Вздохнул Алы-киши и сказал:

— Исцеление моим очам было в этой пене. А ее-то достать и не удалось.

Если Ровшану и раньше было тяжко, то теперь он места не находил себе от горя. Бил он себя по голове, стеная и каясь, почему сначала выпил сам. Алы-киши сказал:

— Сын мой, слезами горю не поможешь. Что было, то было, а что было, то прошло. Верно, мне не суждено еще раз увидеть тебя. Пришло мне время умереть. Теперь слушай, что я хочу сказать тебе.

Ровшан сел около отца.

— Дитя мое, — начал Алы-киши. — Промчится месяц, пройдет год, и имя твое прославится по всему миру, от Востока до Запада. Пена, — что ты выпил, даст твоим рукам силу, получишь ты дар слагать песни, и голос твой обретет такую мощь, что перед ним труба самого Исрафила[15] будет подобна жужжанию мухи. Беки, ханы, паши при одном имени твоем падут на колени. Пока ты будешь сидеть на спине Гырата и египетский меч будет у твоего пояса, а сам ты будешь жить в Ченлибеле, никто не сумеет одолеть тебя. Но только в этих краях есть знаменитый разбойник. Зовут его Дели-Гасан.[16] Вот кого берегись. Ступай, отныне будешь ты зваться Кероглу.[17]

Таково было завещание Алы-киши, который, как говорится, подарил свое дыхание лучшему из сыновей.

Похоронив отца около Гоша-булага, Кероглу с того дня остался жить в Ченлибеле.[18]

Как-то раз, оседлав Гырата, Кероглу выехал на дорогу, что вилась у подножья Ченлибеля. Видит, едет отряд всадников. Все с оружием. А впереди — молодец, такой молодец, что хоть весь свет отдай за него. Посмотришь ему в лицо, заглянешь в очи, сразу видно — настоящий игид.[19] Увидел он Кероглу, кликнул свой отряд. Всадники тотчас окружили Кероглу. Тот остановился: посмотрим, мол, чем кончится дело. Удалец вздыбил коня и осадил его прямо перед Кероглу. Взглянул на него, взглянул на коня и спросил:

— Эй, послушай, ты что за человек? Что делаешь в этих краях?

— Да так, еду путем-дорогой, — отвечает ему Кероглу.

А игид так и впился глазами в Гырата:

— Где ты взял такого коня?

— Это конь мой, — ответил Кероглу.

— А ну-ка сойди с него, — сказал удалец, — конь этот мне больше подходит.

— Езжай своей дорогой, — посоветовал Кероглу. — Иначе тебе же будет худо.

Слова эти разгневали игида. Сердито натянул он поводья, так что конь под ним взвился на дыбы. Повернулся он к Кероглу и говорит:

— Видно, ты еще не знаешь меня? А если б знал, то прикусил бы язык. Я Дели-Гасан. Кто бы ни проехал по этой дороге, должен платить мне дань.

Кероглу догадался: да ведь это тот самый Дели-Гасан, о котором говорил ему отец.

Еще раз оглядел он молодого удальца и его коня, видит, Дели-Гасан и впрямь настоящий игид.

С того дня, как предал земле прах своего отца, Кероглу все искал этой встречи. Почему бы им не сдружиться и не быть заодно? — подумал он, но тут же решил, что это не так просто. Без боя тут не обойтись. Задумался он, как быть. А пока он думал свою думу, Дели-Гасан крикнул ему:

— Эй, ты, говорю тебе, слезай с коня! Или настал твой смертный час!

— Дели-Гасан, — спокойно ответил Кероглу, — не кричи, игид действует руками, а не языком.

— Послушай, кто ты таков, что так важничаешь передо мной? — спросил Дели-Гасан.

— Подожди, я тебе скажу кто я, — ответил Кероглу и натянул поводья. Конь его взвился так, что камни полетели из-под копыт и высоко пронеслись над головой Дели-Гасана. Окружившие было Кероглу всадники пришли в смятение. Перекинув саз,[20] Кероглу крепко прижал его к груди и запел:

Песнь Кероглу рассердила Дели-Гасана. Кликнув своих людей, он хотел обрушиться на Кероглу, но послушаем прежде, что тот спел ему:

Дели-Гасан подумал, что Кероглу испугался его и сказал, обернувшись к своим людям:

— Послушайте, я решил было, что это и в самом деле игид, Рустам-Зал. А оказалось, это пустомеля, болтун. Схватите его и за кичливость отберите у него коня, а самому всыпьте по заслугам и отпустите.

Видит Кероглу, без боя не обойтись. Обнажил свой меч и спел: