- Потом положим, - отмахнулась от него Кристелла. – Говори уже.

- И так всегда, - картинно закатил глаза юноша. – Все через задницу у всех, но нет, ответы им важнее, нежели древний рецепт призыва.

- Вы нечистый? – решил нарушить молчание я, но мой вопрос удивил юношу.

- Нет. Чистый вроде, если зеленки не перемудрили с составом и не бросили мышиный помет вместо сала младенцев, - хмыкнул он, а потом осторожно хлопнул себя по лбу. – А, вон ты про что. Тогда да. Позволь представиться – нечистый и лукавый дух сомнений.

- Свят, свят, - сплюнул я через левое плечо, но демон снова рассмеялся.

- Пустое, малый.

- А вдруг, - хмыкнул я и не мешкая перешел к делу. – Как мне старого-то спасти? Его подставили клятые смутьяны.

- Знаю, - кивнул юноша. – И какой совет ты от меня хочешь? Возьми и подставь их в ответ. Вы же, люди, в этом доки.

- Э, нет, лукавый. Слишком тут все запутано, - сказал я. – Старый, конечно, тот еще блядин сын и сушеная мошонка принца Бартоломео, коий недоумок и кидает в слуг свое семя, но он мой господин. Да и безвинно пострадавший. Надо с него кляузы свести, а негодяям наоборот воздать по заслугам.

- Хм, хм, - задумался демон, после чего щелкнул пальцами и протянул мне левую ладонь, на которой лежали два пузырька, один с темно-красной жидкостью и второй с бирюзовой. – Тогда вот. Держи.

- И что это такое? За это дамы тут языки чесали, чтоб ты мне дал водицы подкрашенной? – фыркнул я, устав от загадок. – Что за дремучее невежество пейзанское? Без загадок никак?

- Не ори, - коротко сказал лукавый и повернулся к тролльчихам, которые покорно ждали в сторонке. – Сами ему объясните. Мне пора.

- Объясним, объясним. Может, его чирьями обкидать в наказанье за дерзость? – спросила Кристелла, но демон слабо улыбнулся.

- Он сам выберет дорогу из шипов и сам найдет необходимый свет. Война и два предательства грядут. И это плата за совет, - сказал и исчез в яркой вспышке, оставив после себя слабый запах серы и свежих удобрений.

- Волшебство, - рек германец Михаэль и сплюнул на влажную землю, добавив по привычке раскатистое эхо родного пердежа. - Fick dich ins Knie (Ебись оно в колено – нем.).

- Стишки, - рек я и добавил на чистом голландском. – Ненавижу, блядь, стишки.

Когда рассеялся смрадный запах, оставшийся от лукавого, я подошел к тролльчихам, по-прежнему держа в руках два пузырька, которые мне дал лукавый, и потребовал разъяснений. Кристелла покачала уродливой головой и, переглянувшись с Жизеллой, бережно сложила мои пальцы, обернув их вокруг хрупкого подарка.

- Дамы, - важно сказал я, смотря в глаза тролльчихам. – Я проделал долгий путь по лесу, озяб, продрог и натерпелся всякого. Объясните же мне, наконец, что это за клятые бутылочки, и что имел ввиду лукавый, когда говорил о предательстве и войне? Мне кажется, что предательства вокруг меня уже сплелись в некоторое подобие симпатичной девы, осеменив которую, я стану папкой милому ублюдку, который пырнет меня кинжалом во сне, или пустит в пах стрелу из арбалета, покуда я буду милостиво расслабляться в отхожем месте. Джессика меня предала, так и не написав ни разу, матушка с бабушкой предали, продав меня усатому и смердящему негодяю, смердящий и усатый негодяй, лупивший меня палкой, пока я эту палку не отобрал у него и не зашвырнул в дали тоже предал. М?

- Никшни, мальчонок. Подумать тут надо.

- Очень опасную выдал лукавый награду, - поддакнула Жизелла. – Про предательство и войну мы ничего не скажем.

- О бутыльках же кое-что расскажем, - вздохнула Кристелла. – Один из них дарует смерть и после смерти несколько мгновений. Использовать во благо надо их. И тут нам не до стихотворений.

- Второй дарует жизнь тому, что умерло недавно. Оно любую душу способно возвернуть обратно, - сказала Жизелла и влепила по рукам Михаэлю, который принялся забавляться с мухомором, торчащим из зада тролльчихи. – Это все, что тебе положено знать.

- Пора об оплате говорить нам начать, - ехидно улыбнулась Кристелла.

- А разве лукавый не ляпнул что-то там про предательства, войны, дорогу из шипов и прочие страшные вещи? – спросил я, надув для важности щеки.

- То была цена за его услуги.

- А за наши отдельно заплатите, други.

- Едрить вас черемшой в пиодермические сраки, - ругнулся я. – Раз так, давайте. Я готов к оплате. Ежели вам захочется вкусить младого тела, то я готов, хоть и орошу блевотиной в процессе ваши лица.

- Ты слишком худосочен, мальчонок, хоть и смешон, - улыбнулась Кристелла. – Не сдался мне твой вялый корнишон. Вот твой дружок, вполне неплох, лишь вычесать его от блох. Вот цена за наш отвар. Ступай себе, не бойся наших чар. Он цену обязательно уплатит.

- Потеряв то, что имеет, но о чем еще не знает, - лукаво закончила Жизелла и резко схватила охнувшего Михаэля за гульфик, после чего потащила его в кусты. – Прости, сестра. Нет мочи ждать.

- Иди, иди. А я приду через минуток пять, - благосклонно кивнула Кристелла.

- Раз так, то нам пора прощаться. Спасибо, дамы. Был рад я с вами пообщаться, - ответил я блядскими стихами и, кивнув притихшей Софи, направился в ту сторону, откуда мы пришли, гадая о словах тролльчих и лукавого духа. А в кустах, меж тем, Жизелла наконец-то дорвалась до Джулиуса германца, оглашавшего воздух своей клятой пропердежной речью.

- Мне кажется, не очень ты и весел, - сказала Софи, когда мы остановились на ночлег, используя в качестве кроватки мягкую траву под большим дубом. Я бы прямо сейчас несся во дворец восстанавливать справедливость, но Михаэль, которого заездили тролльчихи, ходить мог с превеликим трудом и то, опираясь на палку. Поэтому было решено устроиться на ночлег, а все действия оставить на утро, ибо клятый германец используя свой пердежный язык наотрез отказался тащиться по ночному лесу.

- Не весел, миледи, - сказал я. – Старый в темнице, лукавый ужасов напророчествовал, зеленые пидерсии стишками изнасиловали ум. Чего мне ради веселиться?

- На половину ты достиг, чего хотел, - сказала Софи, а мне в который раз захотелось её треснуть. Всему виной святая наивность, которая в темные, блядь, времена редка, как крыжовник на морозе. Девушка поджала губки и мечтательно посмотрела на ветку дуба, на которой сношались белки. – Прекрасная осенняя ночь, воздух свеж и прохладен, за пазухой ты держишь письма от любимой, что греют сердечко твое.

- Du Arsch mit Ohren (пизда с ушами – нем.), - гавкнул Михаэль и паскудно ухмыльнулся, массируя гульфик, изрядно помятый.

- Вас эта романтичность прямо гложет, - сказал я, не обратив на германца внимания. – Скорее даже лезет изо всех щелей, сладчайшей гадостью покрывая щеки и губы. Сами поди мечтаете о добром рыцаре под боком, мраморном замке с острыми башнями и о семнадцати детенках, кои будут вам мешаться и друг другу глотки за наследство драть.

- Ох, так и есть, добрый оруженосец, - вздохнула Софи, пропустив мой сарказм мимо ушей. – Воспитана я на добрых сказках, и нет желания сильнее, чем рыцаря найти и его девой стать.

- И все? Так вон же в замке королевском их пруд пруди. Каких хотите сортов, расцветок и степеней ублюдочности. Проще будет, как Михаэль поступить. Он вон вообще тролльчих трахнул, миледи.

- Красота, - усмехнулся германец, продолжая щупать поврежденный гульфик. – Соленые, зеленые сиськи. Как на родине.

- Теперь мне многое понятно, - хмыкнул я, очищая печеное яблоко от подгоревшей кожуры и протягивая его Софи. – Прошу, миледи. Скромный ужин скромной даме.

- Благодарю, Матье, - порозовела та ушками и снова вздохнула. – Увы, но не найти мне рыцаря такого, что в сердце и душу западет.

- Снизить аппетиты и делов-то, - рек я, очищая яблоко для себя. – Хотя, вы правы, несомненно. Красивых рыцарей не то, что много, да и большая часть - совершенно отъявленные жополюбы, как господин мой Арне говорит. А он в этих вопросах дока. Жополюбов на ура вычисляет.

- Снижала аппетиты, добрый оруженосец. И не дали плодов старания мои. Те, кто мне поначалу нравился, потом лишь омерзенье вызывали. Лупили женщин, ветра пускали ежеминутно, воняя чесноком и жареной кониной. Вот если бы дракон меня похитил, то весть бы разлетелась на весь мир. Тогда б другие рыцари явились, что более сильны, красивы и умны.