Никто тогда не предполагал, что близ Норфолка под сенью церкви Святой Марии покоились останки русских «свободных охотников», а теперь это, кажется, ни для кого не имеет значения. Было и было, мало ли чего. И где сказано, что это было? Верно, нигде не сказано. Но это было.

Настроение у начальника абвера адмирала Канариса было хуже некуда. Холодной тяжестью осталась в душе недавняя память о провальной попытке взорвать самолет, на котором фюрер возвращался из винницкого «Волчьего логова» в Растенбург, — кто-то из сопровождавших генералов просто вынес на летное поле лишний чемодан, даже не поинтересовавшись его содержимым, и теперь совершенно неясно было, чего ждать. Глава абвера мучительно раздумывал над тем, как все же одним точным уд аром покончить с этим эпилептиком, ибо понимал, что только таким путем можно остановить катастрофу и снять со своей шеи петлю, которую все туже затягивал Гиммлер.

Сильно осложнил ситуацию приказ провести спецоперацию против премьера Черчилля. Абсолютно идиотский приказ, но он был с энтузиазмом поддержан Гиммлером, и Канарис чувствовал, что ему дан последний шанс. Вот только не знал, куда его отнести, этот шанс. Выкрасть Черчилля — означало бы конец всем перспективным играм с англичанами. Не выкрасть — просто конец. Пуля в лоб. Тут уж никаких шансов.

Прилетев в Берлин, Канарис сразу приказал ехать в штаб абвера на Тирпитц-Уфер. Глубокая вокруг ночь стояла, словно бы не ожидавшая рассвета. Где-то на окраине города бесполезно громыхали зенитки. Лучи прожекторов обшаривали беззвездное небо в поисках, вероятно, того же рассвета, но он все не отыскивался, продлевая ночные кошмары берлинцев, и Канариса тоже не могли отвлечь от мрачных мыслей две его любимые таксы, которых догадливый шофер захватил с собой на аэродром в Темпелхофе.

На пороге служебных апартаментов адмирал, не оборачиваясь, сбросил адъютанту на руки черную флотскую шинель и сразу же потребовал к себе начальника третьего отдела управления «Зет» полковника Радла, зная, что тот почти все ночи коротает на походной кровати в своем кабинете.

Тридцатилетнему Максу Радлу, пришедшему в абвер подполковником из батальона горных стрелков с черной повязкой на глазу и «Рыцарским крестом» на шее, бывшему трактирщику из Гарца, не было цены в абвере. Может, она и была, даже наверняка была, но не имелось того человека, кроме, разумеется, самого адмирала, кто способен был в полной мере оценить деятельность полковника Радла в военной разведке рейха. Он занимался наиболее сложными операциями, умея хранить в памяти все подробности и детали того, чего нельзя доверить бумаге, решительно вмешивался в дела других служб, когда этого требовали интересы разведки, и совершенно не обращал внимания на то, чем они занимаются во всех иных ситуациях.

Макс Радл был тем самым человеком, от которого адмирал Канарис ожидал сейчас услышать: «Выкрасть Черчилля? Почту за честь, господин адмирал!»

— Верните мне рассудок, Макс, — сказал ему адмирал.

— Настолько плохо? — осведомился полковник.

— Как это русские говорят? Что у них там хуже хрена — редька? Кстати, почему она хуже, не знаете? Острее? Горше?

— Не знаю, господин адмирал. Вы мне лучше скажите, каков там был Гиммлер.

— У него лицо приятного трупа, — мрачно пошутил Канарис. — Ну а уж фюрер…

— Господин адмирал!.. — прервал его осторожный Радл. — Может быть, кофе? Или лучше коньяк?

Хорошо, хорошо, Макс! И кофе, и коньяк… Знаете, что нам приказано? Выкрасть Черчилля!

— Мой бог! — ужаснулся Радл. — Это серьезно?

— А кто его знает… Сегодня более чем серьезно, а завтра он, может, и не вспомнит об этом. Зато вспомнит Гиммлер. Успех со спасением Муссолини ударил нашему фюреру в голову, как я не знаю что… Как мне вот этот коньяк, Макс.

— А другие? Как другие это восприняли?

— Откуда я знаю… Молча. А рейхсфюрер уже ждет от нас «анализа осуществимости» данной операции, вот все, что я знаю. Он ждет нашей крови, Макс, и непременно напомнит фюреру об этом безнадежном деле, когда ему станет выгодно это сделать.

— Что требуется от меня?

— Ничего, кроме одной малости! — усмехнулся Канарис. — Кроме того, что приказано фюрером. В общем, от вас требуется толковый, обстоятельный доклад о том, как мы изо всех сил старались и как у нас ни черта не вышло, потому что это не вышло бы у самого черта. Вы поняли меня, Макс? Налейте себе тоже. Коньяк стал у нас на вес золота. Жидкого золота.

— Возможно, все обстоит намного хуже, чём мы думаем, — сказал полковник. — Я только сегодня… нет, уже вчера, получил донесение о том, что Уинстон Черчилль 6 ноября прибудет в Норфолк и отправится на побережье к своему старинному приятелю сэру Генри Уиллафби в его поместье к югу от «Стадли Грэндж». Вот это донесение. Вот карта.

Канарис некоторое время молчал, осмысливая услышанное, и смотрел на развернутую карту.

— Вот, — ноготь полковника уперся в зеленоватый кружок. — Изолированная сельская местность. Совершенно глухой берег с широкой приливной полосой и непроходимыми солеными болотами. Охраняется частями гражданской обороны. То есть практически не охраняется.

— Вот что, Макс. Скажи, как мог узнать об этом Гиммлер? Я убежден, что все это неспроста. Кто ваш агент? Где и что тут связалось?..

— Наш агент служит в испанском посольстве в Лондоне. Но, похоже, служит не только абверу… До войны я торговал хорошим пивом, но никогда не думал, что можно дважды продать одну и ту же кружку.

— Ладно, Макс, сейчас нам обоим понятно одно: либо мы сумеем что-нибудь сделать, либо что-то сделают с нами. Приливная полоса заминирована?

— Да, но есть проходы. Они обозначены пунктиром.

— Разве они не меняются периодически?

— Не берусь судить, чем руководствуются англичане, но карта сверена с данными трехмесячной давности — никаких изменений. Могу лишь предположить, что англичане больше не опасаются нашего вторжения на острова.

— Что у нас еще есть по этому району? Дело принимает совсем иной оборот, вы не находите, Макс? Итак, что еще?

— Имеется прекрасная площадка для высадки небольшого парашютного десанта. Кстати, 6 и 7 ноября прилив начинается на рассвете и смывает все следы. Кроме того, согласно данным люфтваффе, в этом районе нет ни одного радара, способного засечь самолет на малой высоте.

— Англичане сделались столь беспечны? — адмирала, кажется, охватил охотничий азарт. — Просто невероятно!.. Вот площадка для десантирования, а в скольких километрах от нее будет находиться наша цель?

— Лучше сразу считать в милях, чтобы не ошибиться потом. В восьми милях, господин адмирал. Совсем рядом. Вопрос только в том, что нужна небольшая, сплоченная группа опытных диверсантов, хорошо знающих достоинства и недостатки друг друга.

— Следовательно, эта затея не столь безнадежна, как мы полагали, не так ли? Когда же вы успели обо всем подумать?

— Ночи в Берлине сейчас долго тянутся, господин адмирал. Так долго, что и не знаешь, наступит ли рассвет…

— Какие соображения о составе группы?

— Ошибиться тут нельзя, а проверять некогда. Я бы предпочел немцев, — ответил Радл.

Сказав это, он умолк, ожидая реакции шефа, для которого, как он прекрасно понимал, самым лучшим вариантом операции было бы осуществить ее чужими руками. Сейчас Канарис уже готов был преподнести фюреру упакованного в парашютный шелк Черчилля, но так, чтобы все свершилось на фоне имперских интриг: то ли это сделал Гиммлер, то ли абвер, то ли сам Черчилль решил предстать перед фюрером, как в случае с Рудольфом Гессом, перелетевшим в Англию. Двойная игра адмирала всегда требовала мутных тайн.

— Ни в коем случае это не должны быть немцы, — сказал после паузы Канарис. — Женевская конвенция запрещает переодевать солдат в форму противника, вы же знаете…

Мой бог, кто бы это говорил! Человек, по инициативе которого диверсионный полк «Бранденбург» перемерил на себе форму всех союзных армий.