ѕ Помогите! — закричала я, но внезапно осеклась, потоку что в этой кромешной темноте, пронизанной мягким зеленым светом, исходящим от приборной доски машины, красными габаритными огнями бесконечных автомобилей неоновыми отблесками фонарей, я поняла, куда поеду. В моей жизни было теперь только одно место, где я могла почувствовать себя в полной безопасности, и существовал только один человек, которому я могла доверять.

Я великолепно помнила, когда Броди купил этот дом. К тому времени он четыре года прожил на Востоке и три из них был партнером Дэниса. Волнения, связанные с разводом, уже давно ушли в прошлое, так же как и буйный восторг от того, что он теперь вольная птица и может в полной мере наслаждаться свободной жизнью. Он устал от своей огромной квартиры, устал от бесконечной череды свиданий, от жадных взглядов, со всех сторон направленных на него, от пустой болтовни. Он хотел уединения. Хотел иметь возможность дышать полной грудью. Хотел, чтобы его встречи с дочерью Джой, которой было шесть лет, проходили в милом уютном местечке.

Его выбор пал на чистенький коттедж с тремя спальнями, построенный из кедра, который со временем приобрел серый цвет. Дом стоял на берегу океана, и широкое, пятидесятифутовое пространство из песка и скал отделяло его от воды. Броди брал меня с собой, когда ездил осматривать дом перед покупкой. Мне даже не потребовалось заходить внутрь. Одного взгляда на каменную дорожку, одного глотка свежего океанского воздуха и мягкого рокота от плавно набегающей на берег волны хватило мне, чтобы почувствовать всю умиротворенность этого райского уголка.

Удивительно, что безумное отчаяние, в котором я пребывала, начало постепенно угасать, после того как я свернула с основной дороги по направлению к дому, и уступило место царящему вокруг спокойствию. У меня уже выработался своего рода условный рефлекс — срабатывал в тот момент, когда я ступала на шуршащую гравием дорожку. Ни разу, с самого первого моего приезда сюда и на протяжении стольких лет нашей совместной деятельности я не испытала здесь ни одной негативной эмоции. Мне нравилась моя работа и те люди, с которыми я общалась. И это место ассоциировалось у меня с комфортом, яркой жизнью и успехом.

Офис был закрыт. Окна и стеклянная крыша — я всегда придерживалась той точки зрения, что слишком много света не бывает, и поэтому настояла, чтобы в помещении сделали столько окон, сколько могла позволить его конструкция, — отражали луну, время от времени проглядывающую сквозь свинцовые тучи. Пространство около дома скудно освещал старинный фонарь рядом с дверью.

Броди наверняка находился дома. Об этом говорили его «ренджровер» под навесом для автомобилей и мягкий свет, струящийся из окон.

Нервный спазм, все это время сжимающий мне горло и желудок, стал слабее. Выйдя из машины и полной грудью вдохнув влажный морской воздух, я почувствовала себя гораздо лучше.

Броди не открывал. Я позвонила еще раз. Я не помнила, чтобы он планировал что-то на сегодняшний вечер, но он запросто мог уехать куда-нибудь с другом, оставив «ренджровер» дома. Он не ждал меня. Мы договорились встретиться только завтра утром, потому что оба предполагали, что этот вечер я проведу с Дэнисом и детьми.

Эта мысль снова вернула меня на землю, принесла боль и убила зарождающуюся надежду. Быстро, чтобы не расплакаться прямо на крыльце, я нащупала ключ от дома Броди, без разрешения отперла дверь и прошла на кухню. Сначала гостеприимное тепло, пришедшее на смену прохладному ночному воздуху, приятно окутало меня. Потом я уловила запах тушеного мяса, стоящего на плите. Хороший знак. Если Броди оставил мясо на плите, включенный свет и машину под навесом, значит, на пробежке.

Он пробегал шесть миль пять раз в неделю. По восемь минут на милю, плюс-минус в зависимости от состояния его колена, которое он повредил много лет назад, упав с велосипеда. Обычно он бегал минут пятьдесят. Сообразив, что он скоро вернется, я уселась в плетеное кресло, которое прекрасно гармонировало с основанием круглого стеклянного стола. Именно я уговорила Броди поставить здесь это кресло. Сам же он предпочитал неотделанный деревянный столик со скамейками по бокам. Он хотел простого домашнего уюта, тепла, без тех рюшек и оборочек, которые заставляют мужчину чувствовать себя неуклюжим гостем на своей собственной кухне. И именно поэтому я подобрала к плетеной мебели коричневые подушки и серый плед, которые прекрасно сочетались с темной кухонной мебелью и черными чугунными котелками, стоящими на полочке за плитой. Все аксессуары Броди подбирал сам, испытывая сильную ностальгию. Капкан для уток он привез из охотничьего домика своего деда, глиняной миской он колол грецкие орехи, когда был ребенком, а флюгер в виде петуха снял с конюшен, которые когда-то чистил. Мне нравилась скульптура, которая стояла на низкой скамеечке под телефоном. Она была выполнена из двух плоских камней с замысловатыми узорами на одном из них, и напоминала, если немного сощуриться, лицо какого-то человека. Я видела в нем пугающего неандертальца, а Броди — дурачка, который убеждал его, что нет повода впадать в депрессию, когда обладаешь в этой жизни стольким, что другим даже и не снилось.

Броди умел сочувствовать. Он был скромным, всегда жил своим умом, и я любила его за это.

Да, я любила его. Конечно, я любила Броди. Занимались ли мы когда-нибудь сексом? Естественно, нет. Верность я ставила превыше всего и сейчас испытывала острую боль от несправедливых подозрений Дэниса.

Встав с кресла, я подошла к плите и прибавила огонь под кастрюлькой с тушеным мясом. Блюдо выглядело очень аппетитно — кусочки цыпленка, морковь, лук, зеленый перец и грибы томились в красном соусе, от которого исходил восхитительный аромат бургундского вина. Броди мог взять горшочек, побросать туда практически все, что находил на кухонных полках, и приготовить из этого потрясающий ужин. Многое из того, что он готовил для себя, оставалось нам на завтрак, для Дэниса и для любого, кто мог к нам заскочить.

Обедала я всегда с детьми. Дэнис присоединялся, когда не уезжал куда-нибудь по своим делам, а Броди — раз в одну-две недели. Я так мечтала поужинать с детьми сегодня. А теперь даже не представляю, когда снова увижу их.

Меня в очередной раз охватил страх. Даже желудок скрутило. Видимо, какой-то злой рок преследовал меня. И в тот момент, когда я уже начинала сходить с ума от охватившего меня кошмара, на крыльце послышались шаги Броди. Он открыл дверь и вошел на кухню — слегка запыхавшийся, высокий, атлетически сложенный, что особо подчеркивали его шорты и тенниска.

— Привет. А я не ждал тебя сегодня вечером, — широко улыбнулся он, но с последним словом улыбка исчезла с его лица, чему я совершенно не удивилась.

Прическа, макияж, одежда — в последний раз я думала об этом, когда садилась в самолет в Кливленде сто лет назад. Я испытывала страх и безумно волновалась. И ничего не ела с самого утра. За все две недели, проведенные в Кливленде, я ни разу нормально не выспалась. Вероятно, я выглядела как покойник, который на время вышел из своей могилы.

Но, увидев Броди, я почувствовала такое внезапное облегчение, что едва удержалась на ногах. Я достала из кармана судебное решение, протянула ему и молча ждала, пока он дочитает до конца. Лицо Броди пылало, он часто дышал, как будто никак не мог прийти в себя после пробежки. Пот стекал по его щекам и подбородку, и я предположила, что он стекал и вдоль его спины до поясницы, потому что его тенниска намокла. Я чувствовала тепло, исходящее от него, его запах, запах здорового, разгоряченного бегом мужчины. После ужасного, наполненного подлостью дня, этот запах казался обнадеживающе искренним.

Дэнис, который очень тщательно ухаживал за собственной внешностью, имел все основания настороженно относиться к Броди. Броди очень шли его очки в тонкой оправе, которые сейчас он надел, когда я протянула ему бумагу из суда. У него были мягкие, прямые, орехового оттенка волосы, которые постоянно распадались на пробор, глубокий шрам на колене и деформированный с детства мизинец. Дважды в год он ездил в лучший бутик мужской одежды в Бостоне, покупал пару костюмов и несколько вещей на случай выхода в свет, но при этом равнодушно относился к своему внешнему виду. В свободное от работы время он ходил старых поношенных джинсах и еще более старых клетчатых рубашках. Я считала Броди самым эффектным и нетщеславным мужчиной из всех, кого знала.