Не зная, не жалея, не зовя не плача, она летела ввысь, упрямо набирая высоту, срываясь в штопор, выходя оттуда и снова устремляясь, оставив ожерелье городов внизу, нанизанное на желание, которое влекло туда...
Куда?
Неведомо, конечно...
Она летела как букет ветров, встречая на пути ничто, но это не пугало её - готовую на всё, готовую ко всем, готовую всегда надеяться и верить, в тропинку превращающая свой маршрут подземной колеи индустриальной веры в железо, на котором растут цветы, урановые листья распуская, любя дрожащей иррациональной страстью нейтронного ядра, атакой электронов возбуждая тот новый мир, который начинался лесной тропинкой и куда уйдет.
Она? Но кто?
Мечта, конечно.
А что же ещё может беззастенчиво любить, лететь и верить - во всё, за всё и всем, нисколько не боясь пустынных перемен, которые влекут огонь вселенский, сжигающий всё старое, но новое рождая и обретая самым тем его на ту же участь предшествия прошедшего, затихшего в истории окаменевшим грузом, мертвее нет кого, того - кто в прошлое ушел, минуя грань несущую блаженство настоящего, которое и есть живая нить реальности, ползущей из конца в начало и, перематывая воображенья нить, живее всех живых, какое только есть.
Да, да, да, да, да, да, да, да!!!
Аэродром не принимает столько, желающих взлететь из глубины метро в ночную высь заоблачной звезды, горящей и влекущей одинокий, летящий дух - зовущий равноценного соединенья плоти, которая взрастила мегаполис, не понимая, что творит, зачем и как...
9
— Да, - ответил блондин. - Она настолько своеобразна, что уже начала мне сниться.
Помолчал, рассматривая бокал фиолетового наполнения. Сказал:
— Надеюсь, вы поймёте правильно. Поэтому я и вышел на вас. Мы с ней, на мой взгляд, каким-то образом нашли в виртуальности ту самую реальность, о которой она иногда пишет.
Представитель слегка улыбнулся. Втянул веретено аромата и релаксирующе вплыл в ответ:
— Не вы первый. - Сосредоточенно сжал точку сборки впечатления и, ухватившись за свою крошечную рюмку водки, добавил:
- Поймите правильно.
«Записки падающей колибри»
— Любая сущность при максимальном продлении своих определяющих качеств переходит в свою противоположность.
— Да?
— Это определение фиксирует невозможность существования объектов в своем статичном положении, и означает отсутствие существования вообще как определения.
— А как это?
— Это означает, что тебя нет.
— Возьми мою руку, ты же знаешь, что я для тебя есть всегда. Убедись в этом ещё раз.
— Я не уверен.
— Ты не уверен в моем существовании?
— Я не уверен в своем существовании.
— Поцелуй меня. Ты просто переутомился от своих статей. Мне всегда было ясно, философии точно не существует. Есть только её действие на разум.
— Скажи мне, сколько тебе лет?
— Ты же знаешь... Девятнадцать. Уже.
— Вот! Уже! О чем это говорит?
— О том, что мне девятнадцать лет.
— Когда тебе будет восемьдесят девять...
— Господи, что за глупости ты говоришь...
— ... то ты не только не будешь помнить...
— ... мне не будет столько лет никогда, потому...
— ... каково это быть девятнадцатилетней...
— ... что этого просто не может...
— ... но вообще не будешь знать, что такое ощущать себя
— ... быть.
— ... молодой и юной.
Она взяла бокал тонкого богемского стекла и принялась медленно пить вино, глядя на него изумрудным взглядом безмятежной молодости. Сказала:
— Ты имеешь в виду то, что тебе двадцать девять? Б о о л ь ш а а я разница...
— Да нет никакой разницы. Молодость уходит с той же скоростью, с какой приходит старость, а поэтому разницы не существует. Когда ты молодая ты ещё не старая. Когда ты старая, ты уже не молодая. Эти объекты не пересекаются.
— Это ты так решил?
— Это не я решил. Таково устройство мира.
— Я знала, что тебе нужно себя истязать очень извращенно и тонко. У тебя получается. Тебе необходимо ощутить безысходность, чтобы найти выход.
— Какой ещё выход?
— Выход от своей множественности. Твои альтернативные эго уже достают даже меня. Каково тебе лично, вполне можно представить.
Шелестящее переменила положение ног, окинув их любящим взглядом экстраверта. Колыхнула магнитом взгляда. Спросила:
— Как тебе мои чулки? Потрогай, какие шелковистые. И убедись, что они есть.
— Послушай, но я же не могу постоянно смотреть на твои ноги, на твои волосы, на твои изумрудные глаза. Зачем ты это всё пишешь? Тебе нравится так себя возбуждать?
— А что тут плохого? Можно думать, что тебе не нравятся мои ноги. Вот я и пишу про это.
— Ты напиши про то, что ничего нет в природе.