Тоске вдруг и в самом деле услышал тонкое, искаженное дневными помехами попискивание, условные позывные «Циклона». Он откорректировал волну и, подождав вызова, ответил трижды условными сигналами. Да, это был «Циклон-Юг». Радист группы мог бы передавать и другие сигналы, но дежурный на радиостанции Центра все равно узнал бы его. У каждого радиста при работе на ключе есть свой «почерк», такой же определенный, как и тот, которым человек пишет па бумаге. Всех своих клиентов, засевших где-то в русском тылу, Тоске отлично узнавал по почерку, да, это безусловно «Циклон-Юг».

— «Циклон-Юг» вызывает, — сказал обер-ефрейтор Либелю. — Приготовьтесь записывать.

«Циклон-Юг», — диктовал радист, — просит подтвердить изменения в плане операции. Следует ли передать командование прибывшему вместо командира. Выйду на связь через 15 минут, 15 минут. Я «Циклон-Юг». — Сняв наушники, Тоске посмотрел на Либеля. — Вы все поняли?

— О, да! — ответил Либель. Он взял бланк с записью и зашагал по коридору.

В соседнем с аппаратной кабинете у большого стола сидел, о чем-то разговаривая с офицером радиостанции, подполковник Мельтцер. Либель подошел к подполковнику.

— Ну, наконец-то «Циклон-Юг» отвечает. Вот радиограмма.

— Что там? — спросил Мельтцер.

Либель прочел так, как он записал, слово в слово. «Циклон просит подтвердить изменения плана операции, следует ли передать командование прибывшему».

— Дайте-ка мне радиограмму. — Мельтцер два раза прочел бланк расшифровки. — Что это значит? Разве ему раньше не было дано распоряжений? Какие изменения? — Мельтцер в недоумении перевернул бланк и посмотрел на него с обратной стороны.

— Я, кажется, догадываюсь, господин подполковник, — заговорил Либель. — Мне Шварцбрук говорил еще по дороге сюда, что они не очень ладили в свое время с лейтенантом Крюгером. Видимо, Крюгер сомневается в его полномочиях. Кроме того, лейтенант, вероятно, имеет в виду время начала операции. Он почему-то не согласен начинать раньше на сутки. Наверное, не успел подготовиться.

— Ах, вот оно что? Черт бы побрал всех этих карьеристов. Нашли время и место для выяснения отношений. И это хваленые фронтовые разведчики! С нашими такого не бывает. Либель запишите текст ответной радиограммы:

«Все полномочия переходят к прибывшему командиру группы. Операцию начать немедленно. Доложить об исполнении». Кроме того, спросите у них, когда они смогут доложить о начале операции.

Либель быстро записывал.

— Вы, наверное, смертельно устали, обер-лейтенант, — сказал Мельтцер. — Сдайте радиограмму и поезжайте отдыхать. Вы за минувшие сутки как следует поработали.

— Я хотел бы остаться здесь, с вами, господин подполковник.

«Парень явно хочет взять реванш», — подумал Мельтцер.

— Ну хорошо, обер-лейтенант, можете остаться. Что это вы носите пистолет в боковом кармане?

— Я положил его туда еще днем, во время поисков Шварцбрука, да так и забыл.

Через полчаса поступила новая радиограмма «Циклона».

— Вот теперь это похоже на стиль Шварцбрука! — воскликнул Либель, подавая бланк Мельтцеру.

«Циклон распространяется. Первая сводка будет дана завтра утром».

Подполковник взял телефонную трубку.

— Это подполковник Мельтцер из абвера, соедините меня с генералом Кребсом. — Прикрыв рукой, он сказал Либелю: — На этот раз первым доложу я, а не Клетц. — И подтянувшись, отрапортовал в телефонную трубку: — Докладывает подполковник Мельтцер, господин генерал. «Циклон распространяется». Первая сводка будет получена завтра утром… Благодарю вас, господин генерал!

Либель с большим трудом довел машину от радиостанции до Берлина. На набережной Тирпиц, у штаб-квартиры абвера, он высадил Мельтцера, а сам поехал домой. Что происходит сейчас там, у Мишеля? «Циклон-Юг» не должен провалиться немедленно. Если группа исчезнет, то это вызовет серьезные подозрения. С другой стороны, положение Мишеля в группе тоже рискованное. Одно только успокаивало Карла Либеля: у Мишеля рядом друзья. Они помогут.

Либель приехал домой, лег в постель и усилием воли заставил себя уснуть. Неизвестно, что еще впереди. Нужно быть свежим, готовым ко всему. За долгие годы работы во вражеском тылу он привык управлять своими чувствами.

А на далеком хуторе в Прикарпатье в этот час события приобрели новый оборот.

В тот момент, когда послышался крик, Мишель лихорадочно обдумывал свой следующий шаг. Этот Крюгер из тех головорезов, что может в любую минуту выпустить в него всю обойму своего «вальтера».

Напряжение росло. Выручил Скляной. Он ворвался в хату с шифровкой. Расшифровав радиограмму Центра, Крюгер, улыбаясь, спросил Мишеля:

— Простите, господин обер-лейтенант, не имеете ли вы отношение к группенфюреру[2] господину Эрнсту Боле?

— Я его близкий родственник, — сухо ответил Мишель.

— Вам уже приходилось бывать в России?

— Конечно!

— В таком случае, я очень рад нашему знакомству. И еще раз прошу прощения за неласковую встречу.

— Пустяки, служба прежде всего. Однако кто это там так кричит?

— Это хозяйка хутора, старуха, мы заперли ее в погребе. Иван, я же приказал тебе ее ликвидировать!

— Минутку, лейтенант, теперь командовать буду я. Старуха может нам еще пригодиться. Иван, приведи ее сюда. Надеюсь, вы не говорили при ней по-немецки?

— Я ее даже не видел, — ответил Крюгер.

«Старуха» оказалась женщиной лет около пятидесяти. На ней был тот самый кожух, который она ссужала несколько часов назад Скляному. Увидев людей в советской военной форме, она сразу же заговорила.

— Где же это видано, паны офицеры, чтобы совать людей в подвал. Змей! — Она погрозила кулаком Скляному. — Дезертир проклятый. Добрались до тебя!

Мишель засмеялся.

— Наш товарищ поступил, конечно, неправильно. Но он не дезертир, гражданка. Вы что, одна здесь живете?

— Совсем одна, — ответила женщина, — мужа в сорок первом году забрали в армию. Два сына было. Один в партизаны ушел, другой не знаю куда. — Она замолчала, опустив глаза.

— Он служил в полиции? — спросил Крюгер.

— Кто же его знает, где он служил. Полгода уж нет. Одна с хозяйством управляюсь. Да и хозяйства осталось: корова, лошадь да куры.

— Не так плохо для этого времени, — сказал Мишель. — Вы хотите, чтобы муж и сыновья вернулись?

— А как же не хотеть?

— Тогда надо помочь нам. Вы должны запрячь лошадь и проводить нас до станции.

— Нет такого права, чтобы лошадей отбирать, — закричала женщина.

— Мы не отбираем. Вы поедете с нами, — спокойно и настойчиво сказал Мишель. — А со станции возьмете лошадь обратно.

— Не поеду, хоть стреляйте, не поеду.

Крюгер поднял было пистолет. Но «обер-лейтенант Боле» задержал его.

— Учтите, гражданка, ваш муж и сын советские солдаты, ваш долг помочь нам.

Женщина постояла молча, потом слезы потекли у нее по щекам. Она повернулась и, вытирая глаза концом платка, пошла запрягать лошадь.

Майор Мельниченко приказал водителю остановить машину. Навстречу по дороге строем по три двигалась небольшая колонна немецких военнопленных. Впереди, сзади и по сторонам шло несколько советских солдат-автоматчиков. Немцы были оборванные, грязные, обросшие трехнедельными бородами. За спинами у многих топорщились бурые от грязи вещевые мешки. Позади конвоя шагал высокий старший лейтенант в форме войск МВД и рядом с ним рыжий широкоплечий сержант с автоматом и трофейным «парабеллумом» на боку. Еще дальше, шагах в тридцати, тащилась крытая брезентом телега с высокими бортами, управляла которой женщина в рваном кожухе. Рядом с ней тоже сидел автоматчик — остроносый парень в меховой кубанке.

Майор вышел из машины, два офицера и водитель остались на месте.

— Стой! — скомандовал майор. — Начальник конвоя, ко мне!