Ведущий "юнкерс" отвесно нырнул. Падая, он растворился в туманной глубине. Климов ударил по второму бомбардировщику. Его судьбу, как и судьбу первого, решила точная очередь из крупнокалиберных пулеметов.

Строй вражеских самолетов распался.

Фашисты, охваченные паникой, развернулись и стали удирать на запад. Догоняя, Климов расстрелял еще одного "юнкерса".

Мурманчане горячо аплодировали неизвестному летчику, который сбросил с неба одного за другим три вражеских бомбардировщика. Один из "юнкерсов" свалился на улице 25-го Октября. Хвост его отломился и отлетел к стене большого каменного дома. Второй нырнул в Кольский залив вблизи порта. Третий развалился на сопках.

Предупрежденные экипажами первой шестерки, остальные фашистские бомбардировщики не решились испытать свою судьбу и повернули назад. В небе над Мурманском в этот день не появлялся больше ни один вражеский самолет.

...С того памятного боя утекло много воды. Ушла в историю Великая Отечественная война. Наступили годы мирной жизни. И вот летом 1958 года у меня произошла встреча с бывшим однополчанином Павлом Климовым.

У коренастого блондина с открытым русским лицом на плечах были погоны полковника. На широкой груди горела маленьким солнцем Золотая Звезда Героя Советского Союза, три ряда занимали орденские ленты. Провоевав все четыре года, достойный ученик Сафонова я по сей день служит в авиации, летая на реактивных истребителях.

Не принес нам, истребителям, передышки и август: жара не спадала. Воздушные бои продолжались.

Бывали такие дни, когда техники и мотористы едва успевали перезаряжать самолеты. От перегрузки уставали не только мы, летчики. Уставали и наши машины, особенно доставалось моторам.

К концу августовского дня забарахлил мотор моего самолета. Техник и два моториста работали всю ночь. Они надеялись к утру ввести истребитель в строй, но неисправность оказалась сложной, и ремонт затянулся.

После полудня техник доложил мне:

- Мотор исправлен.

У меня была срочная работа, и я включил самолет в дежурство, не осмотрев его. А через полчаса моей эскадрилье приказали перейти на боевую готовность номер один.

Подбежав к истребителю, сел в кабину и, дожидаясь сигнала на вылет, решил проверить на слух работу мотора. Запустил. Прогазовал на основных режимах. Все в порядке.

В ясном небе с треском разорвалась ракета. Быстро запустил мотор и прямо со стоянки - на взлет.

Первый вылет прошел благополучно. Мотор работал исправно, и я со спокойным сердцем второй раз поднялся в воздух.

Мы находились километрах в двадцати от аэродрома, на высоте около двух тысяч метров, когда мой мотор неожиданно сделал перебой. Бросил взгляд на приборную доску, вижу: падает давление бензина.

"Наверное, отказал бензонасос", - подумал я и переключил кран на резервный бак.

Однако это не спасло положения. Мотор, сбавляя обороты, дрогнул и остановился. Наступила непривычная тишина. Теперь свистел только воздух, обтекая планирующий самолет.

Мне нужно было планировать до аэродрома километров двадцать, преодолевая сильный встречный ветер. Среди бесчисленных гранитных сопок, озер и быстротекущих порожистых речек он - единственный островок спасения. Как ни старался я, высота падала быстро... Под крыльями, похожие на расплавленный свинец, рябили неприветливые воды Кольского залива. Впереди скалистый берег, сопки и сосны. Между сопками - узкие и короткие ущелья да кое-где озера. Аэродром за горой. Через нее не перетянуть...

Оставались считанные метры спасительной высоты. И еще меньше времени, чтобы принять решение, куда сесть: на воду или в сопки.

Я вспомнил: к юго-востоку от нашего городка, где, извиваясь лентой, по склонам сопок проходит дорога к Кольскому заливу, спускается ущелье. Вот туда я и решил садиться. Два энергичных разворота, и самолет вышел на прямую.

Но на пути оказалась сопка с соснами. Она закрывала ущелье, не позволяя приблизиться на малой высоте.

Чуть не задевая за вершины сосен, самолет перетянул через эту преграду. И я увидел: до дна ущелья еще метров пятнадцать. Теперь избыток высоты стал моим врагом. Высоту нужно как можно быстрее потерять, а это я мог сделать лишь скольжением. Накренившись, истребитель заскользил, падая на крыло. Над серединой ущелья выровнял самолет в горизонтальное положение, но все попытки "притереть" его к темно-зеленому мху оказались напрасными. Скорость не погасла, и самолет не "хотел" садиться.

За эти секунды, пока истребитель "брил", я определил: ущелье короткое. Впереди - темная отвесная скала. Если не отверну - врежусь в нее на скорости около двухсот километров в час. "Чем лобовой удар о скалу, лучше в сосны", пронеслась мысль, и резким движением ноги развернул самолет вправо.

Один за другим последовали удары. Это крылья срубили две сосны толщиной с телеграфный столб и отлетели сами, а не потерявший скорости бескрылый фюзеляж стремительно, со страшным скрежетом и визгом скользнул между соснами, вверх по сопке, и замер на ее вершине.

Еще грохотало уходящее в сопки раскатистое эхо, когда я уловил запах гари и выскочил из кабины. Пожар? Однако огня не увидел. Рядом, чуть завалившись набок, лежал фюзеляж. Ниже, у подножия сопки, голубела плоскость одного крыла. Второе стояло на ребре, прижавшись к соснам. Самолет разбит, а я невредим. Стало жаль крылатого друга, словно он был живым существом, а я виноват в его гибели. И первое, о чем подумал, какая причина вызвала остановку мотора и кто в этом виноват? Мое раздумье прервал чей-то голос:

- Смотрите! Летчик-то живой!

Я повернулся. Метрах в десяти пологой спиралью спускалась по сопке дорога, на ней стояли автобус и грузовик. Рядом какие-то люди. Они испуганно смотрели на меня. Молчание длилось недолго. Я не успел даже бегло всех рассмотреть, как сразу оказался окруженным мужчинами и женщинами в штатском. Посыпались вопросы:

- Неужели вы невредимы? Не ранены и не ушиблись? Может, вам помочь?

И каждый, словно не веря глазам своим, осторожно дотрагивался, и ощупывал меня. Незнакомцы оказались актерами из фронтовой бригады Малого театра.

- Из Москвы! - обрадовался я.

Встреча была короткой. На горизонте, изрезанном вершинами сопок, догорала заря. С залива потянуло прохладой. Наступил вечер. Артистам надо было спешить. Часа через полтора они покажут спектакль, и я оказался первым, кто получил персональное приглашение посмотреть пьесу А. Н. Островского "Волки и овцы".

Уезжая, актеры предложили мне отправиться с ними. Я отказался. Пока не прибудет охрана, не имею права покинуть разбитый самолет. Я только попросил сообщить дежурному по гарнизону о моей вынужденной посадке. Актеры уехали, взяв с меня слово быть на спектакле.

Оставшись один, сел неподалеку от самолета на замшелый камень и, мучительно переживая аварию, закурил.

Я не слышал, как к вершине сопки подъехал "виллис". Из задумчивого состояния вывел раскатистый бас:

- Товарищ капитан, грустить не положено! Нужно радоваться, что уцелели!

Я поднял голову и увидел спускающихся по сопке инженера полка и с ним двух матросов с автоматами.

Наш инженер был среднего роста, крепкого сложения, хороший специалист своего дела и с характером оптимиста. Он не спеша подошел, осмотрел меня с ног до головы, потряс за плечи своими крепкими, как тиски, руками и, обратившись к матросам, проговорил:

- Вот вам доказательство! ВВС - страна чудес. Самолет разбит, а летчик цел... И посмотрите на него, он еще недоволен...

- А чему тут радоваться, товарищ инженер? - с укором ответил я. Допустим, я невредим, а на что похож самолет?

- Самолет? Сейчас тоже осмотрим, - невозмутимо проговорил инженер, подходя к фюзеляжу. - Ну и молодец, капитан! Крылышки ему оторвал как по заказу, даже узлов крепления не повредил. Помята нижняя обшивка... Сущий пустяк...