Свидетель. Нет, не отказываюсь.

Следователь. Что вам мешает ответить на вопрос: "Кто автор письма?"

Свидетель. Мне мешает необходимость придерживаться рамок расследуемого дела.

(Из протокола допроса по делу А. Твердохлебова, июнь 1975 года.)

Итак, если вы не уверены, что вопрос следователя не по делу, у вас есть повод на него не отвечать. Но интересно, что такой же повод возникает, если вопрос наводящий, "слишком близкий" к делу, то есть подсказывающий свидетелю ответ "да" или "нет". Закон прямо запрещает задавать наводящие вопросы. Например, нельзя спрашивать: "Давал ли вам Рабинович читать "Архипелаг ГУЛАГ"? Следует спросить: "Давал ли вам Рабинович какие-либо книги?" Предположим далее, что вы говорите, что вам непонятно, о каком Рабиновиче идет речь, и хотелось бы увидеть его фотографию. В этом случае следователь не имеет права показать вам одну фотографию (это было бы наводящим вопросом). Он должен показать сразу несколько фото, чтобы вы сами узнали Рабиновича на одном из них. Подобную просьбу не так легко выполнить. Тем более что вся процедура опознания должна совершаться в присутствии понятых и оформляться протоколом.

Если правду прокричать вам мешает кашель,

Не забудьте отхлебнуть этих чудных капель.

(Из песни Булата Окуджавы.)

Теперь попробуйте восстановить в памяти прочитанное на предыдущих страницах. Итак, все вопросы просеиваются через 4 сита системы "ПЛОД". Запомнить слово нетрудно: плод вашего воображения (с дерева добра и зла) и вместе с тем запретный плод, который сладок.

Первое сито "П" означает требование внести вопросы в протокол, затем сито "Л" — вы размышляете, не ставит ли заданный вопрос вас лично в положение подозреваемого в соучастии в преступлении. Далее сито "О" — отношение к делу, но не "слишком близкое". И наконец сито "Д" — допустимость ответа с точки зрения ваших представлений о морали.

Очевидно, система "ПЛОД" заставит вас не торопиться и думать. Начнете думать — возникнет интерес и сам собой исчезнет страх. Все четыре сита призваны избавить вас от вероятных неприятностей.

Но если три первых принципа должны препятствовать появлению в протоколе какой-то информации, то, в противоположность этому, четвертый принцип позволяет вам добиться внесения в протокол того, что вы считаете необходимым, например какие-то непротокольные слова или поступки следователя.

Чтобы убедить следователя в нелепости вопроса, я спросил его:

"А когда вас заинтересовала проблема прав человека?"

Ответ заставил меня подпрыгнуть на стуле — оказывается, что его это

никогда не интересовало.

(Из рассказов о допросе.)

Из легких вопросов следователь сооружает как бы большую колыбель. Слегка укачивая вас в ней, он терпеливо и бережно высиживает свой важный вопрос. Надо хорошенько убаюкать ваше внимание. Зорким часовым стоит он над душой и легонько подталкивает, не давая понять куда. Возникает довольно бодрый темп допроса. И вдруг — вопрос трудный. Вы смутились (обнажились), а следователь и рад. Он откровенно изучает ваше смущение, напоминает об ответственности за дачу ложных показаний, не дает сосредоточиться.

Что же, спрашивается, делать? А ничего особенного. Просто не надо торопиться. Ничто не мешает легкий вопрос обдумывать так же, как и трудный. Не торопитесь нарочито, с самого начала. Если следователь ускорит темп, то в протоколе при ответе на очередной вопрос можно кое-что дописывать. Например, "обвиняемый не давал мне никакой антисоветской литературы. Но я просил бы следователя не ходить вокруг, не пугать, не курить в лицо, не повышать голос, не торопить с ответом — словом, не оказывать на меня давления".

— На вас никто не оказывает давления.

— А я не говорю "оказывает", я лишь прошу "не оказывать".

Если следователь не унимается и кричит, вы говорите: "Вот видите — кричите. Это и есть "оказывать давление". У меня уже рука дрожит". (Покажите ему, как она дрожит.) Только не грубите. Самое большее, чего вы можете требовать, — это "интеллигентного поведения". Мы ведь все интеллигенты? Если он сильно бранится — успокойте, скажите: не надо, дескать, зачем ссориться. Попросите что-нибудь рассказать о себе. Он расскажет и успокоится.

— А если не успокоится? — спросит читатель.

— Что ж, тогда не знаю. Нельзя же все знать. Но есть ли смысл продолжать разговор в такой обстановке?

Свидетель. Действительно, обвиняемый играл на пианино.

Но я просил бы вас не писать об этом в протоколе.

Следователь. Почему?

Свидетель. Непонятно? Андрей — мой друг, а вы — враг.

Андрей выйдет из тюрьмы. Он спросит меня: "Зачем ты

сказал про пианино?", — а я что отвечу?

(Из беседы со следователем во время допроса

по делу А.Твердохлебова, июнь 1975 года)

Допрос ведется по конкретному делу: распространение клеветы на советский общественный строй (не критики, а клеветы).

— Что вам известно об этом? — спрашивает, допустим, следователь.

— Ничего.

— Вы хотя бы верите в сам факт клеветы?

— Нет, безусловно.

Вы не верите и в то же время опасаетесь кому-либо повредить своими показаниями. Вы и не хотите, чтобы кого-нибудь обыскали и допросили "на всякий случай". Так напишите об этом честно и откровенно. Это будет хорошим ответом на заданный вопрос. Напишите, не дожидаясь, пока следователь заговорит конкретнее:

— А знакомы ли вы с тем-то и с тем-то? Когда познакомились? Кто с вами ехал в трамвае или ходил в гастроном?

Нет. Никто не призывает вас к скрытности. Конспирация — это не для вас, а для них. И пожалуйста, не бойтесь. Не бойтесь "неосторожных" разговоров по телефону. Не бойтесь небольших личных неприятностей. Зато бойтесь признаваться следователю, что в гостях вы пили шампанское. Чего доброго, о ваших знакомых напишут фельетон, где шампанское благодаря вам потечет рекой.

Невинное признание, что вы одалживали у подсудимого зонтик, может быть передано ему в столь оригинальной форме, что человек, просидевший почти год в тюрьме, наконец "поймет": "им все известно". Хорошо, если в результате он покажет, где спрятал 33 кг золота, а если он скажет, что хотел свергнуть советскую власть с помощью какой-то книги?

По всей видимости, труден не тот вопрос, на который отвечать неудобно или страшно, а именно тот, самый простой, вопрос, на который отвечаешь не подумавши.

Свидетель. Да, я подтверждаю свою подпись под требованием

о повсеместном запрещении пыток.

Следователь. При каких обстоятельствах вы подписали этот документ?

Свидетель. Обстоятельств не помню.

Следователь. Почему же тогда вы подтверждаете свою подпись?

Свидетель. Потому что документ не вызывает возражений. Я готов

его подписать хоть сейчас.

(Из рассказов о допросе.)

1. Вопрос: "Перепечатывали ли вы сами или просили кого-нибудь перепечатать книгу "Архипелаг ГУЛАГ"?" Предположим, вы действительно перепечатывали книгу. Говорить об этом не хотите, но и врать не обязательно. Сейчас вы даете показания по делу К., поэтому отвечаете: "Я не помню случая, чтобы когда-нибудь я просил К. перепечатать эту книгу, и мне неизвестно, чтобы К. когда-либо просил об этом меня". (Хотя вы полагаете, допустим, что перепечатка книги Солженицына не преступление, а высокая честь.)