– А, ага. Ты все сделал, да, правильно.

Правильно.

Да, правильно.

Это и заставляет меня недоумевать, почему Харуаки так обеспокоен.

Как бы там ни было, прямо сейчас мой первый приоритет – Моги-сан. Я сажусь перед ней на корточки и улыбаюсь.

– Ты как?

– Сп-пасибо.

Несмотря на то, что я говорю с ней ласково, она, как и Харуаки, тоже явно не в своей тарелке.

– …

…Ну да, признаю. Мое поведение сейчас было маленько странноватым.

Молча пытаясь оправдать свои действия, убедить себя, что сдерживаться было просто нельзя, я смотрю на Моги-сан – и вдруг замечаю кое-что.

– Мм? Моги-сан? Ты что-то прячешь в левом нагрудном кармане?

– У, – бормочет она и отводит глаза.

Что за реакция?

Что?.. – прежде чем я успеваю продолжить мысль, Харуаки хлопает меня по спине.

– Хосии, фигово! Ее вопль перебудил всю округу!

Оглядевшись, я обнаруживаю, что над подъездом ближайшего дома зажглась лампа; отовсюду доносятся голоса.

Ну разумеется. Машин, здесь, может, и нет особо, но все же здесь не безлюдное место, как тот мост, где я разобрался с Ирохой-сан. Это заставляет меня лишний раз убедиться, как бездумно действовала алюминиевоглазка, пытавшаяся совершить преступление в таком месте.

– И что делать? Не хочу тратить время на объяснения, что тут произошло!

– За нее я, конечно, беспокоюсь, но нам надо уходить. Давай хоть к стенке ее прислоним; если оставим ее на земле, могут подумать, что мы на нее напали. Надеюсь, полиция ей займется.

Я киваю, и мы следуем совету Харуаки.

Сбежав оттуда, мы направляемся в общежитие, где скрывается Коконе.

Однако теперь у нас на руках проблема. Моги-сан.

Она ничего не знает о положении дел. Но я не могу просто рассказать ей о «шкатулках» и втянуть во все это.

С другой стороны, закинуть ее обратно в больницу мы тоже не можем, поскольку Дайя может отдать еще какой-нибудь [приказ] насчет нее.

Может, следует объяснить ей частично? Вообще, можно ли втягивать ее в наши дела, несмотря на то, что она неспособна самостоятельно передвигаться?

– Моги-сан, что ты сейчас хочешь? – такой вопрос срывается у меня с губ, поскольку сам я придумать решение не могу. Хотя все равно она не может нормально все решить – она ведь ничего не знает.

Харуаки продолжает катить коляску; Моги-сан несколько секунд молчит, потом наконец неуверенно отвечает:

– А что будет… лучше всего для тебя?

Вопрос выглядит абсолютно закономерным, но что-то тут меня беспокоит.

То, что она говорит, просто-напросто ненормально. Обычно в такой ситуации спрашивают, что вообще происходит, или остаются в полном замешательстве.

– Прости, Моги-сан!

– Э? А!

Эта штука, которую она прячет, по-прежнему меня тревожит.

Я сую руку ей в карман и нащупываю что-то твердое. Моги-сан заливается краской и пытается даже сопротивляться – то ли от страха, то ли от смущения, вызванного моим прикосновением. Но ее сопротивление настолько слабое, что я с легкостью отбираю у нее ту вещицу.

Это –

– Электрошокер?..

Почему? Почему у Моги-сан подобное оружие? У нее что, было время втихаря подобрать шокер, когда ее похищала та фанатичка? Откуда вообще мог взяться шокер в ее палате?

Наиболее разумный ответ выглядит так:

М о г и - с а н   п р и г о т о в и л а   ш о к е р   з а р а н е е.

Иными словами,

о н а   з н а л а,   ч т о   н а   н е е   н а п а д е т   ф а н а т и к   Д а й и.

– …

Больше того – когда я прикоснулся к ней, я кое-что почувствовал.

Я легко замечаю такие вещи теперь, когда заполучил «Пустую шкатулку».

…Моги-сан – «владелец».

…Моги-сан – [раб].

Если она знала, что на нее нападут, почему не воспользовалась шокером сразу? Кому этот шокер предназначается на самом деле?

Какой [приказ] она получила от Дайи?

Если он дал ей [приказ], кто его цель?..

– Я не хотела говорить, – шепчет Моги-сан. – Я не хотела говорить, что вспомнила про «шкатулки». Потому что –

Она слабо стискивает мой рукав.

–   П о т о м у   ч т о   я   в с п о м н и л а   и   т о,   ч т о   о т к а з а л а с ь   о т   т е б я.

– Э?

Вот уж чего я совершенно не ожидал.

Я решил было, что, будучи [рабом], она получила [приказ] напасть на меня; однако если вдуматься – Дайя не стал бы использовать Моги-сан так неэффективно.

Значит, причина ее беспокойного состояния…

– Я вспомнила, что было в «Комнате отмены», – печально произносит она.

Она не хотела, чтобы я узнал, что она помнит те наполненные отчаянием дни.

– Я почти ничего не помню в деталях – наверное, из-за того, что моя память уже тогда, в той «шкатулке», была в беспорядке.

Хоть в этом повезло. Если бы ее воспоминания вернулись полностью, возможно, она даже говорить со мной сейчас не могла бы.

– Но я точно доставила тебе и Отонаси-сан много проблем. Почему-то я это знаю. И еще кое-что я четко помню.

Она выпускает мою руку.

С самой яркой улыбкой, на какую способна, она произносит:

– Ты однозначно отказал мне.

Именно.

Тогда наши романтические отношения закончились – раз и навсегда.

Они закончились.

Я потратил целую человеческую жизнь, чтобы их закончить.

Это решение – окончательное и отмене не подлежит.

А я был настолько бессердечен, что хранил у себя в телефоне фотку с ее солнечной улыбкой. Это была ошибка. Я гнул свою линию недостаточно упорно.

– Но это ничего не меняет, Хосино-кун. Ты всегда дарил мне надежду и будешь еще дарить.

Эти слова Моги-сан произносит очень веселым голосом.

Она может это принять? Впрочем, это не оправдание моего молчания сейчас; я стольким ей обязан, и она заслуживает того, чтобы выслушать это из моих уст.

Однако Моги-сан сама снимает меня с крючка.

– Мм, но сейчас мы не обо мне должны говорить, правда?

– Да, но –

– Омине-кун собирается заставить Отонаси-сан потерять память!

– !..

Все, что я хотел сказать Моги-сан, разом вылетает из головы.

Мне правда жаль, но она права – сейчас у меня другие приоритеты.

Ведь если Мария потеряет память, это будет – смертельный удар.

Мне ведь надо не просто уничтожить «Ущербное блаженство» – я должен убедить ее расстаться со «шкатулкой» по собственной воле.

Но если она потеряет память, переубедить ее будет уже невозможно. В глазах Марии я стану всего лишь незнакомцем, одним из многих. С ее-то железной волей мне и сейчас будет чертовски тяжело ее убедить – а уж в роли незнакомца мне даже помощь богов не поможет.

Ее потеря памяти для меня равнозначна потере всякой надежды.

Но как они это сделают? …Не, ну это же просто, да? Им надо всего лишь использовать на ком-то «Ущербное блаженство». Мария упоминала уже, что может стирать себе память таким способом.

– Блин, Дайя!..

Неслабо! Как бы сильно я его ни прищучил, он все равно ухитрился найти у меня одно-единственное мягкое место и туда ужалить!

– Моги-сан, – обращаюсь я к ней, стискивая зубы; у меня нет выбора, кроме как собрать больше информации. – Откуда тебе это известно?

– Ты ведь уже заметил, что у меня есть «Тень греха и возмездие», да?

– Ага.

– Я получила [приказ] заранее.

– И какой же именно?

– Мне было сказано приготовиться к нападению [раба]. И еще мне было сказано связаться с тобой.

В конечном итоге шокер все-таки предназначался против той девчонки. Видимо, Моги-сан воздержалась от его применения, потому что напавшая забрала ее мобильник, и Моги-сан догадалась, что она будет искать меня.

– Ты хотела связаться со мной, чтобы сообщить, что Дайя собирается стереть Марии память, правильно?

– Точно!

Ладно, это я понял. Понял, но…

– Но погоди-ка, с какой радости Дайе это делать? Почему он хочет, чтобы я узнал о его планах?