Шарль уже понимал, откуда в доме появлялось богатство. Товар продавали дороже, чем купили, или продавали тот товар, который уже никуда не годится. Через много лет, вспоминая свое детство, Фурье напишет: «Разоблачить все проделки торговой биржи и маклеров достойно подвигу Геракла. И вряд ли этот полубог, принимаясь за чистку конюшен, питал столько отвращения, сколько пришлось перенести мне, постоянно находясь в этой клоаке, в этом биржево-маклерском притоне. Я с шести лет воспитывался в меркантильных овчарнях. Там я уже в этом возрасте заметил контраст, царящий между торговлей и истиной».

На уроках катехизиса ему внушали, что лгать грешно, а дома и в магазине обучали «ремеслу лжи, или искусству продажи».

Его пытливые глаза следили за обычной сценой.

— Прекрасный материал! А цена! Ведь это даром!

Но Шарль-то видел, что любезный продавец, проводив покупателя к самому выходу, как только деньги были уплачены, и сказав: «До свидания, сударь», — моментально менял выражение лица. Мальчик-то знал, что это был далеко не превосходный товар.

«Возмущенный проделками и обманом, я отводил в сторону покупателей и открывал им это. Один был настолько неловок, что в пылу жалоб выдал меня, в результате чего я получил здоровую трепку. Мои родители, видя, что у меня вкус к истине, воскликнули тоном упрека: «Этот ребенок совсем не годится для торговли!» И действительно, я почувствовал к ней тайное отвращение и в семь лет дал клятву, которую Аннибал произнес против Рима в девять лет: я поклялся в вечной ненависти к торговле».

Маленький Шарль с нетерпением ждал, когда ему разрешат уйти из магазина, и, не теряя ни минуты, бежал скорее в свою комнатку. Здесь его царство. Отсюда из окна он видел поутру, как над соседними домами открывается бесконечно голубой покров небес. В этом уголке он оставался один, чтобы помечтать. Его воображение могло представить любое событие, независимо от того, видел ли он его когда-либо в действительности или только слышал о нем краем уха. Шарль отличался чрезвычайной впечатлительностью и склонностью к безудержной фантазии.

Мамаша Фурье, не раз останавливая взгляд на задумавшемся любимце, говорила себе: не в отца сын. Тих, покорен, нрава кроткого и не по годам рассудителен. Да и здоровьем слаб этот почти неуклюжий от застенчивости ребенок. Ни на кого не похож из родных ни по линии отца, ни по линии матери.

Все карманные деньги мальчика уходили на покупку растений. Никто не знал, как он принес земли, но однажды его комната превратилась в оранжерею. Шарлю уход за цветами приносил большое удовольствие. О:; заботливо выращивал каждый цветок, и гибель любого из них вызывала слезы. Когда однажды один из приятелей опрокинул горшок, Шарль пришел в такой гнев, что, забыв законы гостеприимства, набросился на гостя с кулаками.

Добропорядочная госпожа Фурье была ревнительно набожна. Она строго следила, чтобы члены семьи не пропускали ни одной службы. Посещение церкви, проповеди, бесконечные упоминания ада и рая глубоко потрясали нервного и впечатлительного ребенка. Хоры, заполненные детьми, девочки по одну, мальчики по другую сторону, длинные свечи в их руках казались пиками, наклоненными во всех направлениях.

Богатая фантазия рождала в голове мальчика самые страшные картины загробной жизни и вечных мук грешников. Много лет спустя Фурье не без иронии будет вспоминать об этих преследовавших его видениях:

«Я был очень напуган горящими углями и кипящими котлами. Меня постоянно водили на разные исповеди и службы, и вот наконец, ошарашенный угрозами проповедников и кипящими котлами, не дававшими мне покоя по ночам, я решил покаяться в целой массе грехов, о которых и понятия никогда не имел, но которые, как мне казалось, мог совершить, сам не сознавая того. Я думал, что лучше приумножить свои грехи, чем опустить хоть один».

Конечно, все эти великие «прогрешения» были лишь плодом воображения, к тому же болезненно расстроенного непомерным бременем религиозных бдений. Мальчика всегда охватывало волнение, когда приступали к причастию.

Однако, когда священник услышал на исповеди от семилетнего Шарля, что в длинном ряду совершенных им грехов значится и симония[4], он увидел в этом насмешку над собой. Удивленный и разгневанный исповедник строго выговорил Шарлю. Тогда мальчик прибавил к одной лжи другую.

— Мне приказали так исповедаться дома, — сказал он.

За эту очевидную ложь священник сделал еще один выговор. После исповеди Шарль поверил, что кюре действительно обладает сверхъестественной способностью читать мысли человека.

Шарлю было 9 лет, когда умер его отец. После смерти Фурье-старшего осталось 200 тысяч ливров. Из этого по тем временам богатого наследства на долю Шарля согласно завещанию досталось две пятых, то есть 80 тысяч ливров. До совершеннолетия Шарля его деньгами должна была распоряжаться мать.

Экономная и расчетливая госпожа Фурье требовала отчета от детей даже в мелких расходах. Покупка модной шляпки или ботинок старшим сестрам становилась событием в доме, которое долго обсуждалось. Все три сестры Фурье потом выйдут замуж, одна из них будет вести собственный магазин.

У Шарля, как единственного и любимого сына, в этом отношении были известные преимущества перед сестрами. В отличие от них он всегда располагал карманными деньгами, которые мог относительно свободно расходовать по своим вкусам. Кроме цветов, Шарль любил лакомства и так высоко ставил это удовольствие, что, когда умер кондитер, готовивший вкусные пирожки со сливами, мальчик написал в память о нем… оду. Впрочем, любовь к хорошей еде сохранилась у Фурье на всю жизнь.

Однажды сестры нашли его в маленьком садике, который находился во втором дворе, занятого дегустацией пирогов со сливами. Он поедал их по два, сложив один на другой. А когда девочки его упрекнули, что он с ними не поделился, Шарль ответил:

— Я хотел попробовать, изменится ли их вкус от того, что я их буду есть таким образом. Если бы не это, я, несомненно, дал бы их вам сию же минуту…

Поступление в местный общеобразовательный коллеж спасло Шарля от обязательного ежедневного присутствия в магазине. Коллежи тех лег, находясь в руках иезуитов, давали воспитанникам формальное классическое образование. Изучалось все — от родного и латинского языка до истории Рима, а главное, то, что никогда в жизни не пригодится.

Порицая французские коллежи тех лет, Дидро писал: «В течение 6–7 лет там изучают, не выучивая, два мертвых языка, которые полезны только небольшому числу граждан. Под именем риторики там учат искусству говорить прежде искусства мыслить; в логике растягивают на сотню непонятных страниц то, что можно ясно изложить на четырех: естественную историю, химию, астрономию и географию совершенно опускают».

И потому по окончании коллежа в общество выпускались толпы писцов, которые за 10 лет учебы получали во всех отраслях наук самый минимум знаний. Незаурядные способности и прекрасная память помогли Шарлю заметно превзойти по всем предметам своих одноклассников.

Его усердия не проходят даром: в числе образцовых учеников он не раз получает награды.

Известно, что в 1785 году в третьем классе ему вручены две первые премии за письменное сочинение по латинской поэзии. Уже в те годы в коллеже сложилась характерная для будущего творчества Фурье черта: не оставлять непонятным ни одного вопроса. Его стремление к научной, в частности к математической, точности сочеталось с увлечением поэзией. Он пишет стихи, большей частью сатирические.

Уже упомянутая ранее ода на смерть безансонского кондитера, сочиненная сластеной Шарлем, столь понравилась слушателям, что стала ходить по рукам. Когда она достигла преподавателей коллежа, те долго не могли поверить, что ее сочинил восьмилетний ученик.