— Джентльмены! Можете переждать ливень здесь. Я — Айэн Нортумберленд, плотник, столяр и хозяин заведения. Не хотите ли взглянуть на прекрасный шкаф моей работы?

— Спасибо, мистер Нортумберленд, — ответил Холмс, — боюсь, что нет. Мы еще находимся под впечатлением трагедии в вашем квартале. Ваш ближний сосед, мистер Натан Гранер, сильно пострадал от пожара.

Приветливость Нортумберленда внезапно исчезла:

— По мне так незачем и беспокоиться о Гранере. — Он презрительно усмехнулся. — Этот скряга задолжал и мне, и всем в округе; задолжал много денег. Так что — какая уж тут трагедия! Он не платит Джереми Девону за молоко целых два месяца. А мне никак не удосужится отдать четыре фунта за три плахи из вишневого корня для рубки.

Слегка обескураженный такой вспышкой, я пробежал глазами мастерскую и увидел обычный набор пил, молотков, рубанков и других инструментов. На длинной скамейке стояли толстые глазированные бутыли, стеклянный перегонный аппарат и несколько незаконченных деревянных изделий. На полу возвышались кучи стружек и опилок, в дальнем углу, за небольшой кирпичной перегородкой, была печь с выведенной наружу трубой, в печи — какое-то устройство, а рядом — доверху наполненная древесным углем бочка. Когда Холмс поднял и осмотрел опилки, наши глаза встретились, и я заметил знакомый мне огонек. Он был в своей стихии. Он расследовал.

— Ливень утих, джентльмены! — воскликнул он. — Не отправиться ли нам по адресу Бейкер-стрит, 221Б? — Несмотря на удушающую влажность, Холмс был в приподнятом настроении.

— Холмс, — обратился я, — вы, похоже, нашли ответ. Наша долгая совместная работа не позволяет мне это не заметить.

— Старина Ватсон, — ответил он дружески, — вы всегда проницательны! Но говорить о разгадке пока рано. Скоро все прояснится. Пока игра еще идет, дружище. Игра еще не кончена.

Дома Холмс закурил сигару, подаренную Натаном Гранером, и начал действовать. Он налил воды в кружку с платком:

— Прошу заметить, джентльмены, что я сильно перемешиваю, вот так. Потом фильтрую. Теперь добавляю к фильтрату раствор дихромата калия в серной кислоте. Цвет — как у апельсина. Правда, инспектор? Очень похоже. Так, теперь перегонка.

Холмс зажег горелку. Оранжевая жидкость бурно закипела в круглодонной колбе. Стало видно, как пары поднимались по горловине и конденсировались в холодильнике, откуда в приемник капала бесцветная жидкость. Я почувствовал знакомый запах анатомички.

— Вот дистиллят, водный раствор какого-то вещества. Какого? Вы не знаете, Ватсон? Давайте это выясним.

Он оглядел свою полку с химикатами, доставая то одну, то другую склянку.

— Попробуем красную кровяную соль. — Он растворил несколько крупинок в воде, добавил щелочи, фенилгидразина и затем порцию дистиллята. Раствор из желтого стал красным.

— Миссис Хадсон! Миссис Хадсон, нет ли у вас йодной настойки?

Наша квартирная хозяйка, привыкшая ничему не удивляться, принесла темный пузырек. Холмс накапал оттуда коричневой жидкости в чистую колбочку, добавил немного дистиллята и торжествующе показал нам:

— Смотрите, йод обесцветился! Но я, кажется, чуть не забыл о главной пробе.

Он вынул из ящика стола серебряную табакерку, в которой с давних времен хранил порошок опиума. Кончиком ножа для разрезания бумаги отобрал крохотную порцию и всыпал ее в колбочку с дистиллятом. Крупинки, не успев раствориться, стали розовыми.

— Так оно и есть! Скоро окраска изменится на фиолетовую.

— Ну и о чем это говорит, Холмс? — спросил я. — Пожар возник из-за молнии? Или от того, что Гранер курил? А может быть, здесь преступление?

— Это говорит о том, что задача решена, — ответил он.

Загадку можно разрешить, внимательно изучив текст и обратившись к химии. Ответьте сначала на такие вопросы:

1. зачем Холмс собирал жидкость?

2. какую химическую реакцию вызвал дихромат калия?

3. почему обесцветился раствор йода?

4. на присутствие какого вещества указывали покраснение смеси гексацианоферрата(III) калия с фенилгидразином и изменение цвета морфина (главный компонент опиума)?

[5]

Эмоциональное мироощущение художников и артистов, да и весь мир искусства были совершенно чуждыми четкому аналитическому мышлению Холмса. Исключая игру на своей любимой скрипке, которую Холмс брал в руки лишь в периоды бездействия или, наоборот, при напряженном расследовании запутанных криминальных загадок, его мыслительные процессы были предельно рациональными. Так случилось и на этот раз, когда широко обсуждаемое в центральной печати убийство одного из довольно состоятельных лондонских торговцев произведениями искусства и последующая встреча с нервничающей клиенткой дали в руки великому детективу расследование, которое великолепно отвечало его натуре.

В самом деле эмоциональная художественная природа личностей, фигурировавших в этом деле (я назвал его «Приключение савана Спартака»), резко контрастировала с логичным и рациональным подходом к химии и ко всему делу, которым воспользовался Шерлок Холмс при решении этой тупиковой проблемы.

Все началось промозглым ноябрьским утром 1897 года. Я сидел в своем кресле у потрескивающего камина на Бейкер-стрит, 221Б, просматривая свежий медицинский журнал, когда Холмс появился из затемненного угла своего лабораторного стола в длинной рабочей одежде с большой вишневой трубкой во рту. Клубы не слишком приятного сизого дыма поднимались к потолку комнаты.

— Как часто красота и печаль, Ватсон, стоят рядом. Даже мы с вами впадаем в меланхолию при звуках симфонии или задумчиво глядя на золотой закат. И не бывает ли у красивых женщин тревожно на душе?

— Холмс, — удивился я, — что заставляет вас так философствовать?

— Взгляните-ка сюда, мой друг. — Холмс указал на свой лабораторный стол с несколькими пробирками, содержащими какие-то желтоватые жидкости. — Это, Ватсон, пробы урины графини Андреа Ланнер Дел Рей, которые Скотланд-Ярд тайно получил от прислуги самой графини. А здесь — раствор трихлорида железа, каплю которого я добавляю на ваших глазах.

Как только капля упала в пробирку, раствор стал ярко-красным.

— Ну и что это значит, Холмс? — спросил я.

— Это значит, дорогой мой, — назидательно ответил он, — что прекрасную графиню, жизнь которой лондонские простолюдины считают сказочной, ожидают неприятности. Поскольку урина курителей опиума содержит опиумные соединения, в том числе насыщенные и ненасыщенные кислоты и фенольные производные, она окрашивается под действием хлорида железа. А теперь, Ватсон, посмотрим на реакцию окрашивания салициловой кислоты, другого соединения с фенольной группой. Вот эта пробирка. Видите, при добавлении всего одной капельки появилось слабое фиолетовое окрашивание.

Пока я рассматривал вторую пробирку, Холмс набросал в открытом лабораторном журнале химическую схему:

— Однако, Холмс, салициловые препараты уже начинают применять при головной боли и других недомоганиях. Разве не могла графиня пользоваться совершенно безвредным средством?

— Превосходно, Ватсон! — воскликнул он и продолжил, поднося обе пробирки к моим глазам: — Однако ярко-красный цвет пробы маковых компонентов и фиолетовый — пробы салициловой кислоты четко различаются. Более того, известно, что графиня чувствовала себя хорошо и не нуждалась ни в каком лечении. Нет, Ватсон, трихлоридная проба определенно говорит о наличии опиума.

После того как вспыхнувшая было активность Холмса немного угасла, я вернулся к своему журналу, и вновь наступила утренняя тишина. Завтракали мы тоже молча, Холмс по привычке держал перед собой «Таймс» и внимательно изучал первую страницу.

— Ватсон, — неожиданно воскликнул он, — помните статью о торговце, который месяц назад продал саван Спартака по бешеной цене?