Холодок ужаса пробежался по моей спине, однако продолжаю молчать, как и приказала мамочка.

А эта самая главная эйтна отлетела от меня и возвестила:

– Она быстро восстанавливается. Слишком быстро. Вероятно, ты влила в нее почти все силы, Кирата. Твое право.

Та, которая вторая в черном, низко поклонилась и произнесла:

– Вы задержались, эйтна-хассаш. Я приняла решение, подсказанное сердцем.

– Твое право! – прошипела главная эйтна. – Но сейчас мне потребуется нечто большее, чем лишь сила. Требуется найти ту, что истекает кровью. И немедленно. Воины утратили ее след, а жизнь ее уйдет вслед за ночью.

В это время я смотрела на ту эйтну, что, похоже, имела к рождению моей мамы непосредственное отношение. И как-то переусердствовала я со взглядом.

– Она – видит? – вдруг спросила главная эйтна.

– Нет! – слишком поспешно ответили обе.

– Киран – дочь Киары, она будет видеть. Обязательно будет… – Главнючка опять склонилась надо мной, но я упорно изображаю стазис. – Следует спешить!

Главная эйтна стремительно развернулась, в то время как ее тень уже открывала двери.

Обе оставшиеся эйтны не менее стремительно понеслись вслед за ней, но… но на месте, где стояла эта самая эйтна Кирата, осталась тень. Едва заметная, черная, чуть колыхающаяся с белыми провалами в глазах. И эта субстанция прошептала:

– Киара, я знаю, ты сссссслышишшшшь. Ссссзабери девошшшшку!

И тихий ответ в наушниках:

– Да… мама.

– Онассс начала мутировать, теперь видитссс.

– Я уже поняла.

– Я помогусссссс. – Тень подернулась рябью и вдруг едва слышно прошептала: – Я ссскучаюсссс…

Рывок – и в комнате никого не осталось, кроме меня и застывшей в неестественном положении Ашары. Она не сразу пришла в себя, но, когда начала двигаться, делала все так, как будто ее и не прерывали.

– Молчи, – прошептала мама, – просто молчи. И тебе нужно поспать. А правда… я расскажу ее тебе, Кирюш. Обязательно расскажу, когда мы будем сидеть в бикини повышенной степени открытости где-нибудь на курортной планете типа Литоры, попивать мартини и любоваться закатом. И помни, тени незримы для всех, кроме видящих. А у видящих лишь один путь – лишиться семьи и сущности, подчиниться тому, что раздирает разум, и служить на благо клана. Это не та судьба, которую мать желает дочери. Спи, Кирюш, спи. Мы еще посмеемся над всем случившимся, это я тебе обещаю!

Я молча кивнула, потом поняла, что зря, – все равно мама не увидит же. И как-то совсем неосознанно начала проваливаться в сон… А потом разбудил меня мамин встревоженный голос:

– Киренок, один вопрос… В связи с твоим самочувствием этот вопрос очень тревожит меня. Так вот… Ты ведь не выбирала светловолосого блондина с ярко-синими глазами, да? Хотя о чем это я… Нет, ты не могла, я же сказала искать воина послабее, а они все огромные там. Да и правящий клан не связывается с тьяме. В смысле, с золотоискательницами, ну ты поняла. Ух, а то знаешь, как-то совпало, вон эйтна-хассаш ищет какую-то истекающую кровью, а она же служит правящим. Но нет, никак. Все, спи!

Проклятый нестабильный атом! Какой тут теперь сон!

Я полежала… подумала… еще подумала. Накрылась одеялом с головой и прошептала:

– Маам?

– Тут я, никак не могу отключиться. Приятно просто слышать твое дыхание и знать, что все хорошо. Все будет хорошо, Пантеренок. Теперь, когда я нашла выход, все будет замечательно у нас.

Но я чувствовала, что все не настолько уж и хорошо… потому что этот самый воин был именно светловолосым с ярко-синими глазами! И огромным…

– Ма-ам… понимаешь… – протянула я, – а на нем были только брюки и никаких цацек не висело…

«Кир-р-рр-р-ра?»

Судорожно вздохнув, продолжаю:

– И знаешь, ну, светловолосые же всегда были моей слабостью…

И стон от мамы:

– Киренок, пожалуйста…

Да какое «пожалуйста», мне бы теперь как-то ей все это сказать!

– Мам, но глаза вроде совсем даже не синие… а так… голубые… только чуть темнее.

– Атом нестабильный!

– А еще знаешь, не больно ведь было совсем… а даже очень чудесно… поначалу. Он, конечно, большой, но такой нежный и осторожный и…

– Так… Что еще?..

– Мам, ты не нервничай… Это… мне поспать бы.

В ответ приглушенные ругательства. Видимо, мама прикрыла сейр… Я лежала, сжавшись, и с ужасом прислушивалась. Но потом мама сказала:

– Из спальни не высовываешься! Никуда! Вообще! Даже на прогулку с Нрого! Ты все поняла?

– Э-э-э… угу.

– «Угу»? Кира, Кира! Как, вот объясни мне, как тебя угораздило найти НАСТОЛЬКО «слабого» воина?

– Мам, да что я такого сделала? – стараюсь шептать едва слышно.

– Ты?! Ты переспала с воином из правящего клана, Киран! А они сильнейшие на Иристане! Чем, вот ты объясни мне, чем ты думала, Кира? Ты вообще могла не выжить! Как? Ума не приложу! Я же просила, просила тебя, Киран!

И что мне ей в ответ сказать? Что я голову потеряла, едва увидела его? Или честно сознаться, что это все гормоны, и вообще… они мне там такую революцию устроили, что мозг напрочь отключился… Или быть еще честнее и сказать то, что я сейчас чувствую:

– Я никогда ничего подобного не испытывала, мам, – прошептала я. – И мне лишь одного жаль – я не увижу его больше…

– Да, натворила ты дел! – И моя мать отключилась.

А потом я тоже отрубилась от реальности.

Четыре дня я провалялась в постели. Ашара сказала, что должна все еще лежать, но я всегда быстро выздоравливала, вот и сейчас не стала разлеживаться. Нет, ползать я начала с того момента, как в себя пришла, так как позволять подкладывать под себя судно для определенных дел считала слишком унизительным. Но если в первый день путешествие до туалета и обратно я совершала по-пластунски, то на вторые сутки это были уже четвереньки, на третьи – бодрые четвереньки, на четвертые я уже ходила, придерживаясь за стеночку. На четвереньках было бы удобнее, но как вспомню лицо отче, заглянувшего к нелюбимой дочери и узревшего ее бодрое передвижение в состоянии «ну очень надо», так и дурно становится. А проблема вся в чем – папик решил, что я умом тронулась, и приказал спешно вызвать эйтну. Просто не понимает великий воин, что когда уже вот-вот «из ушей потечет», то как-то не обращаешь внимания на всяких тебя окликающих и продолжаешь целенаправленный путь. Эйтна тогда прибыла, но это была какая-то другая эйтна, не из тех, что лечили меня. Впрочем, даже эта черномотанка сообщила папандру, что я в полном порядке, просто гордая очень. Ну, это, как выяснилось, у меня семейное… в смысле, эту черту папандр признал своей.

Но вот наступило утро пятого дня. Я проснулась, открыла глаза и улыбнулась солнцу. Кровать по моей просьбе передвинули ближе к окну, и теперь я могла наблюдать за рассветом, что и делала с огромным удовольствием. И вот лежу я, смотрю в окно и вижу: по стене крадется Наска. Потом парнишка перепрыгнул куда-то и исчез из поля зрения.

Мне стало любопытно, куда это он, и я вскочила с постели, побежала к окну, перегнулась через подоконник и вдруг поняла, что ничего уже совсем не болит, голова не кружится, слабость и ломота исчезли, и вообще мне на пробежку хочется. Ага, не отказалась бы от забега по магазинам вместе с Микусей, но за неимением лучшего я принялась вальсировать по спальне. В общем, вот так я и выздоровела. А куда Наска делся, увы, не увидела.

А потом пришла одна из служанок, с тонким белым пояском, увидела мои танцы по комнате и побежала за Ашарой. Та тоже остолбенела, увидев сие действо, а потом важно изрекла:

– Нрого должен увеличить плату.

– За что? – Я остановилась, весело улыбаясь, потому как возможность танцевать после вынужденного валяния в постели была сказочно прекрасна.

Ашара промолчала, но выразительно взглянула на служанок, которые толпились у дверей, поглядывая на меня. Дамы ретировались мгновенно. И я тут же подбежала к старушке, в надежде вытребовать у нее сейр, но Ашара величественно и громко заявила: