Заканчивая последнюю главу, Фурье признавал, что книга получилась далеко не совершенной. Изложение страдает явными недостатками, но он надеется, читатель учтет, что излагать свой предмет взялся человек, чуждый литературного мастерства, что знания автора элементарны, ограничены, неполноценны, и воспримет это как наброски.

Перед тем как отнести рукопись издателю, он еще раз просмотрел написанное. Да, связного изложения не получилось. То чрезмерно громоздящиеся подробности о яствах, какими будут услаждать себя «гармонийцы», то выпирают сюжеты любовных утех, общая же картина гармонического общества не вырисовывается.

Отчетливо осознавая, что «Теория четырех движений» несовершенна, что «это был пробный шар, попытка пробудить внимание и прозондировать расположение публики», Фурье задним числом будет предельно самокритичен. Он скажет, что «теория» содержит много ошибок и что это не стиль науки, там полно пышнословия…

Иногда кажется, что в подобного рода самобичеваниях Фурье даже чрезмерен: «…мой проспект страдает отсутствием стиля, метода и т. д., я готов с этим согласиться и не буду прилагать усилия, чтобы учиться грамматике…» «Я, помимо своего открытия, пс обладаю никакими знаниями, кроме бухгалтерии».

И в то же время, не претендуя на роль писателя-стилиста, он уверен, что, если бы читатели воспользовались его советами создания универсальной гармонии, на их реализацию потребовалось бы не свыше двух лет. Ему кажется, что прекрасный социетарный строй зародился бы мгновенно, если бы где-либо существовали здания а плантации, которые можно было бы использовать для создания пробной ассоциации.

Ужо «с нынешнего 1808 года можно приступить к реорганизации земного шара; если бы какой-нибудь принц согласился предоставить один кантон для опыта и дал одну из своих армий, находящуюся в бездействии благодаря царящему на материке миру, если бы он предоставил 20 тысяч человек для подготовительных работ в опытном кантоне, можно, пересадив деревья вместе с родной им почвой, как это практикуется в Париже, и ограничившись кирпичными постройками, настолько ускорить дело, что к концу весны 1808 года уже станет функционировать первая фаланга прогрессивных серий».

Особые надежды Фурье возлагает на Наполеона, к которому обращается в книге, именуя его Геркулесом.

Наконец еще пахнущая типографской краской первая пачка книг у него. Составил список, кому послать в первую очередь, связался с парижскими книготорговцами. Стоило большого труда отправить книги в Женеву, Милан, Брюссель и Амстердам.

Через женевских книготорговцев переправил два экземпляра для редактора распространенного журнала «Британская библиотека», зная, что журнал издается на французском языке. Втайне надеялся, что редактор откликнется на выход книги рецензией.

Самой знаменитой женщине Европы — госпоже до Сталь подписал один экземпляр книги. Жермен де Сталь в это время находилась в Швейцарии, в Копне, и была окружена ореолом политической изгнанницы. Это о пей Пушкин скажет: «Наполеон удостоил ее изгнанием, монархи доверенностью, Байрон дружбой, Европа своим уважением». Фурье же надеется, что она откликнется на его «открытие».

Ежедневно заходит он в книжные лавки. «Теорию» не покупают. Даже из Парижа сообщили, что на нее нет спроса, его «открытие» осталось незамеченным. Спустя несколько месяцев пришло письмо от редактора «Британской библиотеки» — любезная благодарность за посылку, но ни одного слова о содержании книги.

Он направил экземпляр своему школьному другу — Жан-Жаку Ординеру, но и от того ответа не получил.

Наконец «Газета Франции» поместила статью-фельетон. Автор острил, что хотя он не познакомился с «Теорией четырех движений», по может сказать, что вряд ли ее автор, подписавшийся под книгой «Шарль из Лиона», нормальный человек.

«Надлежит обращаться, — писал фельетонист, — прямо к господину Шарлю из Лиона. Он не сообщает ни названия улицы, ни номера дома, в котором обитает; но писали же прямо «Вольтеру в Европе». Почему же нельзя писать прямо господину Шарлю в Лион?»

В 1809 году Фурье совершил путешествие в Швейцарию. Эта поездка была в основном по делам фирмы, на состоянии которой сказывались плачевные результаты континентальной блокады Наполеона. План сокрушения могущества Англии, попытка лишить ее возможности торговать не только с Францией, но и со всем миром в первую очередь ударили по торговле самой Франции. В стране уже давно забыли вкус чая, сахара, кофе и риса. Канцелярии Наполеона были засыпаны жалобами на разорение торгового сословия.

Руководствуясь мимолетной фантазией, Наполеон часто сам указывал, какие именно торговые дома и какие товары должно ввозить и вывозить и в какие страны. Нередко он запрещал то, что ранее сам подписывал, и наоборот. Купцы исподволь роптали на своевольные меры императора, наносившие им ущерб.

Рекордных размеров за всю историю Франции достигла в эти годы контрабанда, и складывалось впечатление, что императорская полиция бессильна против нее. Контрабандистами становились наиболее энергичные из разоренных ремесленников и крестьян пограничных областей страны. Иногда контрабандой занимались целые деревни.

В Швейцарии Фурье бывал о раньше. На сделки, ради которых совершал он теперешнюю поездку, фирма возлагала большие надежды: лионские ткачи задыхались от нехватки сырья. А в таможне прибывшие с партией шелка купцы из Лиона вели разговоры об изворотливости контрабандистов, о том, как через Швейцарию они тайно ввозят колониальные товары во Францию и что где-то обнаружен склад с «несметным числом» колониальных товаров. Шарль заранее был уверен, что эта торговая операция вряд ли принесет прибыль фирме: ввозимые во Францию товары баснословно подорожали. Страна была на грани товаро-промышленного краха. Лионские фабриканты волновались не напрасно: некоторые швейцарские ткани были дешевле, хотя по качеству не хуже лионских. И для того чтобы оказаться победителями в этом соперничестве, они нещадно усиливали эксплуатацию ткачей на собственных мануфактурах. Последствия континентальной блокады поколебали устои даже тортового дома Ориоля — самого богатого лионского коммерсанта, который раньше проводил выгодные операции чуть ли не со всем миром.

Чтобы до конца довести последствия континентальной блокады, Наполеон повел решительные меры против контрабанды. Расправа была короткой. Контрабандистов расстреливали, конфискованные английские товары сжигали. Император сгонял прочь с престола даже монархов, мирволящих контрабанде. Он не пощадил даже своего младшего брата Людовика Бонапарта, короля Голландии, который смотрел сквозь пальцы на контрабандную торговлю голландского побережья с англичанами. Когда смещение и суды таможенных чиновников и жандармов, назначение новых контролеров и ревизоров ни к чему не привели, император придумал новую кару. Конфисковывались все товары «английского происхождения», независимо от того, через какую страну они прибывали.

Повальные обыски проводились не только в прибрежных селах и городах. Далеко в центре Европы из магазинов и складов изымались все колониальные товары и по приказу Наполеона публично сжигались на площадях. По всей Европе пылали горы ситцев и тонких сукон, бочки сахара, какао, чая, хлопковой пряжи и индиго. Континентальная блокада, поставив в затруднительное экономическое положение Англию, оказывала разрушительное влияние и на Францию. С наблюдающимся на первых порах подъемом промышленности начинают развиваться хлопчатобумажные и шерстяные прядильни. Но и они нуждались в импортном хлопке. Ввоз хлопка и красителей был прекращен. Фабрики закрывались, росла безработица. Испытывало затруднение в сбыте и сельское хозяйство. Сокращение экспорта зерна и вин привело к падению цен. Совсем пришли в упадок сахарные заводы — в страну не поступал тростниковый сахар. В тяжелом положении оказалось кружевное и шелковое производство.