— Кто такие?

Я попытался было встать, но боец с карабином занервничал еще больше, и от идеи, вытянувшись во фрунт, доложить по форме пришлось отказаться. Что ж, буду отвечать сидя.

— Товарищ младший политрук, извините, но о себе доложить не могу.

На звание не отреагировал. Хорошо! Значит, угадал! Абсолютно неуставным движением я указал на ссадину, оставленную на моем лбу встречей с деревом еще того, семьдесят лет тому вперед, и продолжил:

— Память отшибло. А девушка – с хутора в паре километров отсюда.

Политрук явно растерялся. На его лице, отображая ход мыслей, сменилось несколько выражений в спектре от удивления до хмурой подозрительности. Пока там не появилось выражение «расстрелять фашистскую сволочь!», я поспешил продолжить:

— Я у дороги очнулся. Рядом машина разбитая и трупы. Ничего, кроме имени, не помню. Наверное, головой ударился. Пошел по дороге и вышел к хутору под лесом. А там немцы мужика убили и вот ее, — я указал рукой на Олю, — хотели…

Политрук стоял и слушал, как я пою. В принципе ничего ведь фантастического я ему не рассказывал, но доверчивостью он, похоже, не страдал. Ну да, работа у него такая.

— …В общем, обидеть ее хотели. Ну, я с теми немцами разобрался, а потом мы в лес побежали. Вот, собственно…

— Это правда? — Политрук повернулся к Оле. Если мой рассказ и произвел какое-то впечатление на стоящего передо мной чекиста, то это было незаметно.

Оля кивнула. А я, продолжая играть роль контуженого, хлопал глазами.

— А почему у вас оружие немецкое? — не унимался политрук.

— Я у немцев… на хуторе…

— А где была ваша винтовка?

Молчание. А где была моя винтовка? Пока я лихорадочно пытался что-то придумать, политрук истолковал паузу по-своему.

— Та-а-ак… — протянул он, багровея лицом. — Как же это вы, боец Рабоче-крестьянской Красной армии, бросили вверенное вам оружие?! А может, ты дезертир? Да я тебя… Красноармеец Алфедов!

— Я! — Боец, продолжающий целиться в меня, попытался, не опуская карабина, встать смирно.

— По законам военного времени…

— Терехин, отставить… — сзади раздался новый голос. Звучал он слабо и с явными хрипами. — Боец, ко мне…

Судя по реакции видимых мне окружающих, последние слова предназначались мне. Я осторожно, стараясь не делать резких движений, встал и оглянулся. Сзади стоял еще один боец с ДП. Этот, для разнообразия, в меня не целился. А за ним, на носилках из двух палок и куска брезента, лежал кто-то еще. Голова лежащего была перебинтована так, что виднелся лишь нос и один глаз. Бинты также покрывали его правую руку, захватывая и плечо с шеей. На свободной от бинтов стороне на петлице поблескивали две шпалы. Майор, значит.

— Товарищ майор… — Я подошел к раненому.

— Вольно… Ты… где на дороге… очнулся?

— Да вот там, — я махнул в сторону дороги, — на дороге через лес. По ней шел. Как далеко, не помню, но шел полдня почти. А до хутора, о котором я говорил, отсюда полчаса пути.

— Как хутор… называется?

— Вроде бы Ивашкин, товарищ майор. Вот Оля местная. Оттуда она. — Я жестом подозвал девушку и обратился уже к ней: – Оля, как хутор называется?

— Ивашкин. — Она, все еще опасливо поглядывая на вооруженных солдат, медленно подошла. — Это деда моего хутор. А дальше, версты три да через реку, Гута… Оттуда я…

— Политрук… посмотри по карте… — Майору явно становилось все труднее говорить. — Немцев видел?

— Так точно, товарищ майор, — доложил я. — Двоих убил на хуторе, а потом, когда через лес бежали, слышали, как колонна в ту сторону шла по дороге.

— Сколько машин?

— Точно не скажу, товарищ майор. Вроде по звуку пять или шесть моторов.

— Пять… Шесть… — Майор уже держался из последних сил. — Боец, поступаешь… под мое командование. Терехин… из леса не выходить… идем дальше на… восток…

И отключился. Вот так для меня, в первый же день, едва начавшись, мой боевой путь чуть не оборвался. Причем пулю я мог получить от своих же. Но, слава богу, все обошлось. Плюсом в моей ситуации было то, что я теперь не один. Минусы – неадекватный чекист, который продолжает подозрительно поглядывать в мою сторону, и то, что, похоже, эта компания собралась прорываться через линию фронта.

После моего разговора с майором бойцы расслабились. Из кустов появились еще двое с карабинами. Никто в меня уже не целился. Правда, подозрения политрука все еще не были рассеяны – он как раз что-то шептал на ухо ранее целившемуся в меня бойцу. Видимо, давал указания не спускать глаз с возможного вражеского диверсанта. Закончив это безусловно полезное дело, он подошел ко мне:

— Фамилия?

— Товарищ младший политрук, я не помню своей фамилии! — Я все же встал по стойке «смирно». — Помню только, что зовут Алексеем.

Политрук поморщился:

— Значит, до выяснения будешь Найденовым. По имени к тебе обращаться – не по уставу. Что в мешке?

Я присел перед взятым на хуторе сидором и распахнул горловину.

— Патроны к карабину, гранаты, фляга, одежда для девушки, штык-нож и хлеб.

При слове «хлеб» глаза стоявшего рядом бойца заблестели. Видимо, они уже долгое время питались подножным кормом. Увидев это, я протянул буханку Терехину.

— Это ребятам, — пояснил я, для верности кивнув на глядевших голодными глазами бойцов. — Еще есть второй штык-нож, пустая фляга и пистолет.

— А ТТ у тебя откуда? — Политрук взял хлеб и не глядя протянул буханку солдату, стоявшему сзади.

Вот этого вопроса я явно не ожидал. Блин, ну почему мне не пришло в голову, что надо продумать даже эту мелочь? Я ведь кто? Судя по форме – боец РККА. И ТТ мне по званию никак не положен. Еще понятно, как у меня оказался «парабеллум»… Понятно, что он трофейный и достался мне тем же путем, что и остальной немецкий хабар. Но я уже достал из кармана и положил рядом со своим остальным имуществом отечественный ТТ.

— У машины, где я очнулся, командир лежал… Младший лейтенант вроде… — Я попытался изобразить, что изо всех сил пытаюсь припомнить подробности. На самом деле я лихорадочно пытался тщательно сформулировать свой ответ. Прямо как на экзамене – ответить так, чтобы из моего ответа не возникло дополнительных вопросов. Только здесь покруче, чем на экзамене. Здесь «неуд» ставят пулей в голову.

— …У него пистолет взял.

— Значит, винтовку свою ты не взял, а пистолет…

Этот экзамен я провалил.

Похоже, опять придется съезжать на контузию. «Голова – предмет темный…» и так далее. А какие еще варианты?

— Так… Не знаю, товарищ младший политрук… Я плохо помню, что до хутора было…

Терехин мне явно не поверил. Ну, не приказал меня арестовать – и чудненько. Все равно он меня подозревает.

— ТТ я забираю. У меня как раз патроны заканчиваются, так что он мне очень кстати. — Покачал головой, но, глянув на лежащего неподалеку майора, решил прекратить допрос, положил пистолет и протянутую мной запасную обойму в карман и кивнул бойцам. — Странный ты какой-то… Ладно, посмотрим, как дальше будешь. Винтовку и патроны отдать, второй пистолет – Гримченко, гранаты распределите. А теперь с вами, девушка.

Оля все это время так и стояла, переводя взгляд то на меня, то на Терехина, то на лежащего в беспамятстве майора. Когда политрук повернулся к ней, она, словно испуганная зверушка, сделала робкий шажок поближе ко мне. Она меня что, теперь ангелом-хранителем считает? Хотя после того, как я ее спас…

— Товарищ младший политрук, разрешите обратиться!

Тот, похоже, немного опешил от такой смелости человека, которого несколько минут назад собирался пустить в расход.

Я обнаглел окончательно и кивнул в сторону: