Таков был для нее, этой бедной сироты, день ее рождения, пятнадцатая годовщина ее прихода на этот свет.

Ее молитвы и ожидание на какой-то момент прервали каштелян и оба его брата. Они появились в комнате, холодно поздоровались и тут же вышли. Княжна снова осталась одна перед иконой Покрова Божьей Матери, снова заламывала руки и плакала. Минуты тянулись бесконечно, часы казались столетиями, а над всем властвовали неуверенность и страх. И никто не пришел утешить ее, никто не обнадежил, никто даже не разделил с ней тревогу. С ней молились служанки, порой в приоткрытую дверь робко заглядывала пани Влодская.

А в это время на совете во дворце Радзивиллов также проходил час за часом, миновал полдень, оставалось не так уж много светлого времени в этот короткий зимний день, а штурм все не начинался, войска не двигались с места. С вершины башни несколько раз осматривал окрестности Ян Кароль, но тоже видел солдат на прежних местах.

— Что бы это значило? — спрашивали во дворце Ходкевичей.

— Что бы это значило? — перешептывались жители города.

— Пойдут на примирение, — начинали предсказывать те, кто всегда торопится выскочить вперед со своими догадками, опережая события.

А что же случилось на самом деле? На совете никак не могли определить, каким способом брать хорошо укрепленный дворец, недоступный из-за своего местоположения в городе. Напрасно воевода нажимал, возмущался и торопил. В бесплодных спорах терялось время. Епископ использовал подходящую минуту и напомнил, что войну нельзя начинать, не спросив Ходкевичей хотя бы для проформы, намерены ли они выполнить ранее заключенные договоренности. Ему хотелось выиграть время. Он видел, что военный совет не может достигнуть соглашения, столкнувшись с трудностями уже в самом начале этого противостояния; обсуждение затягивается, и их затея вообще может ничем не кончиться, придется расходиться восвояси.

Воевода поддержал епископа, он попросил нескольких придворных сходить к Ходкевичам и спросить, выдадут ли они княжну Софию за князя Януша в тот день, который был определен давнишним договором. В это посольство вошли Криштоф Зенович, Лев Сапега и львовский писарь Сташевский.

Они вышли из кардиналии и пошли напрямик к двери на Замковой улице. Пан Сташевский постучал. Но внутри никто не отозвался: стражи поспешили к жмудскому старосте с вестью, что из кардиналии пришли послы и просятся войти.

Они стучали снова и снова, ждали довольно долго, наконец, староста вышел, дверь открылась, решетки и цепи убрали. Пока этим занимались, к воротам подошли также виленский каштелян, пан Александр Ходкевич и сандомирский воевода. Ян Кароль, отдавший приказ открыть дверь, оставил дядю и вернулся в дом. Послы вошли, холодно поздоровались, виленский каштелян повел их направо к небольшому помещению, наполовину запрятанному в землю, с одним небольшим окошком и лестницей, ведущей вниз. Послов вели сюда, чтобы они не шли через двор и не видели того, что было сделано в целях обороны.

— Мы не можем провести вас дальше, — сказал каштелян, — поэтому простите нас, что мы принимаем вас здесь, но это не наша вина.

Паны Зенович и Лев Сапега молча приняли извинения. Ничего не ответив, они прошли в комнату. Там Лев Сапега объяснил каштеляну, с чем они пришли:

— Нас послал сюда князь воевода, который хочет еще раз узнать от вас, пане каштелян, намерены ли вы держаться данного слова и заключенного некогда договора. Хотите ли вы сегодня же выдать княжну Софию за князя Януша?

— В этом и состоит смысл нашего посольства, мы ждем вашего ответа, — добавил Зенович.

— Наш ответ прежний, — сразу же ответил каштелян, — ведь мы вам, пан канцлер, недавно говорили, и сегодня еще раз повторяем: время покажет, кто и как придерживается соглашений. Мы от своего не отступаемся, ждем князя Януша со сватами. Приведем к нему княжну, она жива и здорова, у нее свой ум, она сама, без нашего принуждения скажет, согласна ли она вступить в брак, по сердцу ли ей князь Януш. Вот так. Мы придерживаемся прежних договоров и расписок. Что касается меня, — прибавил он, — то я даже и не знаю, и не догадываюсь, что может ответить княжна, потому что я не спрашивал у нее об этом.

Послы удивленно переглянулись, они ожидали совсем другого ответа. Они даже не знали, о чем дальше говорить и чего еще требовать: каштелян дал исчерпывающий ответ.

— Поскольку я ее опекун, — добавил он, — и у меня есть власть над ней, я мог бы заставить княжну, но я не хочу этого делать, не хочу даже советовать ей что-либо, чтобы не брать грех на душу. Пусть она сама определит свое будущее. Если вы, панове воевода и канцлер, хотите, то сходите сами к княжне и спросите, пусть она скажет вам, что она думает о браке и князе Януше.

— Нас послали не к княжне, — сказал канцлер, — а только к вам, поэтому нам достаточно того, что вы сказали, с этим мы и поспешим к князю воеводе.

Они перекинулись еще парой слов, попрощались и вышли, с интересом глядя на переполненный солдатами двор.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Зенович канцлера, когда они вышли на улицу. — Что может означать такой ответ?

— То, что княжна обязательно откажет своему нареченному, — тихо ответил канцлер. — Или я чего-то не понимаю. Разве возможно так легко достигнуть соглашения?

Они заторопились к кардиналии, где их с нетерпением ожидали.

Послы вошли. Воевода бросил на них взгляд, будто хотел о чем-то спросить, но побоялся, и молча ожидал, что они сами скажут. А князь Януш даже не повернулся к ним, он был уверен, что послов или не пустили внутрь, или отказали им.

Все, кто был в комнате, окружили послов, на лице каждого читалось любопытство, все тихо спрашивали:

— Что принесли?

— С чем возвращаетесь?

Канцлер шагнул к воеводе, хотел что-то сказать, но Зенович опередил его:

— Это нечто неслыханное! — воскликнул он. — Паны Ходкевичи…

— Не пустили вас? — с волнением в голосе спросил воевода.

— Совсем наоборот — мы побывали там, — продолжал Зенович, — хотя и не сразу достучались. К нам вышел каштелян вместе с сандомирским воеводой и племянником Александром. На наш вопрос, собираются ли они исполнять договор, они ответили…

— Что ответили? — нетерпеливо спросил воевода.

— А то, что ждут князя Януша со сватами, а когда те придут, то приведут к ним княжну, чтобы она сама ответила, согласна ли выйти замуж. Никто не будет ее принуждать и уговаривать. Нам самим предлагали встретиться с княжной, чтобы мы спросили ее. Каштелян заверил нас, что он ее не спрашивал и сам не знает, какова будет ее воля.

— Так чего же можно еще желать? — сказал епископ Гедройц. — Пусть князь Януш идет к ним.

Насупленный воевода молчал.

— Как же! Идти к ним! — воскликнул князь Януш. — Да разве же вы не понимаете, что они только делают вид, что исполняют договор? А сами готовят нам новое издевательство! Они заставили княжну отказать мне. Им этого теперь как раз и нужно: чтобы я сходил спросить ее, а она под принуждением ответит, что не хочет выходить за меня замуж. И тогда, в самом деле, все будет решено, договор исполнен. Это выгодно им, потому что пред людьми они будут выглядеть справедливыми и честными. Но я не могу пойти к ним, ясно же, что каштелян со своими племянниками в сговоре против меня, там у них уже все продумано, как покрыть меня позором. Пойти туда и вернуться с отказом, опозоренным! Нет, этого не будет! Вы же видите, уже и княжна с ними, уже и ее сумели уговорить!

— Каштелян ручался, — спокойно промолвил Сапега, — что с княжной он не говорил об этом, не расспрашивал и не знает, что у нее на уме.

— Может, сам каштелян этим и не занимался, — ответил ему воевода. — Но он мог кого-нибудь послать, кто сумел бы сообразно настроить слабый женский ум. Если бы они не были уверенными, что будет так, как им хочется, то не ставили бы сейчас условие, которому ранее не придавали никакого значения.

— Ее сумели настроить против нас, уже и ее привлекли к борьбе! — в отчаянии кричал Януш. — Но нет, нет, это они сами виноваты, договор здесь ни причем! Княжна в их власти, она скажет то, что ей внушили. Если она станет свободной, то и ответ будет иной. Прежде чем мы ее спросим, ее нужно вызволить оттуда.