Потом пришло написанное от руки письмо отца, и переписка между ним и Мартой возобновилась. В архивах сохранились ее письма отцу, в которых она не скрывала своих чувств. Она писала, например: «Я работаю в труднейших условиях, работаю как автомат. Ты сам увидишь, когда будешь в М. И ты знаешь, что я это делаю только ради тебя. Если я буду расхолаживаться, я могу утратить активность».

Марта делилась своими мыслями о будущем и выражала надежду, что войны между Германией и СССР удастся избежать, что судьба еще улыбнется ей: «Мужа снова хотят использовать на работе в центральном аппарате МИД, и это дает нам много больше и будет много важнее, чем его нынешний пост за границей. До сих пор все было хорошо. И дальше все будет хорошо. Только надо быть умнее... Я очень довольна, что Молотов побывал в Берлине. Было бы ужасно, если бы между нашими странами возникли конфликты, которые привели бы к войне. Я надеюсь, что хорошие отношения возобновятся...»

Заставляют задуматься некоторые даты в судьбе отца и крупных политических изменений в стране. Федор Парпаров был арестован 27 мая 1938 года, освободили его из тюрьмы 31 июля 1939-го. Такое случалось крайне редко. Ровно в середине этого срока вышло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия от 17 ноября 1938 года, был снят с должности нарком внутренних дел Ежов, его заменил Берия, репрессии временно пошли на убыль. При Ежове отец был в заключении полгода. Этого по тем жесточайшим временам было достаточно, чтобы учинить над ним расправу — осудить и привести приговор в исполнение. Дело к этому шло. Но почему же машина не сработала в данном случае в решении участи человека, об исчезновении которого знал бы очень ограниченный круг лиц?

Конечно, первая причина состояла в том, что отец не был ни в чем виноват. Но эта причина не могла быть тогда решающей. Вторая причина — стойкость и несокрушимая воля отца, его отказ от навязывавшейся ему следствием системы самооговора и поклепа на других. Он не согласился ни себя признать виновным в чем-либо порочащем его как разведчика и честного гражданина, ни подвергнуть подозрению других. Однако и при таких обстоятельствах чекисты, не признававшие за собой вины, приговаривались к расстрелу, если оказывались в руках следователя.

Значит, могли быть еще какие-то обстоятельства, останавливающие руки палачей. Что за обстоятельства? Раскрытые на сегодня архивы бывшего НКВД не дают ответа на такой вопрос. Возникают версии. Одна из них с элементами романтического характера приводит вновь к истории отношений Федора с Мартой. Ценность Марты как источника информации не вызывала у Центра сомнений. Поэтому приговор для Федора, возможно, был отложен на то время, пока не удастся наладить связь с Мартой через другого человека.

Если бы это удалось сделать, если бы Марта приняла кого-нибудь или согласилась поверить письму, напечатанному на машинке, а не написанному рукой Федора, судьба отца могла быть мигом решена. Но Марта такие контакты игнорировала. Она потребовала рукописных писем Федора. А это значило, что отец должен был участвовать в обмене посланиями. Жизнь его на какой-то срок была сохранена.

Тем временем был снят Ежов, произошел пересмотр незавершенных при нем дел. Действуя интуитивно или по какому-то ведомому только ей расчету, Марта спасла Федору жизнь, хотя и не для себя. Такова романтическая версия. Далека или близка она от истины, теперь уже едва ли кто скажет с абсолютной точностью.

Исследование обстоятельств «дела Тухачевского» представляется продуктивным только в контексте международных отношений того периода и внутриполитических процессов в самом Советском Союзе. С трагедией красного маршала, личности, безусловно, неординарной, переплелись судьбы десятков исторических персонажей в СССР и за рубежом.

В начале 1920-х годов, еще при жизни Ленина, руководители Советской России взяли курс на укрепление отношений с Веймарской Германией, которая рассматривалась как противовес державам Антанты и поддерживаемой ими Польше. Кроме того, народное хозяйство страны, сильно пострадавшее в годы Гражданской войны, остро нуждалось в партнере, сильном в экономическом и научно-техническом отношениях.

Сотрудничество с СССР отвечало и интересам Германии, стремившейся обойти унизительные для немцев условия Версальского мира. На территории Советского Союза была развернута сеть немецких военно-учебных центров и военно-технических лабораторий. Советские и немецкие военные быстро нашли общий язык. Их объединяли неприязнь к Западу и стремление к модернизации национальных вооруженных сил. Несмотря на противостояние в годы мировой войны, антагонизма между военными элитами двух государств не было. Со времен первых Романовых прогерманские настроения всегда были достаточно сильны в российском руководстве. И если бы не преждевременная смерть государя Александра III и мастерство английской дипломатии, Санкт-Петербург вряд ли был бы втянут в конце XIX века в коалицию Великобритании и Франции против Германии и Австро-Венгрии.

Начало сотрудничеству между Советской Россией и Германией по военной линии положило загадочное освобождение большевика Карла Радека из немецкой тюрьмы в 1919 году, которому немецкие военные позволили беспрепятственно вернуться в Москву. Радек способствовал установлению прямых контактов председателя Реввоенсовета республики Льва Троцкого с руководством Германии, благодаря которым и стали возможными подписание договора в Рапалло между Германией и Советской Россией и развитие советско-германского военного сотрудничества.

Еще в 1921 году в германском военном ведомстве была создана в обстановке повышенной секретности «Зондер-группа Р» для налаживания военного сотрудничества с Россией. Так на территории СССР возникла довольно разветвленная сеть немецких военно-учебных центров и лабораторий, что позволяло рейхсверу обходить запреты, наложенные на Германию Версальским миром.

Под Казанью, например, функционировала школа «Кама», которая готовила немецких танкистов. Ее неоднократно посещал Гудериан, ставший в годы Второй мировой войны одним из наиболее известных германских генералов. Под Липецком возник центр германских ВВС. Немцам разрешалась даже разработка химического оружия, для чего в Саратове создали школу химической войны. Советские военные, включая Тухачевского, неоднократно выезжали в командировки в Германию, выступали с лекциями в ее военно-учебных заведениях, сами учились у генералитета Германии. Будущий командующий войсками Белорусского военного округа Иероним Уборевич провел среди немецких военных весь 1928 год.

За десять лет советско-германского военного сотрудничества между ведущими военными двух стран сложились достаточно доверительные личные отношения, которые не прервались и после прихода Гитлера к власти и свертывания в связи с этим немецких военных центров в СССР. Часть представителей советской и немецкой военной элиты объективно сближали антизападные настроения. Известно также, что офицерский корпус Германии весьма настороженно относился к национал-социалистической идеологии и к самим вождям Третьего рейха. В СССР же многие представители военного руководства также без восторга воспринимали решения партийного руководства, особенно после проведенной с перегибами коллективизации и участившихся в начале 1930-х годов политических судебных процессов.

К числу военачальников, имевших свое видение будущего СССР, относился Михаил Тухачевский — одна из самых ярких и амбициозных фигур в советской элите того времени. Михаил Николаевич, любивший литературный труд и считавшийся в СССР военным теоретиком, одним из первых в советском руководстве интуитивно осознал, что будущая война станет «войной моторов», не похожей ни на минувшую мировую, ни на Гражданскую войну. Понятно, что его скептическое отношение к будущему кавалерии в какой-то мере раздражало Ворошилова и особенно Буденного, командовавшего легендарной 1-й Конной армией.