— Хозяйка дома? — мрачно спросил узкоплечий.
— Нет, — как-то виновато сказал Жаворонков, — на даче.
— Жалко, — покачал головой маленький, — толковая она баба.
— Сообразючая, — прибавил длинный.
Жаворонкову не очень понравилось, что какие-то посторонние типы называют его жену «бабой», но ведь она действительно была толковая и сообразительная.
— Ладно, раз уж такой разносол — придется с вами контачить. Кинь сюда, Мишка! — скомандовал длинный маленькому, и тот передал ему большую кожаную суму.
— Что у вас там? — заинтересовался Петр Иванович.
— Рыбка знаменитая.
— Знаменитая?
— А вот, глядите, — вытряхнул длинный в раковину три рыбины. Все они были широкотелые, с маленькими красными глазками, большой круглой чешуей.
— Судак? — неуверенно спросил Жаворонков, который не мог отличить даже морского окуня от леща.
Маленький рыбак захохотал, показав крупные желтые зубы.
— Судак?.. Судак с таким зверем рядом — что котенок с тигром. Сазан это, рыба сладкая. Ее можно с кашей запекать и так жарить. Хозяйка ваша довольна будет. Подарок к столу.
«В самом деле, — подумал Жаворонков, — обрадую жену», — и подошел к раковине, где лежали три рыбины.
— Все брать будете? — спросил длинный. — Советую. Больше таких не сыщете. Это как по «Спортлото» угадать.
— Нет, — сказал Жаворонков, — пожалуй, вот этого, — показал он на самого крупного сазана.
— Ишь ты, хозяин, — засмеялся маленький, — у тебя глаз — ватерпас, лучшую рыбку угадал. Ну, бери!
Странно, как только Жаворонков взглянул попристальней на эту рыбу, она показалась ему на кого-то похожей. Он посмотрел еще раз и вздрогнул. Никакого сомнения: сазан был похож на главного бухгалтера Ивана Христофоровича. У кого еще было такое широкое тело, толстый живот и такие же красные глазки?
Если бы Жаворонков не знал, что Христофорыч жив-здоров, если бы он верил в переселение душ, он подумал бы, что душа Христофорыча переселилась в толстое сазанье тело.
В эту минуту толстый большой сазан тяжело задышал, стал подпрыгивать в раковине и бить хвостом по ее краям, совсем так, как подпрыгивал на стуле Христофорыч и бил руками по столу, когда был рассержен.
В испуге Жаворонков отскочил в сторону.
— Чего испугались? — засмеялся маленький рыбак, и длинный захохотал ему вслед:
— Известное дело, они дергаются, пока дышат. Да вы не бойтесь. Можете стукнуть его молоточком по голове.
— Нет, нет, — отчаянно замахал руками Жаворонков.
Ему показалось чудовищным собственной рукой убить живое существо, да еще так похожее на Ивана Христофоровича.
— Как хотите, он сам дойдет, а можно ему соли под жабры, — сказал длинный рыбак. — Взвешивать, что ли?
И, вынув из кармана куртки безмен, он зацепил крючком за жабру сазана, высоко подняв его в воздухе.
— Три кила четыреста, — сказал длинный рыбак.
— Двести, — поправил его Петр Иванович, хорошо умевший считать.
— Ну ладно, пусть будет двести, — согласился длинный рыбак. — Глаз у вас косит, а спорить не хочу. Выкладайте десять рублей.
Жаворонков заплатил не споря. Молодцы-ребята ушли, оставив после себя грязные следы на паркете.
Жаворонков вернулся в кухню и постоял у раковины. Сазан вел себя мирно. Должно быть, он успокоился, и Петр Иванович мог заняться квартальным отчетом.
Некоторое время он работал увлеченно, как вдруг заметил, что в одном месте у него вместо слова «салазки» написано «сазан», в другом вместо «сказано» — «сазанно».
— Что за чушь такая! — подумал Жаворонков и, оставив отчет, пошел в кухню.
Сазан лежал в раковине. Нет, не лежал, а трепыхался и бил хвостом.
«Что же делать? — подумал Жаворонков. — Стукнуть его молоточком, как советовал длинный рыбак? Нет, ни за что!»
Подумав немного, Жаворонков насыпал в ладонь горсть соли и осторожно приблизился к трепещущему сазану. Чуть приподняв ему жабры, он насыпал туда соли.
Невольно почувствовав себя убийцей, Петр Иванович минуту-другую скорбно смотрел на сазана. Ему казалось, что рыба уснула. Осторожно ступая на цыпочках, Жаворонков вернулся в комнату, сел за стол и, тяжело вздохнув, принялся снова за квартальный отчет. Работа шла трудно, цифры прыгали, их заслоняло широкое тело сазана. И все-таки, взяв себя в руки, он работал. Однако это продолжалось недолго. Спустя полчаса он пошел в кухню.
В раковине прыгал и бил хвостом сазан.
— Ах ты, негодяй! — воскликнул Жаворонков, но в голосе его не было гнева.
«Нет, ты, должно быть, бессмертен, — подумал Жаворонков. — Но что же делать? Вызвать жену. Она найдет выход. Может быть, оставить сазана живым? Заведем аквариум сазанов? Нет, без жены мне этого не решить. Поеду на дачу».
Вернувшись в комнату, Петр Иванович грустным взглядом посмотрел на квартальный отчет, аккуратно завязал папки, направился в кухню, взял две старые газеты, завернул в них сазана и вышел из дома.
Доставивший Жаворонкову так много хлопот сазан на улице вел себя прилично. Петр Иванович прижимал его локтем к боку, и он не двигался.
Но едва Жаворонков с сазаном сел в трамвай, как потерял бдительность, перестав прижимать сазана к боку, и тот выскользнул из газет, полетел по вагону, как птица, вернее, как те летающие рыбы, о которых Жаворонкову только приходилось читать в учебниках зоологии.
Описав небольшой полукруг в воздухе, сазан плюхнулся на колени старушке, мирно дремавшей на своем законном старушечьем месте.
— Господи помилуй, господи помилуй! — затряслась старушка и сбросила на пол подопечного Жаворонкова, а он, неизвестно как, сумел пролететь дальше и уселся на плечо мальчика в космонавтском шлеме, ехавшего вместе с мамой. Мама испугалась еще больше, чем почтенная старушка, а мальчик, засмеявшись, хотел задержать неожиданного пришельца, но тот продолжал свое путешествие.
Под улюлюканье пассажиров Жаворонков бросился вперед, схватил знаменитую рыбу и на первой же остановке выскочил из трамвая.
— Ну, как тебе не стыдно?! Как тебе не совестно! — упрекал он сазана так, словно тот был мыслящим существом.
Плотно зажатый локтем, сазан снова вел себя респектабельно, но Петр Иванович все же не рисковал пользоваться городским общественным транспортом.
В поезде Жаворонков ехал в тамбуре, а в Светогорске шел пешком.
«В конце концов, до нашей дачи каких-нибудь два километра, — размышлял он, — полезно подышать свежим воздухом».
Темнело. Жаворонков был близорук и, должно быть, поэтому не заметил толстое корневище. Он споткнулся, упал и ударился лбом о камень. Сазан выскочил у него из рук и начал перекатываться по мягкой хвое. Наверное, он чувствовал близость озера.
— Стой! Стой! — кричал Жаворонков, ковыляя за ним, потому что повредил не только голову, но и правую ногу.
Неизвестно, чем бы кончилась погоня, если бы вдруг Жаворонков не услышал за своей спиной низкий гудок.
Повернувшись, он увидел мотоцикл с коляской. На месте водителя сидел парень в каске и весь в коже.
— Помогите! — еле выдохнул Жаворонков.
— Что случилось? — спросил кожаный парень, опускаясь на землю.
— Видите, уходит, — показал Жаворонков на сазана, переваливающегося с боку на бок.
— Сазан! — зажглись, как фары, глаза у мотоциклиста. — Сейчас мы его…
Сделав два шага, он догнал проворную рыбу.
— Смотрите, все еще дышит! — воскликнул Жаворонков.
Подумаешь, дело! — усмехнулся молодой человек и резко ударил тяжелой перчаткой по голове сазана. — Тюк!.. И все готово!
Теперь сазан был тих и недвижим.
На сердце у Жаворонкова стало вдруг пусто и холодно.
— Зачем вы?.. Как вы могли?! — дрожащим голосом закричал он.
— Как — зачем? — переспросил парень в каске и начальническим голосом произнес: — Откуда он у вас?
Жаворонков рассердился:
— Извините, это уж мое дело.
— Ваше?.. С браконьерами имеете дело? А ну, давайте в коляску! Поедете в рыбинспекцию. Там узнаете, что почем.
На дачу Жаворонков пришел поздно вечером с пустыми руками. Жена ужаснулась, увидев его разбитый лоб и поцарапанную ногу.