Назначенные им воины только согласно кивнули. Они перебрались со своим оружием в лодку с раненным. Следом за ними последовали два довольно солидных размеров тюка. После этого два судёнышка двинулись в сторону берега, а третье направилось к группе островков.

   Этот небольшой архипелаг состоял из скалы и окружающих её групп камней и клочков суши. Часть из них словно соединяли главный остров с вытянувшимся в озеро мысом. И сама скала, и все остальные островки густо поросли деревьями, кустарником или тростником. Многочисленные протоки были столь мелки, что человек вполне мог перейти большую часть из них вброд. В прозрачной воде кружились стайки рыб, а на островках гнездилось огромное количество водоплавающих птиц.

   Лодка быстро скользила по протокам, приближаясь к главному острову. Там на небольшом галечном пляже их уже поджидала одинокая фигурка. Увидев её, самый молодой из воинов - почти подросток, с удивлением и опасением спросил у товарищей.

   - Откуда ведьма узнала о нашем визите?

   - У говорящих с духами много тайн, - ответил воин чуть постарше.

   - Как она живёт здесь одна? И почему?

   Всё тот же воин молвил наставительным тоном.

   - Духи леса говорят с ведьмой и помогают ей в делах. Они заставляют зверей служить ей. Взамен она должна служить им и исполнять их волю.

   - Шаманы тоже говорят с духами, - возразила Эйла, - Но они живут с людьми, потому что и сами люди. Кровь убийц, текущая в её жилах, является источником могущества ведьмы. Но она же служит причиной её отшельничества. Так говорили нам наставницы.

   - Говорят, что Моран всегда помогала племени. За что же её изгнали?

   - Ведьма сама ушла на этот остров.

   - Хватит разговоров, - оборвал всех самый старший из воинов, явно не приветствующий всю эту болтовню.

   Повисла тишина, нарушаемая только звуками ударов весел о воду и криками птиц. Вскоре дно черкнуло о камень. Воины сноровисто выскочили из лодки и потащили её на берег.

   Неподвижная до этого момента ведьма подошла к прибывшим на остров людям. Свободная хламида из грубой, неравномерно окрашенной в коричневый и зелёный цвета ткани, скрывала очертания её фигуры. На ткань были нашиты небольшие костяные пластинки, с фигурками людей, животных и непонятными знаками. Глубоко надвинутый капюшон и повязка прятали от пытливых взоров молодых воинов лицо и волосы хозяйки острова. Только глаза, голубые до синевы, и тонкая полоска очень тёмной гладкой кожи вокруг них, оставались открытыми. Но двигалась ведьма быстро и плавно, и её походка наводила на мысли о молодости загадочной отшельницы. Она подняла правую ладонь в знаке приветствия.

   - Приветствуем тебя, Моран, - почтительно обратился к ней самый старший из воинов, - Буддар послал нас к тебе.

   - Глаза Буддара не различают света и тьму. Но они видят столь многое, что и не знаешь, за что его прозвали Слепым. Берите раненного и несите в мой дом. Я укажу вам путь. И не теряйтесь в этом лесу.

   Голос был неожиданно сильный и приятный одновременно, хотя его и приглушал слой ткани на лице. Но в нём чувствовалась некая сила, которая заставила воинов повиноваться. Они даже на насмешку не отреагировали.

   Двое воинов осторожно достали из лодки шкуру, на которой лежал так и не пришедший в сознание мужчина. Так на шкуре его и понесли следом за укутанной в хламиду фигурой. Эйле и самому молодому из воинов достались тюки и оружие. Им пришлось догонять быстро движущуюся процессию.

  ***

   Сознание возвращалось с трудом. Холодная и какая-то липкая тьма никак не хотела отпускать его из своих крепких объятий. Но что-то буквально тащило его назад к свету, словно из болотной трясины.

   Наконец тьма исчезла, уступив место тусклому красному свечению. Перед глазами всё плыло и колыхалось. Зрение упрямо не желало фокусироваться, показывая только странные размытые тени.

   Одновременно с этим пришла боль. К левому боку, словно кто-то приложил раскалённый железный прут, да ещё и медленно проворачивал его. Жгучая пульсирующая боль волнами катилась по всему телу, норовя утащить сознание обратно в спасительную темноту нечувствительности. Хотелось орать, но сил едва хватало на частое хриплое дыхание.

   Кто-то невидимый в этом красном мареве приподнял его голову. В рот тонкой струйкой потекла невообразимо горькая жидкость. Она была настолько горькой, что даже адская боль на время уступила ей первенство по части неприятных ощущений. Хотелось отплёвываться от этой гадости, но чьи-то пальцы зажали нос. Пришлось глотать, чтобы не захлебнуться.

   Мучения продолжались недолго. Неизвестной отравы влили в рот буквально пару глотков, после чего он снова обрёл возможность дышать. В желудке, словно вулкан взорвался: там что-то забурлило и возмущённо заурчало. Казалось, что его вывернет наизнанку, но обошлось. Холодный пот покрыл всё тело после завершения экзекуции.

   А потом настало блаженство. Боль куда-то отступала. Тело расслабилось, дыхание успокоилось, а сознание снова померкло. Но на этот раз оно не погрузилось во тьму, а уступило место сну без сновидений.

  ***

   Эйла смотрела на ведьму с восхищением и страхом одновременно. Насколько же велика сила этой с виду довольно хрупкой женщины, если ей уступило проклятие колдовского оружия? Только теперь она начала догадываться о причинах, по которым Моран предпочла одиночество. Наверное, её действительно никто не изгонял. Ведьма была настолько сильна, что стала опасной для людей. Лучше уж жизнь в лесу, чем вечные раскаяния за совершенные в гневе поступки.

   А характер у Моран был действительно непростой. Она бесцеремонно прогнала воинов, едва те положили раненого на ложе и сложили тюки. И столь же бесцеремонно заявила Эйле, что та остается на острове. Старший из воинов всё же попытался задать вопросы. Однако ответом ему послужили только пронзительные гневные взгляды и крепко сжатые на дереве посоха пальцы. Провожать их обратно к лодке ведьма не стала.

   Едва они остались одни, как на Эйлу обрушились вопросы. Чем нанесена та или иная рана? Кем? Когда? Как вел себя Греф после ранения? Сколько времени он без сознания? Ответы требовались быстрые, точные, да ещё и подробные. Эйлу не раз обрывали на полуслове и требовали не болтать про всё подряд, а отвечать на вопрос. При этом не удосуживались сообщить, что именно нужно рассказать. Во время этого допроса, ведьма осматривала раны, касалась их пальцами, или водила над ними ладонями, закрыв глаза и приказав девушке помолчать. Заинтересовал её и странный амулет на груди у мужчины.

   В конце-концов ошалевшая и даже разозлившаяся Эйла была тоже выдворена прочь из дома. Моран её злость вроде даже позабавила, но не более того. Она приказала заняться своими делами и не мешать, но и далеко не уходить.

   Потом из-за опущенного полога двери донеслись звуки бубна и заунывного пения без слов. В воздухе появился запах дыма от каких-то пряных трав. Эйла сочла за нужное отойти подальше от жилища ведьмы, но всё же не настолько, чтобы потерять его из виду. Мало ли.

   Ритм бубна то убыстрялся, то стихал. Пения же тянулось практически на одной ноте, но постепенно его тональность всё повышалась. Потом, в какой-то миг, Эйле почудилось, что деревья вокруг зашелестели своими листьями, словно под порывом сильного ветра. Но вот только ветра не было. И ещё ей показалось, что загудела скала под ногами, словно кто-то невидимый в недрах острова пытался что-то сказать на своём неизвестном людям языке. Девушка испуганно мотнула головой, моргнула, и не поверила сама себе: всё вокруг было совершенно обычным. Только бубен уже молчал и пение прекратилось. А вскоре ведьма уже требовала принести воды и хвороста. Потом Эйла сидела в полутьме жилища ведьмы и смотрела, как та поит очнувшегося Грефа каким-то отваром. Видимо, пойло было ещё то, поскольку даже в таком плачевном состоянии мужчина попытался его выплюнуть. Но мучительница умело зажала ему нос, заставив проглотить положенное количество лекарства. Рана на боку была густо смазана какой-то остро пахнущей мазью и перевязана. Остальные ранения особого внимания не удосужились: они были чистыми и уже начали затягиваться.