Но тысяча двести с лишком душ — не шутка, даже если они с луны свалились.

— Сергей Петрович пишет, что они опытны в морских промыслах, знают ветра и течения, прекрасные пловцы и ныряльщики, — совещался наместник с заместителем. — Но вот это… «бывают под водой час и долее» — явное преувеличение. Это же не индийские факиры! И какой прок от их умения?

— Жемчужный лов, — кратко молвил заместитель. — Сбор кораллов и перламутровых раковин.**

Октябрь 1787 года

— Какие милые дети! — восхитился капитан в розовом камзоле с золотыми обшлагами. Сначала он погладил по голове вихрастого исчерна-рыжего мальчишку, а потом девочку-малявку — светло-рыжая и конопатая, она ничуть не боялась чужого человека со шпагой. Продолжала грызть ноготь, моргая лазурными глазками. Чего пугаться? Рядом батька, его сабля тяжелее.

Капитана звали Жан Франсуа де Гало де Лаперуз. Ему было поручено нанести на карту берега Тихого океана и найти Северо-Западный проход.

Батьку рыжей конопушки прежде звали Патрик Мэрфи, а ныне — Патрикей Яковлев сын Марфин. Он отвечал перед богом и государыней за прибыли казны и мир на острове.

Любуясь румяными детками коменданта, Лаперуз с горечью понимал, что Франция опоздала. За спиной рыжего верзилы он видел бревенчатый острожек со сторожевой вышкой, где плескался по ветру русский флаг с орлом.

Португальцы были правы. Острова Исла-дель-Арменьо существуют, но у них теперь другое имя — Переливные. Как гласит пословица: «Кто нашёл, того и будет».

Чуть позади коменданта стояла — с большим достоинством, — молодая женщина, великолепная брюнетка с чуть раскосыми карими глазами. Дав детям поглазеть на приезжих, она тихо позвала их, произнося какие-то варварские имена — Mit’ka, Liska.

— Мы прибыли с мирными намерениями, — заверил коменданта Лаперуз, а командир «Астролябии» де Лангль пояснил:

— У нас научная миссия.

— Разведка, — кивнул Патрикей с пониманием.

— Вы заблуждаетесь. Мы были на Камчатке, в Петропавловске, где встречались с главой вашей администрации. Он выдал нам рекомендательные письма…

— Извольте предъявить, — сухо молвил рыжий.

Пока ирландец вчитывался, де Лангль счёл уместным заметить:

— Эти моря — уже не белое пятно на карте. Здесь ведётся оживлённая торговля, плавает много судов разных стран.

— Да — если говорить о лазутчиках, браконьерах и пиратах.

— Но почему только о них? Скажем, в Петропавловске мы склонили головы у могилы Чарлза Кларка, славного командира «Дискавери».

— Слава богу, одним англичанином меньше, — зло усмехнулся Патрикей. — Незачем пускаться в плаванье с чахоткой, вдобавок отсидев за братца в долговой тюрьме. Уж здесь-то я могу говорить о них всё, что думаю!

Оба француза воевали против британцев на море и понимали чувства ирландца.

За обедом — а угощать здесь умели, — гости разговорились. Коснулись даже личного.

— Патрик, вы скоро десять лет как прозябаете на отшибе от мира. Вы не преступник, а китобой, потерпевший крушение — можете смело вернуться домой… вместе с нами.

— Хотите добыть языка, по-казачьи? — подмигнул хмельной комендант. — Нет уж, месье — лучше быть русским в России, чем ирландцем в Ирландии.

— А дикие порядки? рабство, кнут? — просвещённый Лаперуз напирал.

— В Англии вешают чаще, чем тут, за куда меньшие проступки. Кто я там? простой моряк. А здесь, — Партикей огляделся, словно окидывая синим взглядом остров, — я лорд! У меня отряд казаков, пушки, ружья… и Таня, — он привлёк свою кареглазую, обнимая за талию. Женщина улыбалась — смущённо, ласково и снисходительно. — Кстати, её братья правят островами к северу. Их, Лотаревых, целая династия. Так что плывите без меня, месье! Я устал от большого моря, а море устало от меня, раз вышвырнуло сюда. Главное — угадать момент, чтоб вовремя сойти на сушу и остаться.

— Здесь не Россия, всё слишком зыбко, — намекнул Лаперуз. — Судьба переменчива, как море. Острова часто меняют владельцев…

— Знаете, чем Русь похожа на Ирландию? — неожиданно спросил Патрикей.

— Чем же?

— Она там, где наступила нога русского. Мне это сходство по душе.

«Буссоль» и «Астролябия» уплыли на зюйд-ост. Сидя в каюте под качающейся лампой, Лаперуз записывал в дневник:

«Оказалось, этот внешне беспечный человек на деле упорен и стоек. Мне довелось узнать, что незадолго до нашей встречи он с казаками выдержал штурм разъярённого войска туземцев, именуемых кумаре, а жена, сидя рядом у амбразуры, заряжала и подавала ему ружья. Когда же Патрик был ранен, она сама встала к бойнице и стреляла, в то время как ружьями занимался мальчик Mit’ka. Она взяла саблю и пистолеты мужа, руководила карательной экспедицей…»

Жан Франсуа не угадал момент и продолжал испытывать терпение моря. Даже серьёзнейший намёк судьбы — когда в том же году, два месяца спустя, на островах Мануа в стычке с аборигенами погиб де Лангль, — не вразумил его. Наконец, бурной ночью корабли Лаперуза наскочили на рифы у Ваникоро, и море поставило точку в его судьбе. Вместе с ним ушёл на дно чарующий, изящный образ милой Франции, вскоре погрузившийся в кровавую трясину революции.

А остров Рурукес — самый южный в цепи Переливных, — жил, овеваемый тёплыми солёными ветрами, а годы шли, а дети коменданта подрастали, и выросли из них — Боже, спаси и сохрани! — два сапога пара, неукротимый Митяй Марфин и рыжая как чёрт Лиза, Лиса Патрикеевна.

Покойный де Лангль был прав — белые пятна быстро стирались с карты. С 1573 года по «пути Урданеты» начались регулярные рейсы манильских галеонов, появились пираты. После 1750-го контрабандная торговля с испанской Америкой стала поистине международной, а затем в Тихом океане начался китобойный промысел.

Русские в Охотске и Петропавловске едва успели сколотить судёнышки, чтобы распространить своё влияние на острова, поскольку тут было что взять.

Сочно цвела тундра, ярко пестрели сопки и долины. Артели на побережье добывали морского бобра, а в море-океане, за полуденным маревом, охотники промышляли кита. У жироварни выстроились бочки, ящики наполнялись китовым усом. Объевшись багровой китятины, валялись сонные собаки. В бухте Матери Тамары пахло рыбой и ворванью.

Мариинский Порт на Пойнамушире ждал судов из Ново-Архангельска, которые повезут в Кантон драгоценные шкурки, сорокаведёрные бочки с жиром и пудовые ящики с гибким усом. С юга шли корабли из России — до грот-бом-брамселя отполоскавшись ледяной водой у мыса Горн и перевалив пекло экватора, парусники несли в Русскую Океанию новых поселенцев.

— Это ничего, господа, что у нас тундра! — веселился Володихин, приняв чарочку горячительного. — Зато мы обеспечиваем приток капиталов, — он потёр мясистыми пальцами воображаемые монеты. — У Александрова-Паланского морской бобр не водится, и рыбы там не густо. Без тех долларов и соверенов, которые стекаются к Пойнамуширу, ел бы Бенедиктов репу с постным маслом, а не печёнки райских птичек в винном соусе…**

Айнов, заселявших островную гряду с севера, и помянутых кумар (они звали себя куамарет), в каменном веке ушедших на южные Переливы под натиском жёлтой расы, разделял вовсе не этнический барьер: все они были белыми, известными науке как австронезийцы — «южные островитяне». Границей стала… температура воды. По 40° с.ш. проходит тёплое течение Куросио; здесь растворимость кислорода в воде падает, и продуктивность морской фауны снижается.

По той же причине власти — иркутский генерал-губернатор, начальник Камчатки, а затем правление Российско-Американской компании, — отводили северным островам роль промысловых угодий, а южные считали сырьевой и продуктовой базой Русской Океании.