Через ректора бумага попадает декану медицинского факультета Московского университета И. Клейсту. Тот наложил резолюцию: «…ранее подачи прошения о допущении Ульянова к сдаче в Медицинской испытательной комиссии, надлежит ходатайствовать о допущении его в один из Российских университетов для получения зачета 9 и 10 семестров медицинского факультета».

От таких отписок радости было мало.

Перед отъездом Владимира Ильича в Псков братья обсудили многие детали по сбору корреспонденции и денег для будущей газеты. Дмитрий Ильич, как агент «Искры», получил партийную кличку Юноша.

А в недрах Департамента полиции уже рождался следующий документ: «…Ульянову держать окончательные экзамены при Московском университете препятствий не встречается, но что принятие названного лица в число студентов одного из университетов, ввиду его политической неблагонадежности, представлялось бы нежелательным».

Весна 1900 года прошла в напряженной учебе. На лето в Подольск приехала мать. В начале июня наведался Владимир Ильич. Перед этим в Петербурге, куда он изредка наезжал без разрешения властей, ему пришлось целых десять дней посидеть под арестом — выследили шпики. В Подольск он приехал тоже не без приключений. Исправник уезда, некий Перфильев, отобрал у него заграничный паспорт, полученный 5 мая для поездки в Германию. Владимир Ильич пригрозил исправнику:

— В таком случае я принужден жаловаться на ваше незаконное действие в Департамент полиции, — и вышел.

Исправник струсил.

— Послушайте, господин Ульянов, вернитесь назад. Вот ваш паспорт. Возьмите его.

Родные увидели в тот день Владимира Ильича необыкновенно возбужденным.

— Хотел отобрать у меня заграничный паспорт, старый дурак. Так я его так напугал Департаментом полиции… — рассказывал он и хохотал. Все, кто был дома, поддались его веселому настроению.

Дни, когда гостил брат, запомнились Дмитрию Ильичу навсегда. Было столько переговорено! О характере и особенностях работы агентов «Искры», о роли и месте классовых сил в надвигающейся революции, о сочетании экономических и политических требований, о борьбе с ревизионизмом в рядах социал-демократов, о конспиративных адресах, шифровании писем…

7 июня вместе с матерью и старшей сестрой Владимир Ильич уехал в Уфу к Надежде Константиновне Крупской. Перед отъездом он сообщил брату свои планы: после посещения Уфы и городов Поволжья выедет за границу, по всей вероятности из Подольска, и попросил приготовить ему в дальнюю дорогу необходимые вещи.

На обратном пути Владимир Ильич заехал в Подольск, благо Департамент полиции разрешил пробыть в этом городе три дня. А так как заграничный паспорт был при себе, а других документов не требовалось, из Подольска он выехал за границу.

Несколькими днями раньше из Уфы вернулись Мария Александровна и Анна Ильинична.

Не скоро дождались они писем из-за границы. Почти в каждом Владимир Ильич спрашивал, как обстоят дела с учебой у Мити. Однако ничего утешительного ему сообщить не могли. Разрешения на поступление в университет не было.

Владимир Ильич возмущается такими порядками и не скрывает этого в письмах. «Крайне досадно, — пишет он матери из Мюнхена 19 сентября 1900 года, — что Мите отказали в поступлении в университет. Терять год еще, — это черт знает что такое! Авось удастся все еще при помощи одной из тех заручек, о которой ты пишешь»[6].

А Дмитрий Ильич уже весь сентябрь обивает в Петербурге пороги министерства просвещения. Выезд в Питер стал возможен после того, как он получил наконец-то годичный паспорт. По этому паспорту удалось временно прописаться на Васильевском острове.

Хождения… Хождения… Забрезжила надежда. Могут разрешить поехать в Юрьев. Туда уже попали многие студенты, исключенные из университетов по политическим мотивам. В Юрьеве было два высших учебных заведения — университет и ветеринарный институт. По разговорам чиновников, «неблагонадежным» разрешают продолжать учебу, только нужно как следует обосновать прошение.

И Дмитрий Ильич, уже искушенный в писании официальных бумаг, в новом прошении «обосновывает» свое желание служить народному здравию.

Утром 28 сентября 1900 года на Васильевский остров (10-я линия, д. 15, кв. 12) был доставлен пакет на имя Д. И. Ульянова.

«От Департамента Народного Просвещения объявляется студенту Московского университета Дмитрию Ульянову, что ему разрешено поступить в число студентов Юрьевского университета».

Дмитрий Ильич наконец-то облегченно вздохнул. Заручка удалась! Вечером того же дня поезд увозил его в Юрьев.

В первый же день после приезда Дмитрий Ильич изложил свои впечатления на бумаге: «Здесь вообще по-русски, видимо, мало говорят и даже мало понимают, так что в одном месте я уже городил что-то по-немецки и был понят… Но многие говорят не по-немецки, а по-фински или по-эстонски… Названия улиц пишут на всех трех языках, на вывесках тоже иностранщина. Русская речь слышна только среди студентов… Что касается внешности города, то он больше напоминает заграничный: постройки остроконечные с высокими крутыми крышами, то железными, то черепичными; характер домов, магазинов, церквей тоже больше не русский, улицы в некоторых местах такие узкие, что на них нельзя разъехаться двум экипажам. Зелени очень много, особенно в одной части города, расположенной на горе: завтра начну ходить именно там, и клиника и университет там близко…»

К этому следует добавить, что Домберг (гора, которую имел в виду Дмитрий Ильич) — это огромный старинный парк с развалинами древнего собора св. Дионисия. К началу XX века часть собора была отреставрирована, в ней помещалась университетская библиотека. Несколько поодаль — клиника.

На Мельничной улице Дмитрий Ильич снял за 15 рублей на семестр меблированную комнату. Дрова свои, можно топить когда угодно и сколько угодно. А на случай, если придется возвращаться поздно вечером, хозяйка-немка дала квартиранту ключ.

На имя ректора университета Дмитрий Ильич написал прошение: «Получив разрешение от Господина Министра Народного Просвещения поступить вновь в Университет для окончания моего образования, сим имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство принять меня в число студентов Императорского Юрьевского Университета на пятый курс медицинского факультета».

Это было 2 октября 1900 года, а 3 октября он с восторгом сообщил матери: «Здесь дело пошло хорошо, не так, как в Петербурге, — меня уже приняли в Университет, так что я теперь форменный студент, хотя бумага из Петербурга еще не получена (должно быть, в округе у попечителя застряла)… с завтрашнего дня начну слушать лекции. Формалистики здесь гораздо меньше, чем везде в других местах, но зато есть и недостаток: в университете придется платить не 50 рублей, а 78 только за первое полугодие — тут совсем особые порядки, частию еще старинные…»

Дмитрий Ильич, как и все студенты, дает подписку «не принадлежать к тайным обществам, не участвовать в недозволенной деятельности». Отдав дань формализму, он налаживает регулярную посылку информации о революционном движении в Прибалтике. Часто его зашифрованные заметки попадают в Женеву. Владимир Ильич благодарит брата за весьма своевременные и ценные сведения.

На рождественские праздники Дмитрий Ильич побывал в Москве, встретился с товарищами по подполью и по-доброму им позавидовал: они для «Искры» делали многое, у них были лучшие возможности, они держали связь с заводами и фабриками, жили в гуще пролетарской массы.

В начале 1901 года Дмитрию Ильичу предстояло отбывать воинскую повинность. Он подает декану медицинского факультета В. Курчинскому прошение ходатайствовать об отсрочке повинности до весны 1902 года. Декан с пониманием отнесся к опальному студенту. Он добился отсрочки, и это позволило Дмитрию Ильичу спокойно осваивать учебную программу, проходить практику в одной из больниц города.

О практике того времени стоит сказать подробнее. За студентом-медиком закрепляли больного прямо с санитарной коляски. Практикант сам определял диагноз, назначал курс лечения и сам же проводил это лечение до полного выздоровления своего пациента.