Я вернулся к столу и свалился в кресло. Чувствовал я себя отвратительно. Я был весь в синяках. Лоб представлял собой одну большую шишку, из разбитого носа текла кровь, капая на роскошный ковер. «Ну и пусть, злорадно подумал я. Все равно я скоро умру, и мне будет безразлично: внутри я или снаружи». Я действительно чувствовал себя именно так. Мне было все равно. Меня заманили в ловушку и оставили здесь умирать. Я уже не сомневался в этом. Я не рассуждал, не анализировал, я просто готовился к смерти.

Я поджал под себя ноги, свернулся калачиком в кресле и стал ждать конца. Я мысленно попрощался со всеми. Как положено, я простил всех, кто меня обидел. Когда я собрался просить прощения у тех, кого сам обидел, мой организм взбунтовался. Он требовал исполнения последнего желания. Сексуального желания. Последний раз перед смертью, ради святого дела продолжения рода! «Ну, только один разочек, ты вспомни эту секретаршу, вспомни свою Наденьку», – молил он.

Не знаю, почему мой организм назвал ту девицу Наденькой: видимо, ассоциация, возникшая после чая, оказалось устойчивой. Ну и ладно. Во-первых, надо же как-то ее называть, а во-вторых, организму на гормональном уровне виднее. Да, Наденьку! Только бы один разок, хоть один единственный разочек, а после такого и умереть не страшно. Это желание целиком охватило меня.

Поскольку делать в ожидании приближающейся смерти все равно было нечего, то я отложил просьбы о прощении и сосредоточился на более приятных воспоминаниях о Наденьке. Я стал вспоминать в подробностях, как она была одета, как прошла мимо меня. Вспомнил, как пахнуло на меня неуловимым ароматом духов, смешанным с запахом ее божественного тела. Кровь, повинуясь древнему закону, вновь устремилась вниз, лишая мозг питания и кислорода. На последнем издыхании, мой мозг отчаянным усилием успел послать ногам приказ, а потом отключился полностью.

Подобно тому, как раненый олень во время брачного сезона все же пытается доползти до своей возлюбленной, я с отчаянным криком «Наденька, я иду к тебе, любимая!!!», вскочил с кресла и бросился на стену, разделявшую нас. Я не помнил, что там была стена, я вообще не знал, что такое стены, и не верил, что они могут стать препятствием для моей любви. Мое желание рвануло сквозь стену и потащило за собой бедное избитое тело. Я пролетел стену насквозь, будто ее там и не было, и оказался в приемной. Не успев затормозить, я по инерции понесся дальше, и с размаху ткнулся своей избитой мордой прямо в объятия Евлампия.

Как я узнал позже, все это время черт стоял там и любовался устроенным мной представлением. Хорошо, что я приземлился на Евлампия, а не на свою Наденьку, которую звали, кстати, совсем иначе. Пока я выпутывался из его объятий, мой организм сообразил, что экстремальные условия кончились, и перешел на функционирование в нормальном режиме. Прежде всего, это означало, что кровь вернулась в мозг, а я – в цивилизованное состояние. То есть, в такое состояние, когда, увидев перед собой красивую женщину, мужчина не набрасывается на нее сразу, а пытается сначала уговорить ее по-хорошему. И только потом уже набрасывается.

Тем временем Евлампий поздоровался со мной, как со старым знакомым. Он не протянул руку, а схватил мою и долго тряс, заглядывая снизу вверх, в глаза:

– Александр Леонидович, дорогой, как я рад вас видеть! А вы знаете, мы буквально только что разговаривали о вас с Тихоном Велесовичем. Скажу вам по секрету, вы произвели на него очень хорошее впечатление. Вопрос о вашем назначении решен окончательно!

И ни слова о моем, мягко говоря, необычном, появлении в приемной. Как будто это нормально, что новые сотрудники появляются из стены кабинета начальника с громким криком о любви к его секретарше. Впрочем, а если я действительно не первый? Значит у них так заведено?

– Здравствуйте, дорогой Евлампий. Я тоже рад вас видеть. Простите за такое необычное появление здесь. Видите ли, я оказался в довольно затруднительном положении, вот и пришлось выпутываться самостоятельно.

– С вами что-то случилось? Ай-ай-ай! Вы плохо выглядите. Вы что, ушиблись?

– Э-э, не сильно, не переживайте.

– Ну, что же вы, право! А почему меня не позвали? Тихон Велесович вам ведь сказал, что я жду здесь, в приемной. Или вот Эллочка, например, была бы рада вам помочь.

Поглядев на хитрую, сладкую рожу черта, я поздравил себя с тем, что не стал звать на помощь там, в кабинете. Я окончательно убедился, что это был своего рода тест. Более того, я был уверен, что эта сволочная процедура проверки и была основной целью собеседования. Не зря же Евлампий сразу сообщил, что вопрос о моем назначении окончательно решен. Весь треп Тихона насчет компьютеров и моих будущих обязанностей был только отвлекающим маневром. Поэтому он меня ни о чем и не спрашивал, хотя сразу объявил, что это собеседование. Он просто приглядывался ко мне. То, что я устраиваю их, как специалист по компьютерам, Тихон уже решил заранее, и теперь собирался испытывать совсем другие мои способности. Не менее, если не более, необходимые для работы и жизни здесь. Надо отдать ему должное, он честно намекнул мне на существование ответа. Все эти появления и исчезновения секретарши были заранее обдуманным трюком, небольшой подсказкой для внимательных и сообразительных.

Кстати, насчет секретарши…

– А кто эта Эллочка? – как можно более равнодушным голосом спросил я.

– Ах, да, я вас не представил, – рассмеялся Евлампий. – Однако вы совсем недавно встречались. И, как я понял, вы… кхе-кхе, хорошо запомнили ее. Только, почему-то, окрестили Наденькой.

Я редко краснею, но тут почувствовал на лице жар. Я обернулся в поисках Эллочки-Наденьки. Комната, в которую я с таким трудом прорвался, была обычной приемной обычного председателя совета директоров швейцарского банка. В просторном помещении располагались кресла и диваны для посетителей. На стенах висели репродукции (или подлинники: никогда в этом не разбирался) картин мастеров эпохи возрождения. Все, как одна, они были посвящены религиозной тематике, причем, именно части, касающейся ада.

Большое окно в стене напротив меня, как и в самом кабинете, было наглухо закрыто. Несмотря на то, что приемная находилась рядом с кабинетом, вид из окна был другой. Вокруг простиралось пустынное горное плато. В центре плато возвышалась огромная конусообразная гора, из которой бил фонтан огня и вырывались клубы дыма. «Дались им эти вулканы», подумалось мне.

Эллочка сидела за большим столом и делала вид, что меня не замечает. Она что-то диктовала хрустальному шару на столе. Шар был точной копией того, который я уже видел в кабинете у Тихона. Только вместо изображения Земли, внутри шара плавали гусиное перо и чернильница. По мере того, как Эллочка продолжала диктовать, в воздухе прямо над шаром появился пергаментный свиток. Свиток стал самостоятельно перематываться, одновременно покрываясь затейливым орнаментом каллиграфического письма. Через несколько секунд свиток был полностью заполнен. Он плавно опустился на стол. Перо с чернильницей внутри шара растаяли, и их место занял уже привычный мне земной шар с часами.

Евлампий подвел меня к столу и сказал:

– Давайте я вас представлю. Эллочка, это Александр Леонидович, наш новый консультант по компьютерам.

Эллочка, повернулась ко мне:

– Очень приятно. Вообще-то меня зовут Элеонора, но вы можете называть меня просто Элла.

Я продолжал топтаться возле стола, пытаясь хоть как-то объяснить свое поведение в кабинете:

– Э… Элеонора, то есть, Элла… видите ли, – я никогда не был особенно красноречив в обращении с красивыми женщинами, а тут совсем запутался в словах.

Потом просто продолжил:

– Очень рад познакомиться с вами.

Неожиданно для самого себя я наклонился к столу, взял ее руку и поцеловал. Для Эллочки это стало еще большей неожиданностью, но она ничего не сказала, а только посмотрела на меня. Совсем не так, как должна смотреть секретарша шефа на только что принятого консультанта по компьютерам. От этого взгляда я окончательно потерял дар речи и только продолжал держать ее руку в своей. Элеонора не возражала.