Увлечение картинами Гриса, теплая дружба с ним и Кенвайлером не отвлекали Гертруду от сути ее жизни — литературы: коллекционирование и литературные дела шли рядом.

В начале июля 1914 года Гертруда и Элис отправились в Англию на очередную встречу с издателем Джоном Лейном. Намерение переиздать Три жизни в серьезном издательстве не исчезло. Надо было обсудить условия контракта и подписать соответствующие документы. Лейн после первой встречи уехал в отпуск, обещая вернуться через неделю. В их распоряжении оказалась изрядная доля незанятого времени, которую они использовали для посещения театров, магазинов, встреч со старыми знакомыми; обзавелись они и новыми. Особенное впечатление на Гертруду произвела встреча с доктором Альфредом Уайтхедом, известным математиком и философом. Видимо, и ученый заинтересовался собеседницей, поскольку знакомство окончилось приглашением погостить у него в Локеридже.

Длительные философские беседы с Уайтхедом доставили большое удовольствие Гертруде, но тематика быстро переключилась на надвигающиеся события. Гертруда не очень-то верила в возможность вооруженного конфликта, но наступило 4-е августа, и Англия объявила войну Германии. Беседы сменились чтением газет: «Я и сейчас слышу, как мягкий голос доктора Уайтхеда читает вслух газеты, а затем все обсуждают разрушение Лёвена и как можно помочь бедным бельгийцам».

Предполагаемая неделя-другая путешествия в Англию растянулась на долгие три месяца, поскольку возвращаться в Париж было уже нельзя. Немцы все ближе приближались к столице Франции, и Гертруда иногда целыми днями не выходила из комнаты: отчаяние овладело ею. В Автобиографии она утверждает, что горевала не об оставленных картинах или рукописях: «Она думала об одном, только о Париже».

Сведения об обстоятельствах военного времени они черпали в основном из писем журналистки Милдред Олдрич, поскольку газетная и радиоинформация была минимальной. Милдред, знакомая со времен пребывания в Радклиффе, незадолго до начала войны уединилась в сельской местности Юри́, в небольшом домике с видом на реку Марну, предвкушая мирную спокойную жизнь. Вскоре, однако, все переменилось, местность стала полем знаменитой и решающей битвы, которая разворачивалась непосредственно перед ее глазами; можно сказать, прямо у нее во дворе. Из своих писем она впоследствии составила книгу Вершина на Марне. В ее доме квартировали солдаты, а она сама переехала в укрытие около конюшни. Ее ежедневные хлопоты заключались в помощи усталым и изнуренным британским и французским солдатам и офицерам. Однажды у нее расположились даже немецкие солдаты, а на другой день местность была усеяна их трупами — около 4-х тысяч. Письма Милдред не содержали общей информации, а описывали лишь отдельные эпизоды происходившего: то поймали трех немецких солдат в форме сестер (!) милосердия, то еще троих, готовых взорвать мост, и т. п. Трудно сказать, какое представление о войне получали ее корреспонденты.

Вернувшийся из отпуска издатель Лейн заключил, наконец-то, контракт с Гертрудой на издание Трех жизней, но ничего утешительного о сроках публикации сообщить не мог: предпочтение отдавалось выпуску военных материалов. Больше в Англии нечего было делать; разве что следовало дождаться денежных переводов: Гертруде от брата, Элис — от отца. А затем — в Париж, угроза оккупации которого миновала. Война еще не окончилась, и в Париже после почти трехмесячного отсутствия все об этом напоминало. Во время прогулки по бульвару Распай вместе с Пикассо (он и Грис как испанцы призыву не подлежали) им встретилась огромная пушка, вся в камуфляжной раскраске. Пикассо она напомнила его кубистские картины.

Знакомых и друзей собрать было уже трудно. Брак, Аполлинер, Леже и другие были на фронте. Матисс служил в охране железнодорожных мостов. Хуан Грис жил на юге Франции, просто-напросто голодал. Материально он зависел от Кенвайлера, но тот, будучи немецким подданным, бежал в Италию, откуда деньги присылать было нельзя. За два месяца до начала войны Гертруда купила две картины Гриса и в октябре 1914 года послала ему чек на 200 долларов. Грис ответил благодарным письмом: «… Здесь, в сельской местности, с тем, что Вы прислали, мы можем перебиться больше месяца. Но возвращаться в Париж, истратив половину Вашего чека на переезд, кажется мне немного сумасшедшим». Примерно через год Грис вернулся в Париж.

Не оставляли они без внимания и Милдред Олдрич, жившую примерно в 30 км от Парижа. В течение зимы 1914–1915 года женщины несколько раз навещали «французский крестьянский дом [Милдред] с французской мебелью, но стоило войти внутрь, и там была Америка».

Вернуться к прежней довоенной жизни пока не представлялось возможным, все кругом было скучно и бессобытийно. Военные действия были еще в полном разгаре, над городом время от времени раздавалась воздушная тревога — угроза появления цепеллинов пугала жителей. И не напрасно, ибо начались бомбежки, и надежды на скорое окончание войны испарились. Гертруда продала единственную оставшуюся у нее картину Матисса Женщина в шляпе, к полному неудовольствию Элис. Кому же? Брату Майклу за 4 тысячи долларов.

Теперь можно было отправляться в Испанию.

Испанская идиллия затянулась почти на год, поскольку с материка они перебрались на остров Майорка, воспользовавшись советом знакомого художника-любителя Вильяма Кука. Женщины поселились в городе Пальма де Майорка. Перед отправлением — в войну могло произойти всякое — Гертруда упаковала рукописи и отослала их за океан друзьям для сохранности.

Майорка была испанской территорией. Курс доллара котировался высоко, цены были вполне приемлемы; спокойный остров, единственные преступления на котором — продажа контрабанды, главным образом, табака. Развлечения — в основном, слухи, да поездка на бой быков. «Мы живем мирно» — сообщала Гертруда Ван Вехтену. Женщины нашли себе француженку-служанку, подыскали уютный домик в небольшой округе Террено. Досаждала лишь соседская гувернантка-немка: при каждой победе германского оружия она вывешивала флаг Германии. Гертруда и Элис отвечали при сообщениях об успехе союзных войск вывешиванием французского триколора.

В такой мирной атмосфере Гертруда смогла в полном покое заняться сочинительством. В письмах к Вехтену она писала: «Я много работаю…»; «Я создаю такую захватывающую литературу с такими привлекательными названиями… о, где тот человек, что будет регулярно меня печатать». Атмосфера Майорки настолько пришлась женщинам по вкусу, что они оставались там до весны 1916 года.

Проведенный год в спокойной обстановке, при практически полном отсутствии посетителей с их расспросами и сплетнями, способствовал сближению пары. Обе стороны объяснились в любви, решили забыть все прошлые увлечения и поклялись в верности друг другу. Токлас, по-видимому, была куда откровеннее Гертруды и рассказала о своих девичьих привязанностях. Например, в поэме Поднимая живот есть такая строчка: «Сегодня мы решили простить Нелли».

Анализируя позднее все написанное в 1914–1916 годах, критики пришли к однозначному мнению: вся проза (поэмы, как их определила Гертруда) того времени есть живое и чуть ли не документальное отражение взаимных чувств и переживаний пришедшей к полному согласию лесбийской пары.

Практически на Майорке обе женщины скрепили союз, союз мужа и жены. Обязанности были строго определены, о чем свидетельствует строчка из поэмы Любили ли тебя Нелли и Лилли: «Я — муж и очень, очень хороший, и у меня характер, который защищает меня как колпак, и следует понимать, что это соответствующим образом воспринимается моей женой, которую я полюбил на всю жизнь».

Гертруда обязалась обеспечивать финансовую стабильность («я собираюсь победить, я собираюсь преуспеть, я буду энергичной»), В зарисовке Водяная труба Гертруда вкладывает в уста Элис следующие слова: «Ты будешь мне приказывать, не так ли. Ты скажешь мне, что ты предпочитаешь <…>. Я вижу, что ты хочешь, ты нуждаешься в безотлагательном послушании. Я не буду задавать вопросов, и твое мельчайшее пожелание станет для меня законом».