То, что я написал выше, на самом деле неправда, это я потом придумал, чтобы самому себе объяснить, почему я, не завтракая, сел в машину и поехал в Махачкалу, или нет, в Минводы. А тогда я просто без сомнения понял, что надо ехать. Я прихватил из дома две пластинки Сиднокарба – осталось из старых добрых времен – этого вполне должно было хватить, чтобы не спать двое-трое суток. В ближайшем «Седьмом Континенте» купил карту дорог России, несколько бутылок питьевой воды, мандарины, яблоки и полтора килограмма порезанного сырокопченого мяса. Наверное, не самый привычный набор, но я уже давно делал, что хотел, как хотел, в том числе и питался.

Первые три таблетки я положил под язык, только когда стемнело. Позади уже было шесть сотен километров. Это была уже почти половина пути. «Девятка» вела себя образцово-показательно, мандарины я уже съел, мяса и яблок еще хватало. С трех таблеток сердце браво застучало, спать больше не хотелось.

Я ехал без остановок всю ночь. Когда низкое мокрое небо начало сереть, я заехал на бензозаправку на окраине Минвод. По радио «Маяк» передавали новости, было шесть часов. Я залил полный бак и канистру 95-го. Протер окна и фары. Номер оставил совершенно не читаемым. Постучал ногой в кроссовке по летней резине. Сел в машину, отъехав от заправки километр, позвонил Кире. Мы поговорили минут пятнадцать, она рассказала мне свой план, по которому я должен найти в отеле какого-то Вадика и следовать его указаниям. Все просто. Звонить Кира просила только в экстренном случае.

Через час вместо редкого дождя пошел крупный снег. Я поднимался в горы. Снаружи быстро холодало, я закрыл в машине окна, включил печку. Положил под язык таблетку.

Дорога была скользкая.

В девять облака оказались подо мной. Я миновал перевал. Телефон не работал, не было связи. Связь появилась, когда я въехал в небольшой город. В начале двенадцатого увидел девятиэтажное здание гостиницы. Медленно подъехал, припарковал машину на улице, метров за пятьдесят до гостиницы. Вышел, квакнул сигнализацией и медленно пошел к центральному входу. Ноги одеревенели, идти по земле было непривычно. Навстречу шли веселые люди с яркими лыжами и солнцезащитными очками. Я вошел в гостиницу, миновал казавшийся темным после яркого снега холл и поднялся пешком на четвертый этаж.

Вместе с Вадиком мы донесли вещи Киры до машины. Вадим сразу же сел на переднее сиденье. Я открыл багажник, с грустью посмотрел на количество аппаратуры и акустические системы, которые занимали почти все когда-то свободное место, потом на сумку. Открыл заднюю дверь и запихал сумку на сиденье. Вадим показывал дорогу. Мы ехали, наверное, минут десять. Когда он махнул рукой, я остановился.

– Жди здесь. – Он улыбнулся одними глазами. – Удачи.

Из машины вышли вместе. Я осмотрелся, открыл заднюю дверь. Справа наваливался снежный склон, слева – несколько столбиков и уклон. Было тихо.

Вадим ушел, не оборачиваясь, смотря себе под ноги. Я ждал не больше десяти минут. Высоко наверху склона появилась точка и помчалась вниз. Я так и не понял, где было начало ее траектории. Снег слепил глаза. Пока я их протирал, появилась вторая точка и погналась за первой. Очень скоро стало ясно, что это два человека на сноубордах. Я впервые видел, как катаются на досках. Почти в полной тишине два человека, поднимая за собой белые фонтаны снега, зигзагами мчались с горы ко мне.

Ощущение реальности того мира сопровождается ощущением нереальности этого.

Тот мир и этот не два разных мира.

То, что мы называем этим миром,

есть только наше представление о мире.

Кира даже не стала пытаться как-то объяснить себе случившееся ни тогда, когда усталость создавала дополнительную гравитацию и расплющивала утомленное тело и тяжелую голову по хрустящей накрахмаленной простыне, ни потом, когда двадцатичасовой сон приводил все органы в рабочее состояние и отпускал сознание в свободный полет. С самого детства происходили с ней странные, непонятные вещи, виновницей и причиной которых зачастую была она сама. Кира привыкла и особого значения этому не придавала. Она постоянно попадала в опасные ситуации, но всегда обстоятельства оборачивались таким замысловатым образом, что ее жизни и благополучию, в конечном счете, ничто не угрожало.

Кира узнала, что отличается от всех других уже подростком, а до этого момента считала, что все люди умеют перемещать реальности и знают гораздо больше, чем говорят. Теперь она хотела быть такой, как все. Ее странные способности не приносили ей ни счастья, ни удовлетворения, а лишь вводили в смятение ее разум и душу, если, конечно, у нее была душа. Кира притворялась, что она такая, как все. И у нее даже получалось… Правда в минуты слабости она пыталась иногда донести до людей, что этот мир является совсем не тем, что они о нем думают. И находились такие, которые верили…

Кирилл, казалось, верил. Или нет, еще не верил, но она чувствовала, что у нее с ним одна природа. Он такой же «не такой», как и она. Но и об этом Кира старалась не думать. Всему свое время. Зачем думать раньше времени о том, о чем можно вообще не думать? Все идет, как идет. Скоро реальность проступит, как переводная картинка. Проявится и обнажится, раскроется и покажет свое, скрытое пока лицо. Или не покажет…

«Упрощая жизнь, вы обретаете свободу, обретая свободу, вы осознаете простоту», – говорил учитель… Ей десять. Их девять. Девять учеников, мечтающих обрести Путь. Они берутся за руки и образуют круг. Они отпускают себя и наблюдают за движением своего сознания. Они наслаждаются полетом. Они чувствуют поток… Они в потоке. Он проходит сквозь них, а они лишь созерцают его. И в этот момент, в момент наивысшего блаженства и раскрепощения, когда тело становится невесомым, а сознание вмещает Вселенную, она, в охватившем ее смятении, ощущает вдруг растущее напряжение в позвоночнике и шее, тело начинает вибрировать. Она в страхе открывает глаза. Все смотрят в ее сторону. Ей стыдно и бесконечно одиноко, но тело продолжает свой ужасный «танец». Учитель рвет круг. Она падает. Остальные восемь отступают назад и прячутся за учителя.

– Уходи! – говорит учитель. – Я ничего не могу дать тебе, ничему не могу научить и ничем не могу помочь. Твой учитель найдет тебя. В тебе Сила. Иди и учись контролировать ее. Либо ты будешь управлять ею, либо она будет управлять тобой. Tertium non datur – третьего не дано.

Она плакала всю ночь, потом весь день, и опять ночь, потом дни и ночи, ночи и дни, тихо и без слез, потому что слез уже не было. Ее изгнали и отвергли. Все попытки медитировать в одиночку кончались конвульсиями. Ее вертело и крутило, бумага начинала тлеть, лопались стаканы, нагревались дверные ручки. Она была одна, и ей было плохо.

Интернат для детей, чьи родители служат народу. Они ведут этот самый народ за собой, часто находясь при этом далеко за пределами своей, еще пока необъятной родины. Интернат, где все и все на виду, где учителей и воспитателей больше, чем учеников, на завтрак икра, на обед черепаховый суп, на ужин осетрина под соусом из белого сыра и грибов. Родители только снятся. Впрочем, Кире они даже и не снились. В силу прозорливости своей профессии, отец Киры, заметив и по-своему объяснив Кирины особенности, решил избавиться от нее как можно раньше. Мать не возражала. Кира, будучи четвертым и самым младшим ребенком в семье, была для нее непосильной ношей. Девочка мешала матери полноценно отдаваться радостям жизни.

Киру мутило от одиночества; тоска и отчаяние наваливались и накрывали ее хрупкое существо, замутняли сознание, особенно по праздникам, когда других детей забирали родители или родственники. Если бы не друг Сандро, маленький, но крепкий мальчик с похожей судьбой, обладатель голубых глаз, черных, как смоль волос и беспредельного желания прийти Кире на помощь со своим дедом Георгием, часто посещавшим их в интернате, некому бъло бы спасти ее детскую неприкаянную душу.