В душе бушевала ненависть, ненависть и горечь от потерь. Злоба на немцев душила Сашу, хотелось выть волком.

Вдали снова послышались звуки работающих моторов. Немцы после бомбового удара по нашим позициям собирались в атаку. Только они не знали, что противостоять им было уже некому.

Саша бешено озирался по сторонам в поисках целого оружия. Был бы хоть пулемёт с патронами! Нельзя же всерьёз рассматривать автомат с револьвером как средство отражения атаки. К тому же он остался один. Надо уходить, пока не поздно.

Саша вернулся в перелесок, на место разбитой роты. И это называется – «перешёл линию фронта и повоевал в составе регулярных частей Красной Армии»? Неполные трое суток длилась его служба взводным. Вот дубина! Надо же было у ротного узнать, где фронт проходит. Хотя нет, он как раз на фронте и был. Где теперь наши части? Снова придётся пробираться по немецким тылам, выходя к своим.

Правда, есть ещё два варианта: сдаться в плен или прилепиться к какой‑нибудь бабёнке в примаки. Но оба варианта – не для него. Лучше погибнуть в бою с врагом, как нормальному мужику, чем позор плена или женская юбка. Плен может оправдать только одно – если ранен или контужен и находишься без сознания. И не для того судьба дала ему шанс проявить себя в другом времени, явно испытывая его характер, чтобы он сдался в плен или позволил себе отсиживаться под женской юбкой. И ещё одно знамение ему было: рядом с ним гибли люди, а он остался жив. Видно – это знак свыше.

Саша зашагал на восток, туда, где громыхал фронт. Раз стреляют, значит – держатся.

Километра через два он натолкнулся на поле боя: полуразрушенные траншеи, в окопах – трупы. Трупы везде: на самом поле – немецкие, в окопах и траншеях – наши. Сколько же здесь народу полегло?

Саша нагнулся и достал из кармана убитого лейтенанта документы. Открыл командирскую книжку. Так это же сорок четвёртый стрелковый полк, его полк, где он успел провоевать всего три дня! Вот почему подкрепления не было. Полегли все.

Недалеко валялась перевёрнутая «сорокапятка», на поле боя застыли сгоревшие бронетранспортёры и танк. Видно – жарким был бой. Немцы любой ценой пытались прорваться, наши – удержать позиции.

Саша сначала хотел обойти поле боя, поле смерти. А затем решил воспользоваться ситуацией. Он стянул с убитого молодого немца сапоги, примерил их. В самый раз. Сначала мысль мелькнула – не мародёрствует ли он? Потом решил – нет. Идти далеко, в сапогах удобнее – речку ли перейти вброд или по грязи. В плохой или неудобной обувке человек не ходок, в Красной Армии сапоги были только у командного состава. Солдаты ходили в неудобных ботинках с обмотками, которые часто разматывались в самый неподходящий момент и мешали идти.

У немцев сапоги носила вся армия. И сапоги были удобными – с подковками, на рубчатой подошве, с широкими голенищами, за которыми немцы носили запасные магазины. Практичные сапоги. И Саша уже имел возможность в них походить.

С этого же немца Саша снял штык с ножнами, подвесил на ремень, у другого вытащил из подсумка магазины к автомату. Один сунул в пустое гнездо своего подсумка, по одному – в голенища сапог. Теперь ещё харчами разжиться, и совсем неплохо было бы.

Но вот с едой вышла промашка. У наших еды не было – как и у его взвода, а немцы шли в атаку без ранцев, налегке. А времени – четырнадцать часов, кушать хочется.

Саша уже уходил с поля боя, как взгляд его упал на гранату «Ф‑1», висевшую на поясе у убитого красноармейца. «Возьму, – решил он, – здорово меня граната тогда, с бронетранспортёром, выручила». Небольшая, относительно лёгкая – это не противотанковая «РПГ‑40» 1200 граммов весом. Такую ни в один карман не затолкаешь.

Всё, надо уходить. Немцы – народ аккуратный, педантичный. На поле боя быстро появятся сначала трофейные команды, которые соберут оружие и свою, немецкую, а также нашу амуницию. Одновременно с ними – похоронные команды из нестроевых солдат. У них дома этот печальный момент отработан. Своих погибших они поместят в плотные брезентовые мешки и захоронят. Всё, как положено – могила, крест деревянный с табличкой и каска на нём. Наших же павших или оставят на поле боя, или, в лучшем случае, побросают в одну общую яму и бульдозером сверху присыпят землёй.

И часа не прошагал Саша, как вышел к дороге. Конечно, не шоссе асфальтированное, укатанная гравийка. Он залёг в кустах, ожидая, когда можно будет её перебежать.

По дороге шли грузовики. Под брезентом, в кузовах – ящики. Сзади, у борта сидит солдат.

Интересно стало Александру. Если бы пехоту везли в грузовиках, тогда ещё понятно. А ящики зачем?

Он решил проследить за грузовиками. Прячась за деревья и кусты, пошёл вдоль дороги.

Вскоре навстречу пошли пустые грузовики. Стало быть, склад, где машины разгружались, недалеко. Будет обидно, если он шёл зря, и склад окажется продовольственным. Немцы склады охраняют тщательно, и рисковать головой из‑за мешка сухарей или нескольких банок тушёнки не стоит. Хотя подкрепиться вовсе не помешало бы.

Километра через три он обнаружил на дороге пост из двух солдат и старшего – капрала или фельдфебеля. Саша благоразумно обошёл пост стороной. А ещё через километр интересная обнаружилась картина.

Грузовики съезжали в бывший песчаный карьер, где их разгружали солдаты. Причём, как заметил Саша, не все грузовики разгружались в одном месте.

На дне карьера высились штабеля ящиков, но стояли они довольно далеко друг от друга – метров за пятьдесят‑семьдесят. Был бы у него бинокль – можно было бы рассмотреть маркировку. Во всех армиях мира на ящиках с боеприпасами первыми цифрами идёт калибр. И даже не зная языка, сразу можно понять, патроны там или снаряды. На продовольственных ящиках или ящиках с воинской амуницией идут надписи.

Чёрт, как же подобраться? Конечно, не сейчас, когда день и светло, а в карьере, превращенном в склад, куча немцев. Но вот вечером или ночью наведаться туда нужно обязательно. Всё, что он может сейчас – наблюдать. Причём наблюдение внимательное. Где у немцев посты охраны, как часто и во сколько меняются часовые, где расположено караульное помещение – да мало ли других вопросов?

Вопрос с ночным освещением отпал сразу – столбов с проводами Саша не увидел. Да и какой идиот будет включать прожектора? Только себя демаскировать и привлечь внимание противника. Так и до беды недалеко.

Правда, это на руку Саше. Темнота – не только друг молодёжи, но и союзник диверсанта. Во время службы в спецназе темнота помехой ему не была, поскольку использовались приборы и прицелы ночного видения. Но сейчас‑то – сорок первый год!

Караульное помещение наверху карьера Саша распознал сразу – небольшая длинная избёнка, больше напоминающая амбар, только с оконцами. До войны в нём, скорее всего, была нарядная или маркшейдерская. А уж часовых определить было просто.

В восемнадцать часов из караульного помещения вышла новая смена – пять часовых. «Ага, – сообразил Александр, – четверо часовых и разводящий».

Саша до рези в глазах всматривался, пытаясь увидеть, где произойдёт смена. Трёх часовых он и сам приметил, а четвёртого выдала смена караула – он укрывался между деревьями искусственной посадки, и сразу разглядеть его было затруднительно.

Теперь он знал расположение часовых. «Редковато стоят, слишком большая между ними дистанция, – подумал Саша. – Наверное, склад новый, не успели определиться со схемой постов. Другой вариант – склад временный, и на несколько дней не захотели выставлять большую охрану. Хм, склад‑то армейский, обычно такие устраивают на удалении пятнадцати‑двадцати километров от линии фронта, за пределами дальности стрельбы из пушек. Стало быть, до фронта не так уж и далеко. В мирной обстановке такое расстояние можно за ночь пройти».

Вторую смену караула немцы провели в десять часов вечера. Стало быть, следующая смена должна быть в два часа ночи – они стоят по четыре часа. К одиннадцати часам ночи стемнело. Пора было спускаться в карьер – посмотреть, чего у них там. Если что‑то важное, вполне можно завтра перейти фронт и сообщить нашим.