борьба евреев и христиан за верховенство, за право называться Израилем, за права на Священное Писание и его истинную интерпретацию велась не в изоляции. Язычники нападали на обе религии за их претензию на то, что только одной из них даровано истинное откровение. Языческие мыслители были потрясены дерзостью притязаний евреев и христиан на господство и близость к Богу, в то время как реальное положение этих групп, по крайней мере политическое, было самым плачевным.

Г. Струмза недавно заметил, что конец II в., когда появилось сочинение Цельса, был также временем формирования новозаветного канона, с одной стороны, и Устной Торы, с другой[5]. Соответственно, обе религии стремились выразить свои учения в понятных терминах. Развивая эту мысль, можно сказать, что необходимость обозначить свои границы перед лицом конкурента, а также перед лицом внешней языческой угрозы послужила мощным толчком к созданию письменных и устных собраний священных учений этих религий.

Другим элементом, влияющим на развитие обеих религий в этот период, был гносис (по–гречески «знание»). Гностики утверждали, что библейский Бог был злым Богом, ревнивым, мстительным и завистливым. Он был демиургом, богом, создавшим Вселенную и избравшим Израиль, но не истинным, добрым Богом. Добрый Бог, настоящий Господин Вселенной, был познаваем только лишь через откровение и мог быть постигнут только гностиком, обладающим необходимым знанием. Около пятидесяти лет назад наши представления о гностицизме основывались на сочинениях Отцов церкви, которые пытались опровергнуть его. Однако за несколько лет до обнаружения рукописей Мертвого моря в Египте (Наг–Хаммади) были найдены написанные на папирусе гностические тексты полуторатысячелетней давности. Эта находка чрезвычайно обогатила наши знания о гностической экзегезе. Следующий отрывок из гностического толкования истории о рае находится в тексте, озаглавленном «Ипостась архонтов» (то есть природа, или источник, правителей)[6] и, по–видимому, написанном в III в.: «Их (архонтов) предводитель слеп; (из–за своей) Власти и своего невежества, (и своей) заносчивости; он сказал со своей (Властью): "Это Я — Бог, нет никакого другого, (кроме меня)". Сказав так, он согрешил против (Полноты). И эта речь достигла Непогрешимости; и от Непогрешимости был голос, говорящий: "Ты ошибаешься, Самаэль", что означает "бог слепоты"»[7]. Затем рассказывается о том, что Самаэль спустился в хаос и бездну, свою мать, а «непогрешимый» смотрел вниз, и его образ отражался в воде. Силы тьмы влюбились в этот образ и решили создать человека. Но архонты, управляющие силами тьмы, не могли ни подвинуть, ни поднять это творение до тех пор, пока Господин Вселенной по своей великой милости, согласно одной версии, не сжалился и не вдохнул в него дыхание жизни. Затем архонты поместили человека в рай и, как мы знаем, велели ему не вкушать от древа познания (хотя отец, Господин Вселенной, хотел, чтобы он знал добро и зло). После грехопадения пришел предводитель архонтов и спросил человека: «Человек, где ты?», потому что он не понял, что произошло.

Давайте подытожим принципы гностического подхода, как они прослеживаются в этом толковании рассказа о Творении и рае, хотя многие красочные детали и опущены. Необычность и даже экзотичность этого рассказа не должны заслонить от нас силу содержащейся в нем гностической экзегезы, так же как и ту опасность, которую она представляла в свое время. Змей, согласно гностикам, говорит правду; бог–творец ревнив по отношению к своим творениям и не желает, чтобы они приобрели знание, тем более что его собственное знание ограниченно. Неопровержимым доказательством того, что этот бог не всеведущ, является сам вопрос «Человек, где ты?». Изгнание человека из рая по подозрению, что он «стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт. 3:22), показывает, что это злой бог, ревнивый по отношению к своим созданиям. Добрый Бог, Господин Вселенной, скрывается, и его можно постичь только посредством мудрости и знания.

Мудрецы Талмуда понимали, какие вопросы влечет за собой фраза «Где ты?» (айека?), и выводили ее происхождение от корня эйх (как). Согласно этому толкованию, Святой, Благословен Он, обращается к человеку и спрашивает его: «Как (эйх) это случилось с тобой? Вчера ты был направляем моей волей, а сегодня волей змея» (Берешит Рабба 19:9)[8]. Далее мидраш интерпретирует эйх как эйха, а это то же слово, с которого начинается Плач Иеремии, что создает замечательную параллель между Адамом и народом Израиля: «Так же, как Я ввел Адама в сад Эдема и руководил им, а он нарушил Мои заповеди, вследствие чего Я наказал его отвержением и изгнанием и сетовал о нем, вопрошая эйха… так Я привел его потомков в Землю Израиля и руководил ими, и они нарушили Мои заповеди, и Я наказал их отвержением и изгнанием, и Я сетовал о них, вопрошая эйха!» (Берешит Рабба 19: 9). Это толкование, построенное на измененной вокализации слова айека[9] демонстрирует теологическую основу, решающую для понимания Писания таким образом, что поступок Адама является уроком для его потомков — народа Израиля. Рассказ о рае — архетип, предвосхищающий историю Израиля на своей земле и его изгнание оттуда. Это замечательный пример свободного, даже дерзкого толкования, которое помогало обнаружить скрытые, но «подразумеваемые» смыслы в Библии.

Иоанн Златоуст, один из Отцов церкви IV века, известный своей неприязнью к антиохийским евреям, прилагает огромные усилия, чтобы представить рассказ о рае реальным доказательством Божественной любви к человечеству (philanthropia): Бог вступает в диалог с человеком, «Адам, где ты?» (в соответствии с Септуагинтой, где добавлено слово «Адам»), и пытается немедленно излечить болезнь, пока она не развилась. Между прочим, необходимо отметить, что Иоанн Златоуст использует то самое толкование, которое мы цитировали выше из Берешит Рабба — «Как это случилось с тобой?» — и которое, как мне представляется, он знал из еврейских источников[10].