Россия, отмечающая в этом году 630-летие со дня Куликовской битвы, помнит и чтит ее героев, знакомых всем нам со школьной скамьи: великого князя Дмитрия Ивановича Донского, Владимира Андреевича Храброго, Дмитрий Михайловича Боброка-Волынского, Пересвета и многих других. Их имена бережно сохранили древнерусские летописи, агиографические сочинения и так называемые памятники Куликовского цикла.

Однако те же источники не меньше внимания уделяют и их противнику — золотоордынскому полководцу и государственному деятелю Мамаю. Почему же русские средневековые авторы придавали столь большое значение личности врага, да еще и потерпевшего поражение? Немногочисленные сведения о Мамае, сохранившиеся в дошедших до нас русских, восточных и западноевропейских источниках, дают основание считать, что это был весьма влиятельный политик, в течение двух десятилетий стоявший у кормила власти в Золотой Орде и сыгравший значительную роль в истории Руси, да и всей Восточной Европы 1360-1370-х гг.

Стало быть, такое пристальное внимание к нему — отражение его значимости в истории русско-ордынских отношений? Такой ответ вполне устроил бы нас, если бы не одно обстоятельство: ни один враг Руси и России в российской историографии не характеризовался изначально столь негативно, причем со временем отрицательное отношение к нему со стороны историографов только усиливалось, и они предъявляли этому деятелю все новые и новые обвинения. В результате к настоящему времени Мамай в историографии предстает практически олицетворением вселенского зла, одинаково враждебного как Руси, так и (как ни парадоксально)… самой Золотой Орде! Ни один золотоордынский (или вообще степной, восточный) правитель, политик или полководец с древности и до настоящего времени не вызывал у российских историков столь отрицательного отношения, не обвинялся столь последовательно во всех смертных грехах.

Попытавшись проанализировать причины такого отношения к Мамаю в исторической науке, мы исследовали все доступные нам источники, содержавшие хотя бы косвенные сведения о Мамае. В результате обнаружилось, что единого Мамая в историографии не существует, он как бы распадается на два образа: первый — реальный политический деятель, второй же — мифологизированный персонаж, имеющий весьма мало общего со своим реальным прототипом. Этот вывод заставил нас поставить перед собой еще одну задачу — выявить причины появления мифов о Мамае.

Однако чтобы понять, что именно может быть отнесено к мифам, было необходимо вычленить из источников более-менее объективные сведения об этом деятеле. К таковым могут быть отнесены актовые материалы (официальные документы), данные археологии и нумизматики, а также те сведения летописей и других нарративных текстов, которые находили подтверждение в других, не зависимых от них, источниках — например, совпадающие сведения русских летописцев и западноевропейских или восточных историков. Итогом исследования стало написание первой (насколько нам известно) подробной политической биографии Мамая, истории его жизни, которая и составила первую часть настоящей книги.

Вторая же часть книги повествует о его «жизни после смерти», т. е. история формирования его образа в средневековых исторических сочинениях и современных исследованиях, который сегодня прочно заменил в историографии реального политика. Мы постарались выявить наиболее значительные историографические мифы, причины их появления и степень «мифологичности» их сведений о Мамае. И если нам удастся помочь уважаемым читателям понять, где проходит историографическая граница между реальным золотоордынским политиком второй половины XIV в. и его стереотипом, созданным средневековыми и современными историками и идеологами, можно будет считать цель, поставленную при написании настоящей книги, достигнутой.

Считаю своим приятным долгом поблагодарить за ценные советы, рекомендации и консультации при написании данной книги Д. М. Исхакова, М. Г. Крамаровского, И. М. Миргалеева, В. В. Трепавлова, В. В. Чубаря и А. Г. Юрченко.

Р. Ю. Почекаев, Санкт-Петербург — Челябинск — Санкт-Петербург,

2008-2010

Пусть название первой части нашей книги не вводит читателей в заблуждение: мы далеки от мысли представлять Мамая героем в современном понимании этого термина — деятелем, достойным исключительно похвал, и примером для подражания. «Героем» мы его назвали лишь в качестве противопоставления стереотипу «антигероя», который будет разобран во второй части книги. Тем не менее, в какой-то степени Мамай может рассматриваться и как герой — герой своего времени, герой трагедии, которую представляла собой его эпоха.

В самом деле, жизнь и деяния Мамая могли бы стать сюжетом для драматического произведения в стиле греческих трагедий.[1] Подобно их героям, Мамай в любых своих действиях был изначально обречен на провал и, в конечном счете, на гибель. И трагичность его биографии — не столько в его личных недостатках, сколько в том, что ему пришлось жить, пожалуй, в самый непростой период в истории Золотой Орды.

Золотая Орда (Улус Джучи) появилась на исторической карте Евразии в начале XIII в. и за первые полтора столетия своего существования пережила этапы становления и расцвета. «Золотой век» этого государства традиционно связывается с правлением хана Узбека (прав. 1313-1342 гг.), при котором в Орде прошел ряд важных реформ, велась бурная внешняя политика, осуществлялись дипломатические и торговые связи с наиболее значительными государствами мира, и авторитет Орды на международной арене был высок как никогда. Узбек, стяжавший репутацию блестящего государя, распространителя ислама, покровителя наук и искусств, крепко держал в своих руках и золотоордынские улусы, и вассальные государства, а в случае войны мог выставить армию в несколько сотен тысяч воинов. Малейшие попытки проявления непокорства или сепаратизма немедленно и беспощадно подавлялись. Безусловно, если бы Мамай с его талантами делал карьеру в эту эпоху, его судьба сложилась бы совершенно иначе, да и отношение к нему в историографии было бы совсем другим…

Однако для достижения своего могущества Золотой Орде эпохи хана Узбека пришлось мобилизовать все свои ресурсы — человеческие, материальные и пр. — и действовать на пределе возможностей. Такое напряжение непременно должно было привести к надрыву, первые признаки которого проявились уже при ближайших наследниках Узбека: уже его сыновья Тинибек и Джанибек вступили в междоусобную борьбу. Правда, эта междоусобица оказалась весьма скоротечной (менее года), и Джанибек (прав. 1342-1357 гг.) еще пятнадцать лет пожинал плоды трудов своего отца, сохраняя статус одного из наиболее могущественных монархов в мире.

Между тем уже в его правление начали проявляться тенденции, свидетельствующие о том, что близится кризис золотоордынской государственности. Сам Джанибек уже не был столь самовластным монархом, как его отец: для обеспечения признания своей власти ему пришлось пойти на определенные уступки царевичам-Джучидам и наиболее влиятельным племенным предводителям, предоставив им некоторую автономию — на что никогда не пошел бы его отец.

Еще одним важным фактором кризиса и упадка Золотой Орды стала «черная смерть» — пандемия чумы, охватившая в середине XIV в. всю Евразию и даже Северную Африку. Ее вспышки наблюдались в Орде в 1346-1349, 1364 и 1374 гг. Следствием чумы стало не только сокращение населения, но и дестабилизация золотоордынского общества: от болезни умерли многие представители аристократии, в результате чего баланс сил в обществе оказался нарушен, и между уцелевшими началась борьба за передел владений скончавшихся.[2]