И Сэсэн-Уган, и Сэбдэг,
Из веков выбрав лучший век,
Постигая годов череду,
Самый лучший выбрали год,
Самый лучший месяц в году,
На великое пиршество-сход
Пригласили богатырей,
Населявших небесный свод,—
И стрелков, и их главарей:
Были здесь именитые боги,
Что владели дождем и огнем,
И такие, что, духом убоги,
Одурманены были вином,
Что курили до одурения
И шатались от злого курения.
Но совсем рассудок утратили
Многих княжеств завоеватели,
Про свое забыли главенство
И величье своих племен —
Лишь увидели совершенство
Непорочной Сэсэг-Ногон!
Устоять не могут на месте
Воевавшие ради мести,
Усидеть не могут на месте
Побеждавшие ради чести.
Поднимаются сотни желаний
В сердце каждого храбреца,
Закаленные в пламени брани,
Сладострастьем кипят сердца.
Сразу головы всем вскружила,
Всех царевна приворожила,—
И воителей-смельчаков,
У которых широкие плечи,
И прославленных, метких стрелков,
Несравненных в военной сече,
Храбрецов, наделенных величьем,
С толстой шеей и горлом бычьим,
С крепким луком и крепким телом,
С твердой дланью и взглядом смелым,
С крепкой, словно крепость, спиной,
С грудью, что в океан шириной,
С богатырской одеждой-броней,
С боевой кольчугой стальной,
С черноцветной хангайской стрелой,
С серебряными колчанами,
С вороными конями, с булаными,
С неустанными и бодрыми,
С потниками, шелком тканными,
С изогнутыми седлами,
С мечами, что ладно кованы, —
И, царевною очарованы,
То встают они, то садятся,
И в наряде своем боевом,
Похваляются и гордятся
Богатырством и удальством.
Обитатели неба — сыны
Белой, Западной, стороны —
Собрались как единая рать,
Чтобы правую руку поймать,
Чтобы верное слово сказать.
А Восточного неба сыны
Собрались, для борьбы сплочены,
Чтобы левую руку поймать,
Чтобы верное слово сказать.
Возвышаясь, подобно твердыне,
Словно стрелы, бросают слова,
Задирают носы в гордыне
И засучивают рукава.
Восседая у очага,
Грозно вглядывается Хурмас:
Он выискивает врага,
Не спуская с витязей глаз.
Влажным взглядом всех обводя,
Здесь толпятся владыки дождя,
Потрясают халатов подолами,
Что полны облаками тяжелыми,
Что полны туманами-ливнями,
Затяжными и непрерывными.
Средь гостей радушного дома
Три стрелка, три властителя грома,
Держат, в жажде вражеской крови,
Стрелы-молнии наготове.
То кричат они, то хохочут,
И все прочие небеса
В дрожь бросает, едва прогрохочут
Их сердитые голоса.
Ищут места в доме чужом
Небеса с Белым Швом, с Белым Швом,
Что белеет, как молоко,
И вступают взволнованно в дом
Небеса с Белым Дном, с Белым Дном,
Распростершимся широко.
Честный воин, ликом угрюмый,
Проницателен и суров,
Замышляя новые думы,
Входит в дом повелитель ветров.
Белоликий Заян-мудрец,
Запредельной жизни творец,
Ничьему не подвластный веленью,
Знаменитый своею ленью,
С опозданьем летит во дворец.
Небожитель каштановокудрый,
Быстрый разумом, сердцем мудрый,
Сотворивший коров-лошадей,
Со своим старшим сыном белым,
Молодцом могучим и смелым,
Входят в гущу небесных вождей.
Богатырь, чье лицо вечно молодо,
Белоснежный властитель холода,
С опозданьем дойдя до ворот,
Пробирается все же вперед,
Всех отталкивая плечом:
Сан иль возраст — ему нипочем!
В той толпе оказавшись тесной,
Самый белый витязь небесный
Порешил: «Где моя родня,
Там и место есть для меня».
И нашел он широкостанного,
Что всех ближе ему и родней;
Этот бог с головою каштановой
Сотворил и быков и коней.
Вот и взяли друг друга под руки,
Сообщают друг другу новости,
А кругом не смолкают отроки,
Старцы смотрят взором суровости.
Разлились толпою широко
Многомощные богатыри
Черноцветных небес Востока.
Там, вперяя глаза свои острые,
Их белки поворачивал пестрые
Завидущий Атай-Улан.
С небесами подвластными вместе
Он обдумывал дело мести,
В ход пуская хитрость, обман.
Черным шумом шумел черноликий
Богатырь, в чьих руках — туман,
А в свирепых глазах — мрак великий.
За спиною Атай-Улана —
Мглистых дымов и тьмы владыки.
Полный яда и полный дурмана,
В пляс пустился безумный и дикий
Небожитель Черное Марево.
А за ним — цвета красного варева —
Зашумели, враждою горя,
Три кровавых богатыря,
Забряцали доспехами ратными.
А за ними — серое с пятнами
Небо, ненавистью дыша,
Думу думая темную, злую,
Подступило, на битву спеша,
К властелину Улану вплотную.
А за ним — небосвод, полный злобы,
Желтый с пятнами, низколобый,
С черным словом и хитрым взглядом,
Стал с жестоким Уланом рядом.
Три Ветра — три светлых воина,
Чья сила порывом утроена,
Противники дыма и тьмы,
Кричат: «Нам еще неизвестно,
На чьей стороне бьемся мы,
Но биться мы будем совместно!»
Три Неба — три юных конника,
Три веющих тихо шелоника,
Что по Западу реют и Югу,
Быстро на ухо шепчут друг другу:
«Надо прочных друзей нам найти»,
И приплясывают на пути.
Грязно-серые, с сердцем нечистым,
Клокоча, кипя и дымясь,
Подползают к серо-пятнистым,
Доказав с ними давнюю связь.
«У ствола — тень одна, говорят,
Вместе с братом кочует брат!»
Небеса, что темны и туманны,
Что известны везде, как шаманы,
Приседая, приплясывая
И присловья разбрасывая,
Всё глядят, но не прямо, а вбок,
То на Запад, а то на Восток.
Увидав небосвод с Белым Дном,
Закричали: «Брат-побратим,
Мы всегда за тобою пойдем,
Воевать мы с тобой не хотим!»
И, уверенны с виду и пылки,
Но почесывая затылки,
Стали тихо ползти-подползать,
Обнимать и ласкать-лобызать
Небосвод с Белым Дном, с Белым Дном,
Что и ночью белеет и днем!
Говорили гордо сыны
Белой, Западной, стороны:
«Вместе с нами — правда святая.
Мы пойдем по дороге войны,
Справедливость и честь утверждая!»
И Восточные небеса
Поднимали свои голоса:
«Для мечей у нас пояса!
Мы пройдем сквозь огонь и дым,
Справедливость и честь утвердим!»