– Чего вы хотите, эфенди?

– Давай присядем. – Мы отошли и присели за низенький столик. – Хочу, чтобы ты отказался от Ирины.

– Это невозможно, эфенди. Она моя законная жена, я с ней сплю. И калым был тоже немаленький.

– Ничего страшного, что ты с ней спал, мы от нее все равно не откажемся, – вытащил из-под плаща и положил на стол заготовленный кошель. – Здесь сто пятнадцать дублонов, ровно в два раза больше, чем тебе обошелся калым. За такие деньги можно купить девочку, достойную гарема самого султана. И еще, осенью у меня должно быть немало трофеев, которые вынесу из земель Запорожской Украины. За корректную цену продавать буду только тебе.

В его глазах ненадолго появилась заинтересованность, затем взгляд потемнел, и он, не промолвив ни слова, опять опустил голову.

– Уважаемый Абу, – приложил руку к сердцу, – Ирина не хочет жить с тобой, очень тебя прошу, дай ей развод. Оставить все как есть не имею права, это моя кума. Впрочем, ты не знаешь, что это такое.

– Почему же не знаю. Когда я попал под девширме[23], мне минуло двенадцать лет, а мои родители были бывшими польскими крестьянами, земли которых перешли под власть нашей великой империи. Поэтому, что такое кумовья и крестные, знаю очень хорошо. – Он поднял со стола кошель, подбросил его на руке и крикнул: – Э! Ирину ко мне!

Буквально через пять секунд вкатился кругленький евнух и с ним – что-то маленькое в бесформенной длинной парандже.

– Паранджу сними, – сказал хозяин. Да, это оказалась Ира, только на ее левой щеке красовался огромный синяк.

– Абу, вот бить ее не надо было.

– А что с ней делать, если она в постели как бревно неподвижное. – Он встал и ткнул в женщину пальцем: – Талик[24], иди.

Когда мы выводили Ирину из дома, у нее дрожали и руки, и тело. Я завернул ее в свой плащ, так как дать что-либо из одежды Абу Касим категорически отказался. Женщина должна была уйти только в том, что на ней было во время получения развода.

Вот так, сорок пять минут пешком под паскудным дождем в домашних тапочках, мы ее и сопровождали к портному в армянском районе, который за пять золотых обещал одеть женщину в лучшие одежды на все случаи жизни.

Ирине не сказали, каковы наши дальнейшие планы, думаю, ей этого знать и не надо было. По крайней мере сейчас, но строго приказали ждать до нашего возвращения.

В греческий район добирались еще с полчаса. Нужную нам улицу обошли со стороны пустыря и старого кладбища. Здесь, видно, давно уже никого не хоронили, но двери некоторых склепов и мавзолеев были распахнуты, замусорены и заросли травой. Постояли немного у забора и, понаблюдав за обстановкой, не увидели ни одного человека. Действительно, сейчас под таким дождем по улицам никто без нужды не бродит, а по пустырям тем более ни один дурак лазить не будет.

Стас провел нас сквозь дыру, потом мы перемахнули на задний двор через двухметровый каменный забор. Дом был тоже каменный, двухэтажный. Окна, прикрытые деревянными жалюзи, с этой стороны имелись только на втором этаже. Мы прижались к стене и осмотрелись.

– Мочим всех, кроме старика, – шепнул ребятам.

– Это почему? – попытался возмутиться Стас.

– Сначала долги стрясем.

– Так я знаю, где деньги лежат.

– Не думаю, что ты знаешь все заначки, – хмыкнул Данко.

– Отставить базар. Стас, где сейчас могут быть люди?

– Рабы и кто-нибудь из сыновей или сам старый козел могут находиться в большом сарае, который переделали под склад. Остальные в доме. Рабыня, которая с хозяином спит, должна быть в кухне, остальные – либо внизу в зале, либо на втором этаже в комнатах.

– Вот что еще, – внимательно посмотрел каждому в глаза. – Знаю, как вам всем хочется пострелять, мне, кстати, тоже. Но желательно отработать ножами. А еще лучше топорами. Данко, не делай глаза размером с талер. Поверь, так было бы лучше. Впрочем, рабов можно и пристрелить.

– Два топора есть в малом сарае, – брякнул Стас и втянул голову в плечи, уж очень интересно на него посмотрел Антон.

– Отлично, берите и зачищайте сараи, а я контролирую вход. Пошли.

Ребята быстро рванули вдоль забора к небольшому зданию, а я, вытащив кинжал и револьвер, пригнулся и посеменил за угол. С этой стороны находился большой сад, но ветки еще не покрылись листвой, только почки лопнули и явили миру маленькие зеленые листочки. Поэтому все пространство усадьбы просматривалось очень хорошо.

В это время где-то в глубине двора раздались три тихих хлопка. Другой человек никогда не догадался бы, что это выстрелы. Вскоре ребята присоединились ко мне. В руках Данко и Антона были топоры, причем у Антона – с окровавленным лезвием.

– Трое, – шепнул он.

– А почему три выстрела? – спросил тихо.

– Да пацан тоже стрельнул и попал рабу в руку. Если бы я не поправил выстрелом в голову, крику сейчас было бы на всю улицу.

– Ясно, – кивнул ему, и мы, согнувшись, дабы не светиться сквозь жалюзи окон первого этажа, перебежали к центральному входу. – Стас, открывай дверь. Попытаемся не шуметь.

Стас, бледный как мел, выскочил на крыльцо, а мы стали по бокам. Петли входной двери были хорошо смазаны и не скрипели. В холле оказалось пусто, но в глубине дома справа был слышен шум шипящего на огне жира.

Толкнул локтем Данко и показал на дверь кухни, тот, быстро, но мягко перемещаясь с пятки на носок, завернул в коридор. Через несколько секунд мы услышали негромкое: «Что?» – глухой удар и звук падения тела, следом показался Данко и поднял вверх указательный палец. К обуху его топора приклеились черные волосы. «Будь здесь!» – показал ему рукой. Он кивнул, положил топор, вытащил оба револьвера и присел, подперев спиной стену.

– Стас, веди. Иди спокойно, но тихо.

Мы двинулись вперед, я вертел головой чуть ли не на триста шестьдесят градусов, фиксировал и анализировал мельчайшие элементы обстановки. Без каких-либо происшествий мы поднялись на второй этаж, там Стас указал на комнаты хозяина и его сыновей.

– Стой пока здесь, – шепнул ему.

Все комнаты, кроме одной, оказались пусты. А вот тайник с ценностями искать не пришлось, когда мы вошли в комнату хозяина дома, он в это время стоял на коленях за отодвинутым комодом и в стенной нише что-то перебирал. Хозяин даже не слышал, как мы вошли.

– А! Вот ты где?! – сказал я громко. Он даже подскочил от испуга.

– В-вы к-хто? – Старик стал заикаться.

– Как кто? Те самые, кому ты недоплатил за двух жмуров на Кипре, – с ходу взял его на понт. – Они тебе какой-то родней приходились, один из них твой брат, не так ли?

– Ну как же? Ведь я т-тому, к-кто назвался Серым, отдал все пятьдесят ц-цехинов… – Стоя на карачках, он смотрел на меня затравленным взглядом.

– Этого нам мало! – треснул ему ногой по носу. Все, он поплыл.

– Аа-а! – завыл и стал утирать рукавом кровавую юшку. – Х-хорошо-хорошо! Я еще столько же дам!

– Ты что, жлобяра?! Вон целый сундук денег, а ты мне хочешь какую-то подачку на руку сплюнуть. Задавлю!

– Нет! Нет! Половину! Возьмите половину! Здесь восемь тысяч двести сорок два цехина, восемьдесят пять луидоров и десять дублонов. Все золото. Только полторы тысячи серебра. Возьмите половину.

– А остальное серебро куда дел?

– Серебром за товар рассчитываюсь, а золото отложил в закрома.

– Где твои сыновья?

– Один на складе, а второй на Южном базаре, вечером будет.

– За сколько продал имущество брата?

– Э? Не понял?

– Говори, сука! Прибью.

– За семь тысяч четыреста цехинов, – скороговоркой выпалил он.

– Сволочь! Сволочь! – в комнату вбежал плачущий Стас и стал бить ногами свернувшегося эмбрионом и воющего старика.

– Доламывай мальчишку, – шепнул Антону и показал на топор. Тот утвердительно кивнул, подошел к Стасу и несколько раз дернул его за рукав.

– На! – сунул в руки находящемуся в состоянии аффекта парню топор.

Тот его подхватил, взмахнул и опустил на голову старика. Вой сразу же прекратился. Парень замер, выпустил топорище и стал задом отступать от трупа. Его лицо имело отрешенное выражение.