Но проверить, коснулись ли эти изменения и второго его обличия, возможности пока не выпадало. Это настораживало: до сих пор превращения происходили, по большей части, спонтанно. Он только нащупал ниточку, которая позволяла, теоретически, запустить этот процесс. Этой ниточкой являлись сильные чувства, желание драться, которые возникали при мыслях о врагах. Но сказать, что это срабатывало со стопроцентной гарантией - означало приукрасить правду. Кроме того, в последний раз ему удалось превратиться не только в зверя, а в самого настоящего оборотня. И было под большим вопросом, сумеет ли он повторить это достижение.

   Размышляя о причинах такого состояния дел, Греф пришёл к выводу, что всё дело в ритуале: он не был доведён до конца. Шаманы племени Волков никогда бы не оставили оборотней бесконтрольными. В этом случае это было бы уже не оружие, а одна сплошная проблема. Монстры, с которыми он сражался в ночном лесу, не имели с людьми практически ничего общего, за исключением некоторых общих очертаний фигуры. Исходя из этого принципа, можно было бы причислить к человеческому роду обезьян: две руки, две ноги, голова - вот и человек. Но вот то, что скрывалось под телесной оболочкой, было абсолютно звериным. Причём не просто звериным, а принадлежащим бешеному зверю. Монстры существовали только для того, преследовать, убивать и жрать. Но при всём этом они подчинялись приказам. Значит, шаманы умели их подчинять. Судя по всему, они одновременно заставляли плоть оставаться в самой смертоносной из трёх форм - в форме огромной мутированной обезьяны, которая была лишена свободы выбора.

   С самим же Грефом дела, скорее всего, обстояли куда сложнее. Почти незаметный рисунок шрамов на теле, по всей видимости, и являлся причиной такой пластичности плоти. Другое дело, что сама его душа состояла как бы из двух частей, каждая из которых могла самостоятельно принимать решения. Очень похоже на раздвоение личности, но в отличие от шизофреников здесь была одна личность. Время, проведённое в облике зверя, точно так же откладывалось в памяти, как и время в человеческом теле. Мир, правда, воспринимался по иному, но только и всего. А вот появление третьей формы навело на тревожные мысли: если две части его души, в конце концов, сольются, то не превратиться ли он тогда окончательно в то опасное существо? Основания для опасения были: человеческое тело постепенно изменялось. Мышцы становились больше и крепче, реакция быстрее, да и волосы на теле гуще. Хорошо, что ещё лицо не начало обрастать сверх меры.

   Превратиться в зверя не составило проблем. Достаточно было удалиться от людей настолько, чтобы осознать опасность ночного леса для одинокого невооружённого человека. Сразу же возникло желание поохотиться, но удаляться было нельзя. На берегу реки находилась его стая, которую следовало вести за собой и защищать. Однако неосторожный грызун, довольно крупных размеров, был мгновенно задушен, разорван и съеден.

   Вскоре люди построились в колону, которая направилась в лес. Зверь то двигался впереди, указывая путь идущему во главе отряда воину, то отставал и проверял, нет ли позади какого ночного хищника. Несколько раз он уходил в сторону от отряда и грозным рычанием предупреждал больших кошек о необходимости держаться подальше. К утру, зверь уже порядком устал, его мучили голод и жажда.

  Сначала женщины и дети испуганно застывали, когда из темноты появлялась светлая тень большого хищника. Но постепенно они привыкли, и даже начинали волноваться, когда он, по их мнению, слишком задерживался. Воины, знакомые с оборотнем ещё по походу, держались вполне уверенно.

   Когда первые лучи встающего солнца начали превращать ночной мрак в предрассветную серость, зверь появился возле идущего впереди воина, толкнул его головой в сторону движения отряда и совершенно бесшумно скрылся среди стволов.

   - Что это значит? - остановился Лангак, - Там что, опасность?

   - Не думаю, - ответила ему идущая неподалеку Эйла, - Наверное, он ушёл поохотиться, а нам предлагает пока двигаться самостоятельно.

   - Почему ты так решила?

   Охотница только пожала плечами.

   - После возвращения, Греф не отлучался из селения по ночам. Да и отряд он не оставлял, - ответил за девушку Огра, - Даже я не против подкрепиться, а у зверя аппетит куда больше. Он нас отыщет, и, может быть, принесёт свежее мясо. Оленя, например.

   - Костров разводить нельзя, - сразу же отрезал Лангак, - Давайте отыщем воду и остановимся немного передохнуть. Если продолжим движение, то за день можем дойти к озеру. Нужно спешить: Убийцы уже должны прилететь.

   - Жаль, что нельзя отвести их в земли хиддим, - вздохнул Таррок, - Хоть бы раз от них какой-то прок случился.

   Воины, которые слышали его слова, согласно закивали головами.

   Чем ближе подходил отряд к озеру, тем ниже становилась местность. Вскоре в низинах между пологими холмами потянулись густые сырые ельники, которые приходилось обходить: двигаться по этой чаще было трудно даже воинам. Здесь зверь догнал людей. Предположение Огры не подтвердилось: никакой добычи зверь не принёс, хотя на светлом мехе были отчётливо видны пятна крови. Не один Лангак понимал, что костров для готовки разводить нельзя. Греф, хоть и пребывал в зверином облике, ко многим вещам относился с человеческой точки зрения. Он снова принялся разведывать обстановку впереди отряда и присматривать, не появился ли неподалёку большой хищник или какая другая опасность. Свиное семейство, например.

   Таким порядком они к вечеру и достигли конечной цели своего марша. Таррок удачно сориентировался, и зверь вывел отряд прямо к нужному холму. Тот действительно отличался от своих соседей наличием большого числа обросших мхом и лишайниками камней, многие из которых были погружены в почву. Здесь Греф снова принял человеческий облик.

   Лично его заинтересовала форма многих булыжников. Некоторые их стороны были неожиданно плоскими. Иногда это была одна сторона, иногда две и даже три. Это навело на определённые мысли. А увидев пещеру, в которой когда-то ночевал Таррок, Греф попросту застыл на месте. Это была совсем не пещера, а остатки обрушившегося хода в какое-то древнее строение. Громадные валуны были настолько тщательно подогнаны друг к другу, что никакого раствора здесь не требовалось. Вскоре воины обнаружили ещё несколько ходов. Внутренние размеры этих подземелий позволяли надёжно спрятаться всем членам их отряда. Лангак решил разместиться в одном из них, которое располагалось примерно посередине высоты холма? Здесь было относительно сухо: в тех, что располагались ниже, на полу даже плескались небольшие озерца стоячей воды. Корни деревьев свисали с потолка, но они же обеспечивали сносную вентиляцию будущего жилища: на месте сгнивших корневищ кое-где образовались сквозные отверстия, которые создавали несильный сквозняк. Когда-то здесь было логово неизвестного хищника.

   - Если будет туман, то мы даже сможем развести здесь костер, - отметил Лангак, - В остальное время придется обойтись без огня. Довольно надёжное убежище. И вход охранять легко.

   - Я могу попробовать заручиться поддержкой духов, - сказал Глатак, - Может и получится.

   - Что для этого тебе нужно?

   - У меня всё есть. Только следите за небом и предупредите вовремя. Всем, кроме охраны, лучше пока укрыться здесь. Можно ложиться спать.

   - Хорошо, Глатак. Мы так и поступим. Только немного уберём здесь.

   - Живые корни не трогайте, - сразу предупредил шаман.

   Пока было ещё светло, люди взялись хоть немного обустроить своё пристанище. Сухие корни обрубали и укладывали в одном из углов, заготавливая таким образом запас топлива для костров. Ненужный мусор воины на кожаных одеялах относили в одно из нижних подземелий. И по мере того, как удалялись груды земли и мелкого щебня, смешанные с остатками костей, открывался неплохо сохранившийся каменный пол. Греф был готов поклясться, что это были гигантских размеров каменные плиты, уложенные на столь же циклопические стены. Даже его спутников такие открытия не оставили равнодушными. Воины удивлённо осматривали ровную каменную поверхность. В отличие от мужчин, женщины радовались возможности устроиться удобней, чем в лесу. Только дети никак не отреагировали: они попросту засыпали от усталости, едва им давали возможность лечь.