2

Владелец "Солнечного отеля" мосье Бастиан Готье сидел на низком табурете у входа в гостиницу, он присматривался к горожанам, время от времени проходившим по улице Вожирар.

Парижская улица Вожирар была примерно шесть метров в ширину и, не смотря на позднее утро, она пока медленно и постепенно заполнялось прохожими людьми и пешеходами. Появились молочники, первые зеленщики и другие разносчики свежих овощей, молока и других товаров. Изредка по улице проезжал конный экипаж или на лошадях проскакивал конный разъезд мушкетеров или гвардейцев короля. В такие моменты пешеходам приходилось плотно прижиматься спинами к стенам домов, что пропусти и не попасть под колеса какого-либо экипажа, не оказаться под копытами мушкетерских или солдатских коней.

Не торопясь, Бастиан из бокового кармана сюртука достал любимую курительную трубку и, не набивая ее табаком, начал размеренно ее посасывать. Ему нравился этот кисловато-прогорклый вкус, которым отдавала его любимая курительная трубка даже тогда, когда она была не набита табаком. А хороший табачок у владельца гостиницы все же имелся, но уж слишком он был дорог в те дни. Поэтому мосье Готье набивал табаком и разжигал свою трубку только один раз в день, после ужина перед самым отходом ко сну.

Из раскрытого окна гостиничного номера, расположенного на втором этаже и в котором три дня назад остановился русский граф Орлофф, выглянула его супруга, мадам Франсуаза Готье. Даже не смотря по сторонам и не предупреждая о своих действиях, эта мадам прямо из окна выплеснула на улицу ведро помоев. Ее совершенно не заботило то, что брызги от помоев могли испачкать одежду случайных прохожих.

Франсуаза Готье только что помыла полы в номерах мосье Орлоффа, но, выносить на улицу ведро и его содержимое выливать в сточную канаву, было явно не в ее привычках. Затем эта женщина наклонилась через подоконник так, что ее мощные груди едва не вывались за лиф платья, чтобы посмотреть на своего мужа, все еще сидящего на табурете перед входом в гостиницу. Ему давно уже было пора разнести по номерам гостей дрова для каминов, но муженек опять не спешил с выполнением своих обязанностей по гостинице. Франсуаза совсем уже собралась в хвост и гриву расчихвостить своего Бастиана, как вдруг увидела графа Орлоффа, поднимающегося по улице Вожирар.

Громким шепотом на всю улицу она произнесла:

– Бастиан, поднимайся быстрее на ноги, улыбками и низкими поклонами приветствуй мосье Орлоффа! Через пару минут он подойдет к нашей гостинице.

Бастиан Готье тут же скочил на ноги, курительную убирая трубку в карман своего сюртука. Он заранее широко раскрыл свой рот, чтобы затем растянуть его в улыбку. Когда граф Орлофф подошел к входу в гостиницу, то мосье Готье уже стоял, согнувшийся в поясном поклоне, склонив перед русским молодым человеком свою седую голову уважаемого французского буржуа. Ну, как было не поклониться человеку, который за свои гостиничные апартаменты платил столько русского золота, сколько мосье Готье имел со всех номеров гостиницы в год.

– Добрый день, мосье Орлофф! – Мосье Бастиан Готье поприветствовал молодого русского человека. – Где вы сегодня, мосье Орлофф, будете ужинать, в гостинице или опять пойдете в ближайшую ресторацию?

– Добрый день, мосье Готье! Я еще не решил, где буду ужинать! Сейчас мне хочется немного отдохнуть в своих номерах. Не можете ли попросить свою прислугу, эту полную женщину, которая сейчас смотрит из окна моего номера, чтобы она не шумела и громко бы не разговаривала, хотя бы пару часиков.

– Это женщина не прислуга, мосье Орлофф, а моя жена. И у нее скверный характер. Уж очень она любит со мной ругаться, а ругаться тихо она попросту не умеет. Вы уж нас, стариков, за это извините.

– Хорошо, мосье Готье! Доставьте пару бутылок хорошего красного вина в мои номера и купите где-нибудь хороших цветов. Лучше, чтобы это были бы розы. Да, и после того, как найдете розы, пришлите ко мне какого-нибудь мальчишку посыльного, у меня будет для него работа.

– Хорошо, мосье, все будет исполнено, как вы сказали.

Я прошел в гостиницу и поднялся на второй этаж по широкой каменной лестнице. "Солнечный отель". На парижских воротах мне говорили о том, что это лучший отель Парижа, поэтому я и решил в этой гостинице остановиться.

Кабинет секретарь Алексей Васильевич Макаров мне приказал рационально тратить деньги, но я всегда должен выглядеть, как очень богатый человек, который не особенно считается с тратами на собственную персону. Вот я и снял номера апартаменты в этой гостинице "Солнечный отель" за бешеную цену, на Руси за одни эти деньги деревеньку в сто семей холопов мог бы запросто прокормить и не почесаться.

Но я с ценой хозяина согласился, не торгуясь, а у этого мужика, мосье Готье, аж нижняя челюсть едва ли не до колен упала. А мне еще нужно было бы арендовать или купить для себя дом, лошадей, карету для выездов, а главное мне нужно нанять прислугу, которая бы поворовала, но хотя бы честно выполняла бы часть своих обязанностей. Наверное, я сделал ошибку, не взяв с собой в Париж своего холопа Тришку, он бы со всеми этими проблемами давно и легко бы справился. Но уж очень этот холоп был нечестен на руку, при этом врал, честными глазами посматривая тебе в глаза. Поэтому я решил свою жизнь в Париже начать с чистого листа.

При входе в апартаменты нос к носу столкнулся с мадам Готье. Вы думаете, что эта женщина уступила мне дорогу?! Да, как бы так! Эта старая французская корова встала в проеме дверей и начала эдак глазками на меня постреливать. Блин, этого мне только не хватало! Я же, как дворянин и аристократ чистых кровей, сделал вид, что эту мадам на своем пути не замечаю. Пытался мимо нее протиснуться в свои апартаменты, но дело закончилось тем, что долю секунды мне пришлось стоять и рассматривать эти две здоровенные дыни под ее платьем. А также носом вдыхать запах давно не мытого женского тела. Одним словом, мадам Готье была далеко не маркизой Сюзанной де Монморанси, от одного вида которой мужское достоинство начинало жить своей собственной мужской жизнью.

Вот и пришлось мне вспоминать бабкины уроки!

Я моргнул правым глазом, и мадам Готье с закрытыми глазами и широко разведенными руками в один миг перенеслась вниз к входу в гостиницу, где она начала страстно обниматься и целоваться со своим супругом. Мосье Готье едва в обморок не свалился, настолько он был ошеломлен бешеным натиском своей супруги. У него совершенно не оказалось времени на то, чтобы заставить мадам Готье раскрыть глаза и осознать, кого она сейчас обнимает или целует. Мосье Готье давно уже не помнил времен, когда они с Франсуазой, будучи еще молодыми, занимались сексом, одновременно обнимаясь, целуясь друг с другом. По крайней мере, с тех пор прошло лет двадцать или тридцать.

Но мне до супругов Готье уже не было никакого дела!

Я предположил, что наблюдение за сценой встречи старых супругов любовников, было бы для меня избыточным удовольствием. Поэтому, не дожидаясь ее финала, я отправился в помывочную комнату. В том тесном каменном мешке, под названием помывочная комната, имелись четыре каменные стены, стоял небольшой столик, на котором был кувшин и медный таз для омыновения лица. Другие части своего тела парижане того времени, да и европейцы в целом, мыли мало, редко, очень неохотно. К тому же, как я обнаружил, в кувшине никакой воды, разумеется, и в помине не было. Умываться было нечем, но я на это обстоятельство даже не рассердился, не разозлился. Принял, как положенное.

За три дня проживания в этой, якобы, лучшей парижской гостинице, я уже привык к тому, что в моих апартаментах никогда не было поленьев для розжига камина, воды в кувшине для умывания лица и большого медного таза, в котором можно было бы самому помыться. Европа тех времен мало чего знала о том, как следовало бы поддерживать гигиену собственного тела. Дело доходило до смешного, когда европейцы принимали русских за варваров по той причине, что те хотя бы один раз в месяц мылись в парных банях.