Приводилось несколько мотивов, объясняющих желание христиан именоваться Израилем. Во–первых, новая религия исторически возникла среди евреев и, на начальном этапе, распространялась среди них, воспринимая самое себя как продолжение иудаизма. Однако эта историческая причина не была основной, особенно после того, как евреи отказались принять новую религию и она стала распространяться среди язычников. Очевидно, тот факт, что христианство не было законной религией в Римской империи, являлся достаточным основанием для возникновения у христиан желания остаться под эгидой иудаизма, который пользовался этим завидным легальным статусом. Восприятие христиан как поклоняющихся «богам новым» (Втор. 32:17), как тех, кто не пошел по стопам отцов, давало римским властям веский повод для преследования новой религии[40]. Наличие у христианства еврейских корней, несомненно, давало ему весомое преимущество, позволяя заявлять об очень древнем и законном происхождении. Несмотря на это, христиане подвергались преследованиям в течение веков, и сам Юстин умер как мученик. Однако, кроме исторических и политических причин, мы также должны сказать и о том, что христиане были абсолютно убеждены, что верующие в их Мессию были в самом деле настоящими евреями и истинным Израилем своего времени, а те, кто отрицал это, — «грешниками». Объединенная сила этих трех аргументов превратила спор о Писании — главном наследии Израиля — в вопрос жизни и смерти. Эта борьба, в том виде, как она отражена в различных христианских сочинениях, будет рассмотрена далее.

Описание этого герменевтического спора — сложная и увлекательная задача. Раннее христианство вскоре покидает пределы Палестины и, проповедуя народам мира, использует различные языки. Для христиан миссионерство само по себе стадия исполнения пророчества Малахии: «и на всяком месте фимиам и жертва чистая приносится имени Моему, ибо имя Мое велико между народами, говорит Господь Саваоф» (1:11) (Юстин Мученик, Диалог, 41). Основываясь на быстром распространении своей религии, христиане уже во II в. заявят, что они — Израиль и что они исполнили данное пророчество. Проблемы, затрудняющие исследование этого распространения, очевидны. Пишущий по–гречески христианин, живущий в непосредственной близости от центров еврейской культурной жизни, в значительной степени отличается от своего ученого коллеги, думающего и пишущего на латинском языке и удаленного хронологически и географически от этих центров. Кроме того, они оба сильно отличаются от христианина, пишущего на сирийском языке, родственном тому арамейскому, на котором говорили палестинские евреи и крупная еврейская община в Антиохии Сирийской.

Вторая причина, затрудняющая описание христианских общин, связана с первой: помимо различных языков, существовали различные экзегетические и философские школы, а также богословские направления, развивавшиеся в разных областях и серьезно влиявшие на местное творчество. Внутренние богословские диспуты также являются важным материалом для понимания церковной экзегезы. Знакомство читателя с отвлеченными богословскими дискуссиями о сущности Бога и взаимоотношениями между ипостасями Троицы выходит за рамки данного исследования.

Третьей причиной, по которой изображение борьбы за истинное толкование Писания представляется столь сложной задачей, является то, что христиане разработали несколько письменных жанров толкования. Можно перечислить по крайней мере шесть важнейших:

1. Классические экзегетические труды.

2. Гомилетические сочинения, являющиеся, в большей или меньшей степени, стенографическими записями церковных проповедей.

3. Апологии–монографии в защиту христианской религии от нападок язычников, иудеев и гностиков.

4. Антологии гомилий или отдельных стихов, подобранных в виде сквозного комментария на отдельную библейскую книгу.

5. Записи бесед, проводившихся в академии конкретным христианским мыслителем.

6. Песнопения и религиозные стихи, содержащие элементы толкования.

Некоторые другие жанры — истории, письма, рассказы о мученичестве и т. д. — также включают в себя библейские комментарии, созданные в церкви в эти годы.

Эти три элемента — язык сочинения, его географическое и интеллектуальное окружение и литературная форма толкования — создают значительные трудности для единого описания христианской интерпретации Библии.

Что касается евреев, то их творческая деятельность в этот период была более компактной по времени и месту и, что достаточно удивительно, по жанру. В самом деле, до нас дошел только один (или, возможно, два) «стиль» экзегетических сочинений: антологии, включающие в себя галахический мидраш эпохи таннаев (до середины III в.) и аггадический мидраш амораев, который был создан в том виде, в котором он дошел до нас, между концом IV в. и мусульманским завоеванием в начале VII в. Различают экзегетические и гомилетические аггадические мидраши. Экзегетический мидраш последовательно толкует каждый стих отдельной библейской книги (как в случае с Берешит Рабба); гомилетический мидраш представляет собой более определенный и цельный материал по конкретной теме и не комментирует последовательно все стихи данной библейской книги (как, например, в Ваикра Рабба).

Несомненно, что в гомилетическом мидраше идеи разрабатываются более полно и тщательно, но сущность интерпретации в обоих жанрах мидраша — экзегетическом и гомилетическом — очень сходна, а пожалуй, и идентична[41].

Евреи и христиане спорили о том, кто является истинным Израилем. Обе религии пользовались Библией (на еврейском или на греческом) и толковали ее, каждая в соответствии со своим собственным методом. В их спорах Библия занимала центральное место: в то время как Устная Тора была привилегией евреев, христиане видели свою уникальность в их вере в Иисуса как в Мессию, дарующего милость человечеству. В этом контексте каждая из двух религий обращалась к интерпретации Библии и убеждала другую, а также своих собственных верующих и язычников, что она и есть истинный Израиль.

Оратор (в античном мире ритор) старался при помощи своих речей достичь трех целей: убедить, научить и развлечь[42]. Опытный ритор знал, как приспособить свою речь к конкретной аудитории и рассматриваемому предмету. В одном из новейших исследований христианской проповеди большое внимание было уделено тому, чтобы попытаться восстановить характер аудитории, исходя из стиля проповеди[43]. Например, если судить по одному из самых искусных проповедников, Григорию Нисскому, то он обращался к высокообразованной аудитории. В самом деле, свойственная ему языковая пышность сурово критиковалась учеными, и его характеризовали как подверженного слабости софистов, которые неутомимо бросали слова на ветер.

Однако нелегко доказать, что в реальности все было именно так, как зафиксировано в письменных текстах: кто гарантирует, что данный конкретный проповедник обращался к слушателям с точно такими же устными проповедями, как дошедшие до нас письменные? Не являются ли тексты проповедей литературной версией, обработанной по всем правилам риторического этикета и предназначенной для образованной и верующей публики или даже для ограниченной группы церковных иерархов и проповедников? Если это так, то действительная проповедь могла быть гораздо проще, чем то, что мы имеем. Этот вопрос представляется столь же важным и по отношению к мидрашам[44].

Христианские сочинения, посвященные Библии, как отмечалось во второй главе, написаны в разных жанрах. Так как мой интерес связан в большей степени с патристикой, чем собственно с ранним христианством, я начну свой обзор со II в. и продолжу его до начала VI в. Памятники христианской литературы II в. весьма разнообразны и включают, среди прочих, сочинения в защиту религии, известные как апологии, которые имеют давнюю традицию: самая известная апология античного мира принадлежит, несомненно, Платону. Благодаря подобным сочинениям этот период церковной истории известен как эра апологетики. Одной из основных и наиболее известных апологий является «Диалог с Трифоном» Юстина Мученика, который станет предметом подробного рассмотрения в следующей главе. Это сочинение, построенное в форме диалога между евреем и христианином, отмечено тем напряжением, которое вообще характеризует отношения между ранней церковью и евреями по поводу истинного толкования Библии.