И летчик, тщательно подбирая слова, чтобы не выглядеть хвастуном, рассказал, как все произошло.

При возвращении с задания он вдруг заметил чуть ниже своей машины и справа «юнкерс» и пошел на него в атаку. Короткая пулеметная очередь (последние снаряды кончились) не смогла свалить тяжелую машину. И Борис Ковзан принимает решение таранить. Считанные минуты — истребитель зависает над «юнкерсом» и винтом рубит по килю. Еще мгновенье — и, теряя управление, вражеская машина падает на землю...

— Вот так и погнулся мой винт, — заключил рассказ летчик. — А кузнец оказался большим мастером — хорошо его поправил.

Нам с генералом Демидовым оставалось только крепко пожать руку мужественному пилоту и поздравить его с очередной победой.

Черев несколько месяцев мне стало известно, что Борис Ковзан применил таран еще раз — над Торжком. И столь же удачно. В 1943 году летчик был удостоен звания Героя Советского Союза.

Вспоминая пилотов 6-й резервной авиагруппы, бесстрашных пахарей фронтового неба, все-таки не хочется умалчивать и о тех редких исключениях, которые, как говорится, имели место в боевой действительности.

Был у нас молодой пилот Евгений Судробин. И вот, хорошо освоив технику пилотирования, физически крепкий, мускулистый, при встрече с вражескими самолетами в воздухе он как-то терялся, нервничал, допускал промахи. Фашистские «юнкерсы» были для него просто неуязвимыми. Меня тревожило поведение летчика.

— Невезучий я, не получается у меня боя... — хмуря брови, невесело говорил он на очередном разборе полетов. — Вроде бы и не трус, а вот победы добиться не могу.

— Не трус, значит, будет победа! — уверял его командир полка капитан Шинкаренко.

— Получится, Евгений. Везенье тут не в счет. Палишь, небось, по фашисту сгоряча, а ты будь хладнокровнее, расчетливее, целься в уязвимые места, — советовал старший политрук Лысенко.

В эти дни в полк на буксире притащили сбитый невдалеке от аэродрома фашистский бомбардировщик Ю-88. Инженер полка Иван Добрин с командой техников решил самолет отремонтировать. Командир полка одобрил затею, заметив:

— Летать на бомбардировщиках мне приходилось, так что трофей нам еще сослужит добрую службу. Слетаю-ка на нем на разведку в тыл врага... с полным боевым комплектом!..

А пока шли восстановительные работы, инженер по вооружению К. Поляков собрал летчиков возле самолета, чтобы ознакомить с уязвимыми местами «юнкерса».

— Видите, сколько попаданий! Считай, что весь боекомплект всадили в него летчики всем звеном! А что толку?..

Поляков вопросительно посмотрел на пилотов, улавливая в их глазах недоумение.

— Он так и ушел бы к своим, если б не эта вот дырочка! Попадание в картер — вот что решило исход боя...

Вскоре мне предстояло проводить в истребительном полку сбор политруков, и в приспособленной под занятия глинобитной хате я ожидал возвращения их с боевого задания. Первое, о чем сообщили мне тогда, было известие о сбитом Судробиным вражеском самолете. Вместе с товарищами по полку я поздравил молодого пилота с первой победой:

— Будем считать, что полоса невезения позади. — И заметил, как радостно загорелись глаза летчика. За первой победой к Судробвну вскоре пришла и вторая победа, и третья.

К сожалению, этого мы не сумели добиться у другого летчика. Вот уж, действительно, как думали мы, кому не везет, так это Петру Андриенко! Что ни вылет на боевое задание — на его самолете обязательно какая-то неисправность. Звено уходит, а командир звена остается на земле и копается с механиком в моторе — отыскивает поломку.

— Не приложу ума, что и делать! — жаловался генералу Демидову командир полка. — За один только месяц Андриенко восемь раз садился на вынужденную, причем четыре раза допустил поломки машины.

— Не спеши с выводами, — советовал командир группы. — Присмотрись повнимательней. Проверь как следует...

Шинкаренко приказал инженеру полка Добренко подготовку к боевому вылету самолета Андриенко взять под личный контроль. Не прошло и дня, как командир звена вновь совершил вынужденную посадку, о чем, по моей просьбе, командование группы поставили в известность.

Добренко и Андриенко прибыли в мой кабинет одновременно. Командир полка уже сидел напротив меня и хмуро косился на вошедших.

— Что с самолетом? — спрашиваю у военинженера.

— На земле было все в порядке. Лично проверял мотор, агрегаты, приборы...

Тут к летчику обратился командир полка:

— Объясните, товарищ Андриенко, почему у вашего самолета так часто отказывает мотор. Объясните это командованию группы.

— Не думаете ли вы, товарищ капитан, что я... — начал было Андриенко.

— Нет, товарищ старший лейтенант, мы пока не думаем, что вы трусите, — . вступил я в разговор. — Но не хотелось, чтобы подавали и повод для такой «думы».

Остались с Андриенко один на один.

Беседа как-то не клеилась. Я старался приободрить летчика, вселить уверенность — приводил пример с Судробиным, пытался узнать, что заботит Андриенко, что беспокоит. Ведь с живым человеком дело. Нет, все у него было в норме — просто машина какая-то заколдованная. Просто серия случайных совпадений...

А по глазам, по жестам, по выражению молодого красивого лица невольно отмечалось: не откровенен со мной пилот, темнит что-то, не желает раскрывать душу. Отпустил я Андриенко с каким-то недобрым предчувствием и горечью в сердце.

Прошли считанные дни. И вот с самолетом старшего лейтенанта снова случилась какая-то неполадка. Таинственная «нечистая сила» опять заставила его приземлиться вместо того, чтобы идти крылом к крылу в бой с товарищами. От командования звеном Андриенко освободили — перевели в ведомые. Помню, как пилоты вознегодовали: никто не хотел, чтобы он летал в паре рядом. Перестали верить товарищи по оружию...

Длилось, однако, все это недолго. Как-то погожим октябрьским утром в середине месяца звено, в состав которого входил и Андриенко, вылетело на перехват самолета-разведчика, досаждавшего не только нашему аэродрому, но и соседним. «Як» Петра Андриенко вместе с двумя другими истребителями набрал высоту, однако вместо атаки отвернул в сторону и пошел на снижение.

— Что снова стряслось? — с нескрываемым раздражением спросил его после посадки капитан Шинкаренко.

— С мотором что-то, будь он неладен... — пряча взгляд под ноги, пробубнил летчик.

— Ладно, сейчас посмотрим, что там с твоим мотором! — резко бросил командир полка и, даже не осматривая самолет, сел в кабину, захлопнул фонарь и взлетел. Наблюдавшие с земли летчики и техники видели, как легко и свободно командир полка выполнял пилотаж, опробывал двигатель на разных режимах работы. Мотор не отказал.

Теперь уже всем было ясно: старший лейтенант Андриенко — трус.

— Отправить под суд военного трибунала! — приказал генерал Демидов, выразив своим решением и мнение политотдела.

Как у Андриенко сложилась судьба дальше — не знаю. Уже после войны слышал, будто после осуждения он попросился на передовую, в пехотную часть. Может быть, преодолел в себе трусость, возможно и воевал, не укрываясь за спину товарища, — уберег себя от окончательного позора.

Во второй половине октября некоторые полки группы пришлось перебазировать ближе к Москве. 42-й истребительный, в частности, перелетел на аэродром близ Тулы — под Сталиногорск. Танки и мотопехота противника, наступая вдоль шоссе Мценск — Тула уже дошли до Плавска. Продвижение их поддерживалось немалыми силами авиации, поэтому работы у нас прибавлялось с каждым днем. Самолеты выходили из строя, погибали экипажи, а нагрузка на полки увеличивалась.

Говорю — полки, а помню, в каждом из них насчитывалось меньше половины установленных штатом самолетов, да и те держались на честном слове, после каждого боевого вылета — только и осматривай.

И все же мы били врага! 25 октября с новой победой я поздравил капитана Зимина. Георгий Васильевич сбил «мессершмитт».