Огонь и воздух, небо и земля, какие же они были разные. И – понимали друг друга с полуслова.

Как-то так получилось, что Тала – тощая, долговязая девчонка – с самого начала была заводилой в этой маленькой компании. Мальчишки слушались ее с полуслова; неважно, было ли это «А давайте на озеро удерем!» или «Какие вы скучные, мальчики, в вас же ни капли романтики!» - они, как верные собачонки, бежали следом. И хотя со стороны казалось, что эти четверо равны так, что равнее не бывает, а все же взрослые подчас вздыхали и улыбались, глядя на рыжую девочку и ее верную свиту. Подружек у Талы никогда не водилось; некому было морщить нос и говорить «фи», глядя на отчаянные выходки… впрочем, «фи» говорили, наверное, за спиной, вот только им четверым было – наплевать…

* * *

Когда им исполнилось по семнадцать – Тала запомнила этот год, он поворотным стал – все изменилось. Все чаще мальчики – нет, уже почти юноши – говорили о чем-то без нее. Они по-прежнему охотно посвящали ее в свои дела и секреты, но первая скрипка принадлежала теперь не ей.

К семнадцати годам Тала превратилась в девушку – высокую, стройную, гибкую, с насмешливым взглядом ярко-зеленых глаз; медные косы придавали ей величавость королевы – когда она давала себе труд уложить их в высокую прическу, а не замотать узлом на затылке. Пропали девчоночьи веснушки, развязность и неловкость движений уступили место плавности и неуловимой легкости, странному очарованию. Мальчишки же внешне оставались совсем мальчишками, угловатыми и неуклюжими, длиннорукими и лохматыми. Приятельницы, кузины, знакомые часто недоумевали: «Что ты нашла в этих обормотах?». Но даже самой себе Тала не решалась рассказать, как в этой мальчишеской неуклюжести порой проглядывали будущие сила и строгость – и как порой у нее перехватывало дыхание, когда она ловила этот мгновенный – еще будущий – проблеск.

И все чаще решающее слово оставалось теперь за одним, и остальные принимали это как должное – быть может, оттого скоро стало казаться, что так было всю жизнь и не может быть иначе. И Тала уступила без споров – словно время пришло, словно ей тоже стало важным – подчиняться именно ему и именно так...

А он словно и не замечал этого. И не выделялся вроде бы ничем – но вот поди ж ты. В их четверке каждый был ярок по-своему; как можно было сравнивать тихое упрямство Кервина или добрый юмор Тирайна; неяркий свет Саадана или взрывную непредсказуемость Талы. И все-таки, все-таки… Сдержанный, спокойный, негромкий, именно Саадан стал для них связующим звеном. Только в его присутствии, порой думала Тала, четверка становилась действительно четверкой; они могли безоглядно и открыто хохотать, острить, откровенничать и спорить… Неразлучные, поклявшиеся в дружбе на всю жизнь… ах, юношеские клятвы, наполненные высоким пафосом и огнем души; понимали ли они, чем потом обернется эта дружба?

…Наверное, это был первый раз, когда она поняла, что все изменилось. Выпускной бал Академии – светлый июньский вечер, музыка в распахнутых окнах, цветы, цветы, цветы, улыбки – смущенные и несмелые, и озорные, и слегка надменные. И танцы. Они кружились по залу – ученики и преподаватели вперемешку; кто сказал, что нельзя танцевать взрослым, если выпуск празднует молодежь? Удостоиться приглашения от ректора Академии, мессира Аленто мечтали почти все девушки-выпускницы – маг танцевал великолепно, а уж если добавить к этому его чуточку старомодную учтивость и мягкую, доброжелательную улыбку… Белые, розовые, голубые платья девушек, серебристые и стально-серые костюмы юношей, строгие синие мундиры преподавателей сливались в один пестрый круг.

Талу приглашали многие – столь многие, что порой ей приходилось отказывать сразу двоим, отвечая на приглашение третьего. Она и сама знала, что хороша: медные волосы уложены в высокую прическу, две вьющиеся пряди выпущены вдоль лица, белое платье – совсем простое, только с неяркой серебряно-зеленой нитью вышивки на груди, так красиво облегает гибкую фигуру. Серебряный браслет – подарок матери на выпуск – поблескивает изумрудами, и такие же длинные серьги качаются и тихо позванивают при ходьбе.

Тала любила и умела танцевать. Надо сказать, светские науки, против ожидания, преподавались в Академии так же тщательно и точно, как и все, что было связано с магией, и отлынивать от них не разрешалось. Тала, впрочем, не отлынивала, и ее часто ставили в пример другим. Унаследованные от матери гибкость и музыкальный слух давали ей возможность без труда усваивать даже самые сложные фигуры танцев. Мессир Ферс, учитель танцев, нередко брал ее в пару для показательных танцев – предмет зависти и гордости почти всех юных магичек.

Ее верная свита, впрочем, тоже не скучала. Тирайн приглашал Талу чаще других, но и он, случись получить отказ, не оставался без дамы. Кервина часто можно было видеть в паре с высокой черноволосой девочкой с предпоследнего курса. А Саадан на бал опоздал – и влетел в зал, запыхавшись, когда уже давно начались танцы.

Почему-то в тот вечер Тала то и дело искала его глазами. Как-то неуловимо выделялся он среди танцующих и притягивал многие взгляды – доброжелательные, удивленные, заинтересованные. Выйдя из зала, чтобы отдохнуть и выпить лимонаду, Тала слышала, как Терция Олль, известная язва и насмешница, проронила в адрес Саадана что-то весьма интригующее. Мысленно Тала показала ей язык – жди, как же, станет он тебя приглашать, ты ж ему все печенки проешь.

Отойдя к высокому, узорному распахнутому окну, Тала присела на тяжелую мраморную скамью. Ветерок, влетавший в распахнутые створки, шевелил пряди на висках. Ноги гудят. Как хорошо. Все хорошо. Все!

- Тала! – рядом неожиданно возник Тирайн. – Куда ты пропала? Сейчас твой любимый, «Листья осени». Пойдем скорее!

- Ой, да! - вскочила девушка. – Как же я могу пропустить…

- Тала… ты не откажешь мне?

Тала с едва заметной усмешкой взглянула на Тирайна. Разрумянившееся лицо, улыбка – а в глазах почти мольба. Как отказать?

Но когда они вошли в зал и Тала остановилась, чтобы поправить браслет на запястье, рядом прозвучал знакомый голос:

- Тала… позволь пригласить?

Она вскинула голову и увидела Саадана. И теплая волна неожиданно поднялась в груди – так, что Тала и сама удивилась.

Не раздумывая больше, девушка присела в поклоне, поднимая руку на плечо Саадана. И только краем глаза поймала обиду на лице Тирайна… пусть, она извинится перед ним потом.

Странно, почему Тала никогда не замечала, как хорошо он танцует? Мягко, уверенно, легко… она и с плохим-то партнером танцевала превосходно, а уж с таким… Они почти не касались паркета.

- Наконец-то, - чуть насмешливо протянула Тала. – Первый танец за весь вечер. Или ты забыл про меня?

- Как я мог забыть, - неожиданно серьезно и без улыбки ответил Саадан, подавая ей руку на «дорожку». – Но к тебе же не пробиться. Скажи, ты заранее все танцы расписала?

- Хороша бы я была, - фыркнула девушка, - если б ждала, когда ты соизволишь меня пригласить, и так бы и простояла весь бал у стенки. Ты, по-моему, тоже от недостатка внимания не страдаешь.

- Ты бы стояла? – улыбнулся Саадан. – Не поверю ни за что. Скорее, думала бы и выбирала, которому из пяти кавалеров отдать руку… и сердце.

- Вот еще! – фыркнула девушка.

- Что, не отдала бы сердце? – он явно поддразнивал.

- Отдала бы! – рассмеялась Тала. – Сказать, кому?

- Силы великие! Моя королева, неужели я узнаю имя этого счастливчика первым?

- О да, мой лорд. Непременно. Знайте, что сердце мое навсегда отдано… господину Аленто.

- А я-то думал… - преувеличенно печально протянул Саадан.

- Думал, что тебе? – Тала захохотала. – Ни-ког-да!!

- Кошмар, - он разочарованно наклонил голову – и осторожно придержал девушку, лавируя между танцующими парами. И заметил мимоходом: – Между прочим, тут не поворот, а поклон.

- Между прочим, как раз поворот. Нам господин Ферс говорил, что существует две разновидности этого танца, и более распространена как раз та, что с поворотом… а ты, кстати, как раз это занятие и пропустил!