Но, кроме репутации первоклассного журналиста, Мелоди почти ничего не было известно об Уэйнрайте. Он стремился держаться в тени и не выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Насколько могла припомнить Мелоди, лишь однажды имя Уэйнрайта промелькнуло в колонке международной великосветской хроники в связи с какой-то корреспонденткой американской телевизионной службы новостей.

В голосе, прервавшем стремительный поток ее бессвязных мыслей, вновь зазвучало прежнее нетерпение.

— Мисс Адамсон, будьте готовы к восьми утра. Самолет на Мюнхен улетает в девять тридцать. Там нас будет ждать машина. Поездка — примерно на две недели, может быть, на три. Если у вас есть приятель, то придется ему пока как-нибудь перебиться без вас: в поездке у вас не будет времени ни на что, кроме работы.

Выслушав все эти командирские указания, Мелоди вкрадчиво осведомилась:

— Мистер Уэйнрайт, а можно вам задать еще один вопрос?

— Ну, если это действительно только один.

— В чем заключается работа? — спросила Мелоди и с громадным облегчением услышала в трубке взрыв смеха. Ну вот, наконец-то пробился человеческий тон. Слава Богу, с чувством юмора у него, должно быть, все в порядке. Первое неприятное впечатление от Уэйнрайта как от самовлюбленного зануды без души и сердца несколько смягчилось. Смех как-то сразу омолодил его образ, сложившийся у Мелоди, и даже придал ему некоторую притягательность.

— Да, главное-то за всей этой суетой мы и упустили! — спохватился журналист. — Речь идет о статье, посвященной одному из небольших городков Южной Германии. Туристы туда обычно не заглядывают, стремясь скорее попасть в Мюнхен, Франкфурт или Баден-Баден. Но местечко просто замечательное! Думаю, вам понравится…

— Судя по вашим же словам, любоваться красотами мне будет особо некогда — работа и только работа, верно? — ехидно заметила Мелоди, ободренная недавним смехом собеседника. Но в ответ раздался прежний обескураживающе деловой, почти грубый тон.

— Да, времени ни на что, кроме работы, у вас не будет, мисс Адамсон. Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что фотографы воспринимают красоты природы именно как существенную часть своей работы и наслаждаются ею исключительно с профессиональной точки зрения.

— Простите, мистер Уэйнрайт. Вы абсолютно правы — именно так оно и есть.

— Тогда отлично. В восемь я буду возле вашего подъезда, — отрезал он и бросил трубку так стремительно, что Мелоди не успела сказать ни слова в ответ.

Итак, на часах было уже почти пять утра. Ни о каком сне теперь, разумеется, не могло быть и речи. Лучше проверить фотоаппаратуру и упаковаться, как следует.

Что ж, последнее — проще простого. Уже давно Мелоди приучила себя обходиться минимумом одежды и косметики. Она умудрялась умещать все свои личные пожитки всего лишь в одном, довольно легоньком, чемоданчике, а в другом хранилось исключительно рабочее оборудование, потому что порой в маленьких городках, куда забрасывала ее судьба, на носильщиков особо рассчитывать не приходилось.

Мелоди запихнула в чемодан дежурный набор, состоящий из джинсов и пары рубашек, а в последний момент, повинуясь какому-то внезапному порыву, сунула туда же и облегающее платье-джерси своего любимого бирюзового оттенка. Она надевала его всегда, когда требовалось хорошо выглядеть и держаться особенно уверенно и независимо. Шестое чувство подсказывало Мелоди, что в ближайшую пару недель это платье ей весьма пригодится.

Хотя прерванный сон и стремительные сборы несколько утомили Мелоди, настроение у нее было приподнятым. Что может вдохновить больше, чем близкая перспектива поработать с самим Брэдли Уэйнрайтом? Она добивалась подобного шанса всю свою сознательную жизнь, и теперь — если повезет — это будет означать начало блестящей карьеры и вереницу выгоднейших заказов из солидных журналов.

До сих пор ее работа в качестве независимого фотографа была скорее забавой, творчеством и большой выгоды или перспектив не сулила. Несколько снимков с места событий — какие-то политические демонстрации и тому подобное — были приняты телеграфными агентствами новостей, и то лишь благодаря нескольким репортерам, с которыми она случайно познакомилась. С помощью тех же друзей-репортеров ей удалось пробиться в несколько газет фоторепортажами об осеннем показе мод в Париже.

Но лучшей ее работой до сих пор оставалась серия снимков одного всемирно известного кинорежиссера, весьма живописная, сделанная во время съемок его последнего фильма. К сожалению, это не прибавило ей клиентов: публикации в крохотном французском журнальчике по искусству кино не могли иметь большую аудиторию.

Мелоди мельком подумала: это какую же из ее работ отметил Уэйнрайт? Впрочем, какая разница? Главное — заказ мой!

И еще одно подогревало надежды Мелоди. Новая работа могла служить веским доказательством того, что она не зря покинула Нью-Йорк вопреки советам тетушки.

Ага, теперь я наконец-то смогу убедить тетю Ли, что поездка в Европу — не такой уж опрометчивый шаг! — рассуждала довольная собой Мелоди.

Немного омрачили хорошее настроение воспоминания о скандале, который ей пришлось выдержать дома после того, как она объявила тете о своем решении воспользоваться небольшим наследством и пожить на эти деньги в Лондоне, Париже, Вене, Риме и, наконец, Берлине, чтобы испытать свои силы в мире независимых фотографов, в котором, между прочим, царит жесточайшая конкуренция. Тетушка — сама в прошлом довольно талантливый журналист-обозреватель — сочла, что Мелоди сошла с ума, если отважилась на такой страшный риск. Она пыталась убедить племянницу отказаться от своей безумной затеи, спокойно начать карьеру дома, сотрудничая или с газетами, или пусть даже с рекламными агентствами, и ждать своего звездного часа.

— Ну а когда поработаешь, поднаберешься опыта, полезные связи завяжешь, тогда, пожалуйста, делай, что заблагорассудится, — пыталась вразумить ее тетя Ли.

Но Мелоди больше всего боялась именно вот такого разумного ожидания. Она была убеждена, что стоит прислушаться к совету тети — и тебя непременно засосет, убаюкает безопасная рутина повседневного благополучия, вырваться из которой уже никогда не хватит ни сил, ни решимости. Картина знакомая: это случилось как с самой тетей, так и со множеством ее друзей.

— Нет, я хочу начать прямо сейчас, пока мне нечего терять, — решительно пресекла Мелоди мольбы и увещевания тетки, питавшей надежду, что ее любимая племянница все-таки образумится.

А ведь они всегда были так близки душевно! Еще до того, как Мелоди исполнилось четырнадцать, и она лишилась родителей, погибших в автокатастрофе, тетя Ли была уже ей ближайшим другом и советчиком. А потом, когда тете пришлось в корне перестроить свою собственную жизнь, чтобы растить потерявшую родителей племянницу, их взаимная привязанность еще больше возросла.

Мелоди ничего не оставалось, как упорно гнуть свою линию и не поддаваться, бесспорно, разумным доводам тети; она именно так и поступила. И вот теперь, кажется, ее настойчивость будет вознаграждена!

Внезапно до Мелоди дошло, что время неудержимо движется к восьми! Желая произвести как можно более выгодное впечатление на клиента, она подхватила свою поклажу и спустилась вниз — ждать у подъезда Уэйнрайта.

Ей пришлось околачиваться на тротуаре битых три четверти часа, терзаясь страшными сомнениями: может, она чего-то не поняла и Уэйнрайт хотел, чтобы она приехала на такси прямо в аэропорт, когда около нее наконец-то затормозил старый обшарпанный «мерседес».

— Мисс Адамсон, вы? — осведомился сидевший за рулем мужчина уже хорошо знакомым ей грубовато-нетерпеливым тоном. Ее ответный кивок — и дверь автомобиля без дальнейших церемоний распахнулась, раздалась отрывистая команда: — Садитесь. Мы опаздываем.

— Вы опаздываете, — уточнила Мелоди. — Я жду уже целых сорок пять минут.

— Мисс Адамсон, мне некогда рассиживаться здесь, выясняя, кто прав, а кто виноват. На деле же мы оба рискуем опоздать на самолет. Выбирайте — либо вы садитесь, либо я еду один.